Беспокойник

Я сказал себе, что буду разрабатывать новое, но знал, что ничего не выйдет. Пока не принят мой последний вариант, ни о чем новом я думать не в состоянии. Уж такой собачий характер! Наоборот, буду целые дни нервничать: как пройдет контрольная проверка, утвердят ли?

Просить руководство, чтоб до вызова я сидел в Москве, бесполезно. Я числился здесь консультантом, и мое дело было телячье — ждать.

В отделе очень предупредительный подполковник заказал пропуск в Дом офицеров, чтобы меня, человека сугубо штатского, пускали на все концерты и увеселительные мероприятия. Подполковник догадывался, что мне будет не очень весело, и он сделал все, что мог.

На почтамте никаких писем мне не было, да и не могло быть, и я вообще подошел к окошечку «до востребования», чтобы не нарушать традиции.

В номере я пробыл недолго, походил по улицам, пообедал в ресторане при гостинице, выпил несколько и пошел спать.

Утром я побрился и надел белую крахмальную рубашку и галстук, который мне приятель привез из Англии. Когда я спускался вниз по лестнице, то увидел себя в зеркале и остался доволен. Ростом меня мама не обидела, плащ сидел на мне хорошо, и в свои двадцать восемь лет я выглядел еще неплохо. (В восемнадцать лет я любил косить на себя в зеркало. Потом это прошло. Потом было не до этого. Но сейчас я вдруг вспомнил юность.)

Вернулся я часам к пяти, обегав весь город. Брюки мои были обрызганы грязью до колен, а уж о ботинках и говорить нечего (в троллейбусе первым делом мне наступали на ноги, потом, правда, извинялись).

Два дня я еще пытался найти себе какое-нибудь занятие. Даже зашел в отдел к подполковнику, даже был в Доме офицеров на танцах.

Как я и предполагал, Свердловск оказался не самым веселым городом из тех, что я видел. Собственно, у него другое назначение. Это исконно рабочий город, и дай Бог ему здоровья. И мне бы здесь работать, а не шататься бездельником.

Но и в номере я чувствовал себя неважно. У соседей целый день на полную мощность гремело радио. Ревело и когда они были в номерах, и когда уходили в город. Я попросил горничную зайти в пустые комнаты и убавить громкость. Она на меня посмотрела как на нездорового. И вообще, традиционная кровать, тумбочка, стол и какое-то непонятное животное на столе, литое, весом килограммов на двенадцать (ничего себе украшение!), начали действовать мне на нервы.

Странно, на полигоне я жил в восьмиместной палатке, и все было нормально.

Кончилось тем, что на третью ночь на меня напала бессонница и я даже написал письмо туда, куда совсем не стоило писать. Впрочем, утром я одумался и решил его не отсылать.

И вот, находясь в этаком трансе, я встретил Славку. Мы вместе кончали институт, не особенно дружили, но сейчас, столкнувшись на улице, обрадовались друг другу.

Вечером я переехал к нему. У него была своя комната в двухкомнатной квартире. Преподавал он в техникуме, и когда приходил с занятий, его ждал кофе, сваренный мной, а также незамысловатая холостяцкая подкормка — колбаса, сыр, консервы. На большее я был не способен. Мы болтали, вспоминали сокурсников и случайные встречи с ними. Мне удалось настоять, чтобы Славка не уступал мне свой диван, и я мило устроился на раскладушке.

Теперь проблема вечера была решена.

Я опять зашел в отдел к подполковнику. Он был, как всегда, любезен, но по его виду было ясно, что он не понимает, за каким чертом человек выстаивает очередь в бюро пропусков и отрывает от работы занятых людей, вместо того чтобы лежать дома, читать газету и ждать преспокойно, когда вызовут.

Ладно, решил я. Надо взять себя в руки. Тебе повезло. Тонна времени. Ты давно не заходил в библиотеку просто так, не изучать материалы, а читать разные книжечки. А ведь за это время писатели, наверно, поднаписали. Это они умеют.

Я записался в читальный зал городской библиотеки, просмотрел журналы и увидел, что есть на что обратить внимание. Я просидел целый день и был весьма собой доволен.

Утром я опять явился. Меня привлекла история войны на Тихом океане.

Стоп! Вот тут-то все и начнется. Словом, в библиотеке, штудируя Перл-Харбор, я познакомился с девушкой, которую звали Римма. Кстати, как ее зовут, я узнал на следующий день. И, пожалуй, это к лучшему. Причем как мы познакомились — совсем просто или слишком сложно, — я почему-то не могу вспомнить. Не то она мне что-то сказала, не то я ей, но потом мы стояли на лестнице и вели вполне светский разговор. Почему меня вдруг понесло на беседу, объяснимо: мне надоело молчать до вечера. Хотелось послушать свой голос.

Потом я посмотрел на часы и вдруг предложил ей пройтись по городу. Она согласилась, мы вышли.

И вдруг на меня опять нашла тоска. Почему я ушел из библиотеки? Я же должен выполнять свой план. Теперь, когда я уже поговорил с полчаса, я спокойно мог молчать неделю. Так нет же. Раз я ее вывел на прогулку, то надо развлекать разговорами. О чем говорить? Я с детства не терпел умных разговоров. И потом я уже лет пятьдесят не гулял под руку с незнакомой девушкой.

Я твердо знал, что она мне не нравится. То есть девушка была миленькой и в ней что-то было. Но это «что-то» явно не в моем стиле, и я бы никогда раньше не обратил на нее внимания. Правда, этот год я ни на кого вообще не мог смотреть, кроме.

Ну, дело прошлое...

Вообще я давно убедился, что я человек настроения. Я должен был бы радоваться, что наконец завел какое-то знакомство, а я вдруг стал опять думать о своей работе. Уверен, что сиди я по-прежнему за Тихоокеанской войной, мечтал бы о встрече случайной.

Так обычно со мной бывало по праздникам. Ждешь, договариваешься с разными лицами, все хорошо, и даже погода великолепная — так нет, накануне по телефону ты слышишь какую-то пакостную интонацию, холодно прощаешься, утром встаешь злой, как выкипающий чайник, и, если не перехватят ранним телефонным звонком, устремляешься за город к скучной тетке.

Правда, на следующий день с большим интересом слушаешь рассказы домашних, как вечером разнесли твой телефон. Но вот и все удовольствие. А праздники прошли.

Итак, я разозлился и на себя, и на девушку, которую вел под руку.

Обычно в этих случаях (по многочисленным воспоминаниям моих знакомых) между двумя интеллигентными людьми разговор идет по следующему плану:

Погода (наконец-то прояснилась).

Кинофильм (по афише).

Город (хороший городишко, но не Москва).

Последний модный московский концерт (присутствовал).

Поэт Евтушенко (разное отношение).

Какая-нибудь история из собственной биографии (смешная).

Туалеты (а вы одеты прямо по-московски).

Вторая история из собственной биографии (участвует женщина).

Предложение куда-нибудь зайти (купить конфет).

Более интимная беседа.

Не тут-то было!

Началось с того, что она неосторожно похвалилась своими туфлями. Звучало это так:

— Какая грязь на улице. Жалко туфли. Таких здесь не достанешь.

Я же заметил, что такие мокрошлепы были модны как раз в пору неандертальцев.

— Может, вам не нравится и мое пальто?

— У меня нет никаких сомнений, что этот фасон вы содрали с самого элегантного картофельного мешка.

— Однако, может, и я вам не нравлюсь?

— Атомная бомба страшнее.

— Благодарю. Вы, кажется, считаете меня уродиной?

— Но зато не самой последней. Место пятое или шестое от конца.

Так началась наша беседа. Причем по моему тону трудно было догадаться, шучу я или говорю на полном серьезе. И она не понимала. Что ей оставалось — обижаться (и расписаться в том, что ты полная дура) или принять игру?

Мы зашли в магазин. Мне надо было взять хлеба и масла для ужина.

Поймав ее взгляд, я сказал, что пусть не надеется, я конфетами угощать ее не буду. Может быть, если вы очень попросите, я куплю корку хлеба, и то черного.

Здесь она не выдержала:

— Я и сама вам могу купить килограмм шоколада.

Естественно, ликованию моему не было границ.