Беспокойник

Солдаты, занимавшие первые ряды, встали и взялись за руки, ожидая напора разъяренных болельщиков.

Ошибка судьи не обескуражила «Ботафого». И хотя счет был ничейный (1:1), вся игра шла у ворот «Васка да Гама». Армандо легко прошел трех защитников, но его партнер не понял маневра, не успел на передачу. Но вот мяч опять попал к Армандо. Два защитника растерянно топтались перед танцующим форвардом. Сейчас должна была последовать передача или серия финтов. Стадион орал: «Давай, Армандо, еще гол!»

Поэтому никто не обратил внимания на зеленый самолет спортивного типа, который вдруг откуда-то с высоты спикировал к чаше стадиона и, резко вывернув вверх, словно растаял в лучах солнца.

Впрочем, наблюдать, куда скрылся самолет, уже было некому. Предмет, сброшенный летчиками, едва лишь коснулся поля. Через несколько секунд вылетели все стекла в окнах домов и отелей, окружавших стадион.

Говорят, там тоже были раненные осколками стекла, но о них сразу же забыли, потому что весть об ужасной катастрофе навела панику в городе.

Зеваки и полиция, стоявшие снаружи стадиона, у ограды, сначала не поняли, что произошло. Как рассказывали очевидцы, больше всего их поразила наступившая тишина. Поодиночке и группами они потянулись к входу на трибуны, причем впереди шли полицейские — на всякий случай, чтобы не допустить прохода безбилетников.

Зрелище, открывшееся им, нельзя передать словами. Очевидно, бомба была какая-то особенная. Трибуны стадиона уцелели, только обуглились деревянные перила. Но люди — все зрители до единого человека, все были мертвы.

Через полчаса в городе творилось что-то невообразимое.

Машины с солдатами, полицией, пожарные грузовики и кареты «скорой помощи» прорывались к стадиону. А навстречу им поток машин, в каждой из которых сидели от пяти до двенадцати горожан, плачущих, орущих и причитающих, спешили из города. Все боялись новой бомбы.

Армия была поднята по боевой тревоге. Военные самолеты прочесывали небо. Грозно заворочались орудия крейсеров.

Неделю страна жила на военном положении. На всех дорогах патрули останавливали все машины и у всех проверяли документы. Были посланы ноты протеста во все страны, с которыми Амазония поддерживала дипломатические отношения. Но дипломаты, аккредитованные в столице, толпились у дворца президента с соболезнованиями своих правительств. Великие державы и международный Красный Крест тут же предложили свою помощь.

Пресса всего мира строила догадки о причинах катастрофы и высказывала весьма противоречивые гипотезы о том, где искать виновных.

Полиция Амазонии на всякий случай арестовала лидеров ультраправых и коммунистов. Из соседних стран приехали знаменитые детективы. Но, увы, следы таинственного зеленого самолета так и не были обнаружены.

12 ноября — день взрыва на стадионе — было объявлено днем национального траура.

Тем временем жизнь в городе входила в привычное русло.

На страницах газет некрологи знатных горожан, крупных финансистов, известных киноактеров и государственных деятелей, погибших 12 ноября, постепенно уступали место политическим и спортивным новостям.

Замелькали фотографии очаровательной сеньоры Лючии, ставшей после гибели отца и дяди самой богатой невестой Амазонии.

В департаментах оживленно обсуждали новые кандидатуры на посты директоров — ведь на матче 12 ноября присутствовало много высших чиновников.

После памятного черного воскресенья на каждом предприятии столицы остановилось по нескольку станков, а в магазинах недосчитывалось продавцов, а в офисах фирм пустовали некоторые столы служащих. Но так как в стране была огромная армия безработных, то уже на третий день за станки и прилавки стали новые люди, а в офисах фирм пронырливые чиновники заняли должности, о которых они раньше мечтали только в сладком сне, а освободившиеся вакансии заполнили учтивые молодые люди с университетскими дипломами.

Вечерами в ресторанах певцы пели модное танго «Я убит в черное воскресенье», и все дамы полусвета плакали за столиками. Впрочем, они научились плакать без слез: ведь слезы старят, а надо было думать о новых любовниках.

Кардинал Ривольеро на торжественной панихиде сказал, что взрыв 12 ноября — это, бесспорно, наказанье Божье за грехи и атеизм, и призвал молиться за спасение душ погибших и ныне живущих. В частной беседе с одним министром кардинал Ривольеро весьма осторожно выразился в том смысле, что, дескать, еще одно такое воскресенье — и страна была бы спасена от безбожников и коммунистов.

Дон Михаэль, генерал в отставке, обидевшийся утром 12 ноября на весь свет за то, что никто не смог достать ему билет на стадион (»Конечно, как вышел в тираж, то все друзья отвернулись»), вторую неделю сидел у телефона, обзванивая знакомых: «Дона Педро, пожалуйста... Погиб? Ах, какое несчастье!» Генерал клал трубку и минут двадцать беззвучно хихикал. Потом шел к буфету, выпивал рюмку, снова подходил к телефону и, набрав новый номер, очень проникновенно и грустно спрашивал: «Полковника Рафаэлло, пожалуйста... Погиб? Какое несчастье!» Генерал клал трубку, и снова на полчаса его охватывал приступ неистового веселья.

В семьях рабочих и мелких служащих горе было беспробудно. Но дети играли на задворках в ковбоев и требовали вечером жареных бобов. Матери надевали старые платья и шли на поденную работу — надо было как-то жить дальше. Новыми нищими страну не удивишь, а газеты почему-то предпочитают не писать о нищете.

Траур носили на каждой улице, почти в каждом доме. Но в Амазонии слишком ярко светит солнце, а пляж Кабы-кабана лучший в мире, а на вечерние улицы выходят самые красивые девушки, и, попав в толпу стройных сеньорит с зелеными и оранжевыми волосами, прохожий думает, что он участвует в каком-то нескончаемом блистательном карнавале.

Стадион покрасили, сменили кое-где обуглившиеся перила, и в конце декабря состоялся матч между «Ботафого» и «Васко да Гама». Было очень трудно достать билеты, потому что обе команды по-прежнему претендовали на первое место — гибель двадцати двух игроков не сказалась на положении клубов. В Амазонии всегда было полно первоклассных футболистов.

Как и в то «черное воскресенье», зрители сидели на верхних ступеньках лестниц и продавцы мороженого и прохладительных напитков, сгрудившись в проходах и забыв о торговле, подбадривали криками свою команду: ведь счет, как и тогда, был 1:1.

«Ботафого» наседала. Молодой центрфорвард Кутиньо делал черт знает что. Он начисто запутал своими хитроумными финтами защиту «Васко да Гама». Кутиньо старался. При живом Армандо ему бы еще лет пять играть за дубль, а теперь его поставили в основной состав, и он сразу развернулся. Специалисты, наблюдая за его игрой, утверждали, что ему обеспечено место в сборной.

Когда мяч откатывался к центру поля и гул трибун несколько смолкал, молодые люди в модных костюмах успевали сообщить своим дамам подробности взрыва 12 ноября. Впечатлительные юные женщины ахали и вздыхали, а их кавалеры испытывали какое-то тайное удовольствие, рассказывая вновь и вновь о страшной бомбе. Ведь они сидели на том же стадионе, на тех же скамейках. Ведь в то черное воскресенье они спокойно могли бы оказаться на месте погибших и поэтому сейчас чувствовали себя чуть ли не национальными героями.

2. ПРОСТО ВОЛШЕБНИК 

— Любой испугается, — возразил я, — если из шкафа вдруг неожиданно высунется рука или, когда сидишь и отгадываешь кроссворд в тиши кабинета, на тебя с абажура спрыгнет черная кошка.

Но Сильвестре не согласился. Он вообще очень упрямый парень, этот Сильвестре. Я с ним познакомился случайно, час тому назад, и весь этот час он со мной спорил.

— Вы позовете полицию, подумав, что забрался вор, — сказал Сильвестре. — Что касается кошки, то вы во всем обвините соседа.

— А как же иначе? — возмутился я.

— Вот, а я что говорил? — сказал Сильвестре.

Мы сидели на втором этаже бара «Альбинос». Наступила моя очередь заказывать, и я попросил два кофе. Пока, официант пропадал у стойки, я смотрел через барьер вниз на дорогу, где изредка на бешеной скорости проносились машины. Слава Богу, было не очень жарко, и нам повезло, что мы достали столик у барьера на открытой веранде, и день вроде складывался удачно, только вот собеседник мне попался упрямый. Встречаются же такие типы, которые что только не придумают, лишь бы испортить человеку настроение.