Питирим

Александр подписал и вопросы и письмо с громадною охотой и с язвительностью в глазах.

Варсонофий в момент этого подписания выбежал на зеленый двор и давай бить в колокол. Волоса его растрепались, глаза в азарте расширились, и сам весь он выглядел уж очень усердным, даже в одном сапоге почему-то вылетел из избы. Ребятишки за ним побежали, притащили сапог. И теперь старец стоял: в одной руке - веревка от колокола, в другой - сапог.

Народ сбежался и понять не мог - что приключилось?

Только когда на волю из избы вышел диакон Александр в сопровождении старца Герасима и мудреца олонецкого, Варсонофий перестал звонить.

На Александре был длинный, до самых пят, желтый, порыжелый подрясник, затянутый кожаным поясом, с ременной лестовкой. Копна пышных волос с проседью расползлась по широким плечам.

Вытянувшись во весь свой высокий рост, он спросил:

- А с кем отправить, братцы, послание епископу? Рассудите.

Задумались скитожительствующие иноки, взялись степенно за бороды. Вопрос, действительно, немаловажный. Всякого ли соблазнит ехать теперь в Нижний к "антихристу" на потеху? Да и что там ни говори, а сию меморию* и вопросник никак понять нельзя иначе, как новую оттяжку керженской братии с ответами на архиерейские вопросы. Дурак, и тот уразумеет. Выходит, сызнова провинились. Кто повезет Питириму подобные препирательства старцев? Правда, хотя город Нижний и недалеко, всего шесть или семь десятков верст, а сидеть в земляной тюрьме охотников мало. Вот тут-то и подумаешь! А то еще пытать станет - душу выматывать. Вся власть в его руках, а с царем у него душевная переписка, и хоть умен своим умом Петр, а во всем уступает этому черноряснику. Все по его делает. Не раз проверено. Сам царь помогает кабале.

_______________

*аМаеамаоараиая, илиа параоамаеамаоараиая, - письмо, выписка с

изложением дела.

У раскольников везде свои люди, и в царских хоромах есть, и царь об этом не знает. И вот верные царедворцы передавали: прытко уважает царь нижегородского инквизитора и никаких жалоб ни от каких персон на него не принимает.

Каждый обо всем этом втайне сразу раскинул умом, а сказать - никто никому ничего не сказал. Вопрос диакона Александра прозрачен, как вода озера Светлояра, но никто не видит града Китежа на дне святого озера, так не предвиделось и ответов на диаконовский вопрос.

Толпа молчала.

Вдруг раздалось лязганье цепей. Вперед вышел схимник Иосиф с Линды-реки, паломничающий по керженским местам. Худенький старичок. Глаза маленькие, утонувшие в бровях. Цепь из железных колец оковывала ему руки, охватывала туловище и волочилась, как хвост, за ним по траве, звякая при каждом его движении.

- Александру самому предоставить! Соблюди, диакон, правду и венцом венчай - бог милостив, антихрист кремлевский не убодает! - громко потрясая сухой рукой, сказал Иосиф с Линды. - Не убодает!

- Александр!.. - загудели раскольники.

Один бойкий молодой скитник, по имени Демид, выскочил вперед и тонким голосом, нараспев, провозгласил:

- Отец Александр - усердный благочестия ревнитель, нелицемерный братский советник.

- Дорогие друзья, братия и сестры! - сказал Александр, откинув назад волосы резким движением головы и с сердцем потрясая в воздухе писаниями, приготовленными для Питирима, - соколы ясные и орлы поднебесные, низко кланяюсь я вам за уважение ваше ко мне, за доброту к моему смирению. Не страшусь никакой пагубы аз. Сквозь огонь, сквозь жары, сквозь камни, которые в Волге, сквозь горы каменистые должен за веру пройти старец. Аминь!

На том и кончили.

Везти керженского посланца в Нижний выискались дед Исайя и Демид. Оба с большой охотой. У Исайи был самый лучший струг. А Демид - лучший гребец и даром что мал, а силы недюжинной. Многих возили они согласно и благополучно.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

- Идем, идем, - увлекал за собой Авраамий приехавшего из Нижнего посадского кузнеца Фильку Рыхлого. Тот послушно подчинялся "лесному патриарху", не понимая, куда его волокут.

- Умники какие богописанные выискались. Слушай их!

Крику было много в сосновом проселке, куда качнулась партия недовольных, разругавшись со скитниками.

На широкой поляне расположились. Сели кругом, тесня друг друга.

- Что нам теперь делать? - восклицал Авраамий. - Кому теперь верить? Денисов, и тот хитрит. Уклоняется.

- А никому не верить... - резко оборвал его недавно появившийся среди керженских поселян человек с серьгой, рыжий, коренастый, напористый. Он больше всех шумел в скиту после прочтения письма Денисовым. С Дона человек - озорной. Его толстые, короткие пальцы странно сжимались, когда он говорил. Как будто он готовится задушить кого-то.

- Дело, братцы, хитрое, - обводил он прищуренными глазами мужиков. У каждого в башке должен сидеть свой государь... За что обдирают крестьян, и не только помещичьих или монастырских, но и дворцовых?.. Ямские платите? Отвечайте?!

- Платим, сердяга, платим... - откликнулись жалобные голоса.

- За "лошадиные водопои" платите?..

- Ну как же, батюшка! Платим!

- Да что там! - взвизгнул высокий, худой, как скелет, старик, - пять пятков податей. Никуда не уйдешь.

- А скитники не хотят Питиримке писать о том. Как вы это понимаете? А как вы понимаете, что царевича Алексея Петр хотел задушить, а он убежал за рубеж и теперь жив и хочет власть отнять у отца и облегчить народу жизнь? Повернуть все по-старому?

Молчанием ответили мужики человеку с серьгой. Уставились друг на друга вопросительно: что скажешь? Хоть и леса вокруг дремучие, а только нынче птицы и той остерегайся. Время неспокойное.

- Лапоть знай лаптя, а сапог - сапога, - входя в круг решительным шагом, немного сутулясь и не глядя ни на кого, нарушил общую задумчивость высокий детина, солдат Чесалов. - Воскресенский мужик я... Вот что. Солдат... Бежал из войска и скажу прямо - везде воет народ. А монастырские крестьяне и того хуже, а особенно кто под Макарьевой обителью в тягле обретается. Недаром в Мурашкине народ бунтовал. Недаром и ныне промеж Лыскова и Макарья началось. Богатеют отцы на чужом горбу. Об этом бы Питиримке и следовало написать. А ежели царевич Алексей жив, дай бог ему здоровья. Надо царю спесь сбить.

От никому непонятного веселья затрясся юродивый Василий Пчелка; все с любопытством оглянулись на него, приготовившись к интересному зрелищу.

- Как во Нижнем Нове-Граде был один купец, жил он с дочкою да с красавицей... Питиримушка не зевал и тут. Радуйся, невеста не невестная, скорее пропел, чем проговорил это, захлопав в ладоши, Василий Пчелка и добавил: - Царевич жив, и мы будем живы. На него надежда.

Юродивый упал наземь и стал кататься по траве, улюлюкая.

Кузнец Филька сплюнул, тряхнул кудрями и выступил вперед.

- Знаю я, о чем он...

- А коли знаешь, и поведай нам.

- У Овчинникова, у богатея-купца на посаде, была дочка красавица, а у нее жених, тамошний школяр питиримовской школы...

- Ну, ну...

- И повадился к ним в дом, к Овчинниковым, ходить епископ... девку стал глаголу господнему обучать, от раскола будто бы отвращать... Да, видать, девка заучилась так, что и от женишка своего отставать начала. А таких людей, как Софрон, на белом свете больше нет, не имеется: могуч и бесстрашен, как Самсон... И зол он на Питирима и на царя, как лев. И когда царевич пойдет на Петра, тогда...

Слушатели заволновались:

- Да не тяни. Какое нам дело до чужой девки и до Самсона. Раскрывай суть.

- Есть и вам дело! - крикнул Филька, замахав на них руками. - Шалите, братцы... Есть.

- Какое такое?

- Большое.

Вступился солдат Чесалов:

- К Макарию Софрона! К бунтарям!.. Ищут они себе атамана такого... грамотея... В темноте живут... Мы уже с Филькой обсудили. Ватагу надо насобирать... Пора народу подняться, жаль - Булавина разбили, но ничего... другие обнаружатся, да и булавинских еще много.