Питирим

- Устраивай пир.

Когда она собрала на стол, поставив брагу, рыбу, хлеб и сосуд с пареной китайской травой, - Пушников усадил Фильку и Демида за стол.

- Откушайте заморскую диковину.

Демид покосился и подумал: "Грех! Антихристова выдумка, не что иное".

Филька налил в чашку, понюхал. Понравилось. Посмотрел на Демида. Тот слегка покачал головой: "Не мало, мол, не оскверняйся". Филька вздохнул. (Не будь Демида - обязательно бы осквернился).

- Ну, какая нужда вас толкнула ко мне, братцы? - заметив смущение на лицах гостей, спросил Пушников.

- Филипп, объясни, - пихнул Демид локтем в бок своего друга.

Тот пригладил волосы, заморгал и, не смотря на Пушникова печальным голосом произнес:

- Вот приехал из лесов человек, - он указал пальцем на Демида, своей преданностью старой вере прославившийся на весь край. Бедняк многодетный и печется не о себе, а о всем нашем братстве, о деревенском народе и справедливости... Рыбак он и на своем струге ходит по водам, как лебедь, легко, беспрепятственно.

Демид стукнул коленкой ногу Фильки: "Довольно, мол, парень, говори дело". Филька хорошо знал прямой и деловой характер Демида и сразу понял его.

- И не что иное нам теперь нужно от вас, как заступничество перед епископом.

Пушников нахмурился.

- Перед епископом?

- Да.

- Говорите, чего вы ждете от сей персоны?

- Было сходбище на Керженце, - продолжал Филька. - И порешили на том сходбище миряне, древлего благочестия ревнители, просить вас, ваша светлость, о помощи... Василий Пчелка у Овчинникова был... тоже говорил...

Пушников насторожился.

- Овчинников в Духовном приказе.

- Но кто может ведать, когда и всякого другого схватят, оторвут от жены и младенцев и поведут в темницу?

На лице бургомистра застыло бесстрастное выражение, как будто он не слышит, о чем говорят. Филька и Демид переглянулись: "настоящий бургомистр".

- Керженские братья дали нам приказ явиться к вам и от имени их просить вашу честность, ревнителя единой с нами веры, собрать купцов и посадских людей и отстоять перед епископом парня Софрона, питиримовского школяра... Мысль у всех в лесах и на горах, что парень тот может быть защитником ревнителей древлего благочестия и достойную рать способен будет двинуть навстречу царевичу Алексею.

Пушников быстро вскочил и плотно заставил щитами окна.

Он тяжело дышал, лицо его побагровело. Стал шарить чего-то за воротом, - не то его воротник душит, не то кусает кто-то.

- Да! Да! Да! - сказал он, отдуваясь.

Филька и Демид ждали, что будет дальше, но только и услышали одно "да".

Все трое некоторое время сидели молча. Демид снова толкнул Фильку. Кузнец оживился.

- Да и деньгами помощь нужна ватаге. Под Макарьевом покуда она ярмаркой пробавляется. Чувашин один правит ей, да неученый он, и ружьев у них нет и огненных запасов также.

Пушников покрылся потом.

- Тише! - прошептал, глядя на Фильку из-под густых бровей умоляюще. Олисов даст... Мы уже насобирали. К Олисову идите. У него все: и деньги, и всякая иная помощь.

- Олисов? - весело вскрикнул Филька, вскочив и схватился за шапку. Демид тряхнул его с сердцем - Филька сел.

- У него, - продолжал Пушников, - сходбище сегодня, идите, скажите, что я прислал вас.

Филька повеселел, а глядя на него, приободрился и Демид.

Оба они, обласканные Пушниковым, опрометью бросились бежать к торговому человеку, известному покровителю керженского раскола, нижегородскому "гостю" Афанасию Фирсову сыну Олисову.

VII

Рано утром, после молитвы, дьяк Иван доложил, что его-де преосвященство дожидаются в приказе столбовые дворяне с Леонтием Гавриловичем Исуповым во главе, а о чем их челобитье, поведать они ему, дьяку Ивану, отказали.

Питирим насупился. Слова не молвил. Дьяк исчез.

Дворяне в париках, в шелковых штанах и чулках; вместо камзолов у тех, кто победней, обрезанные кафтаны, обшитые полосками парчи (купец Милюгин в Питере не успевал готовить на своей фабрике позументы). Гости смущенно поглаживали животы, подсмаркивались. Их было десять, пестрых, куцых, виновато улыбающихся...

Епископу все низехонько поклонились, касаясь пальцами ковра:

- Благослови, владыко!..

Осененные крестом, отступили. Один Исупов остался на месте против епископа.

- Дошло до нас, ваше преосвященство, повеление о закрытии в наших вотчинах домовых церквей... о лишении дворянства близости к богу. Между тем, время неспокойное... Церковь у вотчинников является защитою от бунтов и мужицкого своеволия. Раскольники и те имеют свои моленные, а дворянин того лишается. Прилично ли это?

Некоторые из дворян тяжело вздохнули, один даже слезу пустил, вытер рукавом лицо, кашлянул неестественно и умиленно посмотрел на потолок.

Питирим движением руки остановил плавную, обиженную речь Исупова:

- Не от епископа подул ветер. С севера. Закрыли в боярских домах церкви, ибо они лишние есть и от единой спеси даются. Ходили бы господа к церквам приходским и не стыдились бы быть братиею, хотя и крестьян своих, в обществе христианском, и молились бы на виду у всех, а не у себя в хоромах.

Дворяне вздохнули теперь все до единого, и на лицах у них появилась обида: "молиться на виду". Ох, ох, ох!

После этого Исупов тихонько отступил и, низко поклонившись, стал высказывать просьбу другую: разрешил бы епископ, во исполнение старинных отцовских обычаев, выбирать попа помещику вкупе с народом самому, а не принимать попов, назначенных из Нижнего. Исупов уверял Питирима в том, что поп Кирилл в Дальнеконстантиновской вотчине Левашовых выбран из холопов в попы по ошибке. Они тут непричастны. Они за своими попами строго следят. Не позволяют им пить и торговать.

Епископ проницательно взглянул на Исупова, а остальных дворян даже и взглядом не удостоил.

- Ваше дело молиться, мое дело попов вам давать. Дурной остаток старины - выборность попов - искореняю по воле великого государя. К оной персоне и направляйте свои челобитья противу закона, творимого к вашему же благоустроению. Коли дворяне сего не понимают, что уж думать о другого звания людях? Не о благородстве, не о знатности праотцев своих хвалитесь, но всяк своему житию да внемлет. В гробницах зрим кости многих и различных людей, богатых и убогих, чиновных и простых... Всех их едина земля покры и соравни...

После этого дворяне еще ниже поклонились епископу, который, глядя на них, укоризненно качал головой. Один за другим, задом, на носках, вышли они из покоев, быстрехонько, с улыбочкой, а проходя на площади мимо кремлевской стены, недоверчиво покосились на усатых солдат, торчавших с мушкетами между зубьев.

Навстречу попалась шумная ватага посадских с купцами во главе. Шли бодро и важно в кремль; при виде дворян стихли, скромно наклонив головы, сторонясь почтительно. А у самих на губах, против воли, выступала улыбка: уж больно чудно выглядела эта куцая, украсившая свои головы "собачьими кудрями", пестрая рать! Давно ли были толстобрюхими, бородатыми боярами? За это вот Петру спасибо, что заставил их работать. Ишь, худеть начали!

Словами епископа не удовлетворились дворяне. Они поняли Питирима так: он зол на них, ибо домовые церкви дохода ему не дают; денежки у него из епархии утекают. И стали обсуждать промеж себя способ; нельзя ли обойти епископа? Государь покровительствует дворянам. Со встревоженными мыслями и оскорбленным самолюбием тайно поспешили они на Почаинский бугор к обер-ландрихтеру Стефану Нестерову: не защитит ли? Царю человек тоже близкий и тоже дворянин.

А посадские торговые люди затаили свою цель. Они явились к Питириму со своими особыми, премного обдуманными доношениями. И, войдя в архиерейские покои, прямо повалились епископу в ноги, безо всякого. Словно потолок рухнул. Среди них был гостиной сотни купец Афанасий Фирсов сын Олисов - храмоздатель, строитель трех нижегородских церквей: Казанской, Сергиевской и Успения.