Аномалии родительской любви

Так как поступил Ваня, могут поступить только юные, ищущие Бога души. Он не сел в свой подошедший автобус. Он сел в следующий, вместе с батюшкой. И поехал в монастырь. Наконец-то Ваня сделал свой первый в жизни самостоятельный поступок.

— Слава Богу, что на остановке не было мамы, — мелькнуло в голове у Вани. — Все, я теперь взрослый и буду строить свою жизнь сам! Никто и никогда больше не будет вмешиваться в мою личную жизнь. Я сам пойду к Богу, доверю Ему свое сердце и свою жизнь.

…В монастыре Ваня исправно нес послушания, и сердце радостно щемило от свежести вольной жизни и от новых друзей. «Я буду монахом, а потом — священником. Я буду служить людям. А как служить? Я буду обучать детей Евангелию…», — восторженно думал Ваня. Сердце Вани было открыто на несчастных, брошенных на обочину жизни детей, которые никогда не знали ни материнской, ни отцовской любви. Он мечтал стать пастырем и окормлять таких детей.

И все было хорошо, но спустя две недели в монастыре появилась его мама. Она приехала внезапно, с огромными сумками-тележками, она везла сыну чистое белье и диетическое питание, потому что была уверена, что в монастыре не знали, чем кормить ее Ванечку. Она притащила тертую морковку, кастрюлю с винегретом, апельсины, которые очень любил ее сыночек и прочее, и прочее. Но не это главное. Это еще не велика была беда. Она привезла в монастырь себя. Ну как же Ванюша будет жить в монастыре без нее? Как он будет нести послушания? Ведь ему же нельзя пользоваться стиральным порошком. У него на это аллергия. А от мыла он чихает. А от томата у него болит печень. А от гороха — желудок. А от лука тошнит. А от чеснока — изжога. А вермишель ему нужно варить только твердых сортов… И т. д. и т. п.

Однажды Ване дали послушание алтарника: после каждой службы нужно было убирать в храме. Ну как же так? Ему же ни в коем случае нельзя дышать пылью, ведь он болел раньше бронхитом и воспалением легких! А сколько ОРЗ было — не сосчитать! Врачи советовали Софье Степановне беречь сына, и она всегда ходила дома с тряпкой. Пол она мыла четыре раза в день. А пыль вообще вытирала каждые два часа. А тут — такое страшное послушание. Что же будет с ее мальчиком? Софья Степановна познакомилась со старушками из храма и стала жить у них. Каждое утро она вооружалась тряпками и шла в храм. И когда Ваня приходил открывать храм, Софья Степановна во всеоружии уже ждала его у дверей.

— Мама, зачем Вы пришли? — жалобно спрашивал Ваня.

— Сыночек, я должна тебе помогать, ты же знаешь, как тебе вредно дышать пылью. А еще мне Иван Михалыч смастерил удобную лопаточку, чтобы чистить капли воска у подсвечника. Посмотри. А тетя Зоя дала мне прекрасную фланелевую тряпку, ею можно натирать полы…

Она протянула Ване последнее слово техники от народных умельцев.

Софья Степановна зажила новой Ваниной жизнью. Она готова был поднять всех и вся в этом селе, чтобы они трудились на благо новой монашеской Ваниной жизни. Марья Петровна, свечница, у которой она останавливалась, взяла на себя послушание тайно от братии приносить Ване свежие ватрушки, на которые Софья Степановна в каждый свой приезд оставляла творог.

Утром и вечером любящая мама была на службе. Она не отрывала заботливых, тревожных и любящих глаз от своего сыночка. Она все время пребывала вместе с сыном душою. Душою она подавала вместе с ним кадило служащему священнику, зажигала свечи и лампады, несла огромное блюдо с просфорами. Она была незримо рядом всегда. Как тень, как второе Ванино «я». Когда Ваня стелил ковер на полиелей посреди храма и случайно спотыкался, мама, стоявшая неизменно рядом, тихо ойкала и невольно порывалась поддержать падающее дитя. Она страдала, она не могла спокойно видеть, как ее сын таскал тяжелый ковер. Ну почему, ну зачем ей переносить такие невыносимые страдания — видеть все это и не участвовать самой?

Каждый раз Софья Степановна стойко ждала батюшку Дамиана у дверей храма, сколько бы тот не задерживался. Ей нужно обязательно поговорить о Ване.

— Батюшка, Ване нельзя дышать пылью и поднимать тяжести.

— Батюшка, ему нужна морковочка хотя бы два раза в неделю.

— Благословите, батюшка Дамиан, прибраться в коридоре братского корпуса…

Софья Степановна часами говорила с батюшкой Дамианом, ведь от него теперь зависело благополучие сына. Она, что называется, прописалась в селе, где подвизался ее Ванюша. Домой ей не хотелось. Теперь тут ее дом.

В трапезной Софья Степановна просила кастрюльки и готовила Ванюше отдельно, потому что он у нее очень болезненный.

— Вы знаете, что Ване нужно каждый день готовить винегрет. Во-первых, он его любит, а во-вторых, он ему просто необходим, — вещала Софья Степановна.

Потом я спрашивала у Вани, любит ли он винегрет. Он мне отвечал, что терпеть его не может. Но Софья Степановна… разве ей это объяснишь?

Теперь Софья Степановна всю себя посвятила монастырю, вернее Ване, который жил в этом монастыре. Причем, она была настолько кроткая и тихая, настолько благодушная, что ни настоятелю, ни благочинному, ни остальным братьям монастыря даже в голову не приходило сделать ей замечание, возражать против ее такой искренней, преданной помощи.

Иногда Софья Степановна уезжала домой и Ваня, сам не свой, слонялся по монастырю. Ее материнская любовь делала свое дело. Несколько раз Ваня срывался и уезжал домой. Но и там не было сил жить. Хотелось на свободу, хотелось жить своей жизнью. И душу разрывала на части эта с детства привычная опека, без нее было неуютно, тоскливо. Но душа-то рвалась к жизни — самостоятельной, вольной, где можно будет дышать всей грудью, как в сосновом лесу, как на берегу моря, — дышать — не надышаться, сладко-сладко, свободно и легко, где свежий и прозрачный воздух, где ясное солнце над головой, где не видно горизонтов, где хочется жить и жить, где можно твердо и уверенно стоять на своих ногах, где можно самостоятельно строить отношения с другими людьми.

Прошло несколько лет. Ваня стал несколько нервным, раздраженным, чистота первой юношеской любви к Богу и открытого отношения к братьям понемногу замутилась этим раздражением. Но все же Ваня пытался вырваться из крепких материнских любящих рук, и надо воздать ему должное — продолжал свой нелегкий путь к Богу.

По благословению батюшки Дамиана, Ваня принял монашеский постриг с именем Спиридон. Но по-настоящему зажить монашеской жизнью мама ему не дала.

Долго рассказывать обо всех коллизиях, которые возникали на его пути… Отношения с батюшкой, ставшим ему духовником, вконец расстроились. В конце концов отец Спиридон ушел из первого своего монастыря. Софья Степановна торжествовала! Сын опять дома, он при ней! Ведь в течение нескольких лет, мягко и нежно улыбаясь, угощая всевозможными сладостями, бедная мама изнемогала от ревности и ненависти к новому авторитету, так внезапно появившемуся в жизни ее сына. Сколько слез пролила бедная мать, кто знает. Но Софья Степановна — очень целеустремленный и уверенный человек. Она всегда достигает поставленных целей.

Ушедши с монастыря, отец Спиридон некоторое время жил дома. Те люди, которые только вчера еще улыбались ему и осыпали его разными комплиментами, отвернулись и в упор не замечали его в городском соборе на службе, а увидев на улице, поспешно переходили на другую сторону. И тут материнская верность и преданность оказалась весьма кстати: он был принят, оправдан, прощен только ею. Но отцу Спиридону было дома душно. И однажды он уехал в другой город, совсем далеко. Как мне рассказывали, и там мама нашла своего ненаглядного сына. И уже за тридевять земель перекочевала наша неугомонная Софья Степановна.

После рукоположения в священный сан в новом монастыре, та же история, что и в первой обители, повторилась еще раз. И везде Софья Степановна знакомилась с нужными людьми, и везде встречи, встречи. И везде беседы, беседы. И всегда и во всем — беспримерная забота, неповторимая любовь Софьи Степановны к своему сыну…

Отец Спиридон ныне настоятель небольшого приходского храма. Он человек уважаемый. Но… Помните начало моего рассказа? Не успели еще сделать ремонт в его небольшом домике, как на крыльях материнской любви прилетела его мама. Ну неужели сын ее, всеми уважаемый отец Спиридон, сможет обойтись без нее? Сколькому нужно еще его научить. Ведь он еще такой молодой, а уже на такой ответственной должности… А потом… Нужно все-таки поговорить с ним.