Страница 124 из 147
— Любой доктор засадил бы этого человека за решетку, — продолжал Бэк. — Но мы готовы уладить конфликт мирным путем. Ничьи интересы — ни даже, по всей вероятности, его собственные — не пострадают от задуманного нами дела. Не пострадают наши интересы, потому что мы уже десять лет бьемся над прокладкой этой улицы. Не пострадают интересы Ноттинг-Хилла, потому что все его передовые граждане хотят этой прокладки. Не пострадают интересы вашего величества, потому что вы сами со свойственным вам прямодушием признались, что появление этого маньяка отнюдь не входило в ваши расчеты. Не пострадают, повторяю, и его собственные интересы, потому что он, в общем, человек порядочный и весьма одаренный, и два хороших доктора, по всей вероятности, помогут ему больше, чем все вольные города и священные горы вселенной. На основании вышесказанного я полагаю (если мне позволено будет употребить столь смелое выражение), что ваше величество не захочет препятствовать нашим начинаниям.
И м-р Бэк сел на место среди сдержанных, но тем не менее восторженных рукоплесканий своих единоплеменников.
— М-р Бэк, — сказал король, — разрешите мне не излагать вам целого ряда гениальных, дивно-прекрасных мыслей, осенивших меня, мыслей, в которых вы классифицируетесь как дурак. Но ведь мы не учли еще одной возможности. Допустим, вы пошлете ваших рабочих в Пэмп-стрит, а м-р Вэйн возьмет и выкинет коленце, на которое я считаю его — увы! — вполне способным, иными словами, возьмет и выбьет вашим рабочим зубы.
— Я уже думал об этом, ваше величество, — поспешно возразил м-р Бэк, — Нам ничего не стоит оградить себя от подобных случайностей. Мы пошлем туда солдат — человек, скажем, сто — сотню алебардщиков Северного Кенсингтона (он мрачно усмехнулся), к которым ваше величество так неравнодушны. А то и полтораста. Во всей Пэмп-стрит наберется, пожалуй, не больше сотни обитателей.
— А вдруг они поднатужатся и все-таки поколотят вас, — задумчиво сказал король.
— В таком случае две сотни, — весело ответил Бэк.
— Может случиться, что один ноттингхиллец будет стоить двух северокенсингтонцев, — тревожно сказал король.
— Возможно, — холодно ответил Бэк, — тогда отправим двести пятьдесят человек.
Король закусил губы.
— А если и они будут разбиты? — яростно спросил он.
— Ваше величество, — ответил Бэк, слегка откидываясь на спинку кресла, — допустим, что так оно и будет. Но ведь существует одна незыблемая истина. Она гласит: война есть не что иное, как арифметика. Допустим, что в Ноттинг-Хилле имеется полтораста солдат. Ну, скажем, двести. И если каждый из них стоит двух наших, мы можем послать туда не четыреста, а шестьсот человек и все-таки раздавить Вэйна Вот и все! Едва ли один ноттингхиллец сумеет справиться с четырьмя кенсингтонцами. Но я скажу еще больше: не будем рисковать. Покончим с ним разом. Пошлем туда восемьсот человек и раздавим его — раздавим, как букашку. И примемся за работу.
М-р Бэк вытащил цветной платок и громко высморкался.
— Знаете ли, м-р Бэк, — промолвил король, не поднимая глаз, — изумительная ясность ваших суждений вызывает во мне некое странное чувство — вы не обидитесь, я надеюсь, — вызывает во мне желание проломить вам череп. Вы положительно бесите меня. Что бы это могло быть? Уж не остатки ли нравственности закопошились в моей душе?
— Итак, ваше величество не препятствует нашим мероприятиям? — вкрадчиво спросил Баркер.
— Дорогой Баркер, ваши мероприятия — такая же гадость, как ваши манеры. Я не желаю иметь с ними ничего общего. Допустим, я не дам вам своей санкции. Что тогда будет?
Баркер очень тихо ответил:
— Революция.
Король быстрым взглядом обвел сидевших за столом. Все они были внешне очень спокойны, но лица их пылали.
Он порывисто вскочил на ноги. По лицу его разлилась необычайная бледность.
— Джентльмены, — сказал он, — вы победили меня. Поэтому я могу говорить откровенно. Адам Вэйн — сумасшедший, трижды сумасшедший, пусть так, и все же он стоит миллиона таких, как вы. Но на вашей стороне сила и — я готов признать это — здравый смысл. Ну что ж! Берите ваших восемьсот алебардщиков и давите его! Но если бы вы были истыми спортсменами, вы взяли бы не восемьсот человек, а двести.
— Истыми спортсменами? — огрызнулсяБэк. — А по-моему, жестокими животными! Мы, к сожалению, не художники и не можем как следует оценить эффект красной крови, струящейся по серой мостовой.
— Жаль, жаль! — сказал Оберон. — Восемьсот против ста пятидесяти — какая же это битва?
— Надеюсь, что битвы и не будет, — ответил Бэк, вставая и натягивая перчатки. — Мы не хотим войны, ваше величество. Мы мирные, деловые люди.
— Ладно, — зевнул король. — Объявляю заседание закрытым.
И прежде чем присутствующие успели опомниться, он вышел из зала.
Сорок рабочих, сто алебардщиков из Бейзуотера, двести из Южного и триста из Северного Кенсингтона собрались на Холлэнд-уок и отправились в поход под командой Баркера, одетого в полную парадную форму и выглядевшего чрезвычайно торжественно. В хвосте процессии ковыляла какая-то маленькая смешная фигурка, похожая на гнома. То был король.
— Баркер, — внезапно заговорил он умоляющим тоном. — Вы мой старинный друг, вы так же хорошо понимаете мои причуды, как я понимаю ваши. Откажитесь от вашей затеи! Я так рассчитывал на этого Вэйна! Дайте мне позабавиться. Откажитесь от вашей затеи! Неужели вам это так важно — эта улица и тому подобное? А для меня это шутка, которая может спасти меня от пессимизма. Уменьшите ваш отряд и дайте мне позабавиться хоть часок. Право же, Джеймс, если бы вы коллекционировали монеты или колибри и если бы я мог откупить у вас хотя бы одну штуку за те деньги, что стоит Пэмп-стрит, я бы сделал это. Я коллекционирую происшествия — эти дивные, эти редкостные драгоценности. Уступите мне штучку! Дайте ноттингхиллцам возможность подраться. Прошу вас!
— Оберон, — мягко сказал Баркер, забывая в столь редкую минуту полной искренности все королевские титулы, — я понимаю вас. У меня у самого бывали моменты, когда я не мог совладать со своими причудами. У меня бывали моменты, когда я сочувствовал вашим шуткам. У меня бывали моменты — хоть вам и трудно будет поверить в это, — когда я сочувствовал безумию Адама Вэйна. Но мир, Оберон, настоящий, реальный мир, строится не на причудах. Его фундамент — голые жестокие факты; вы реете вкруг них беззаботно, пестрой бабочкой, а Вэйн — назойливой мухой.
Оберон открытым взором посмотрел на Баркера.
— Благодарю вас, Джеймс. То, что вы говорите, — святая правда. Мне только остается утешаться мыслью, что мухи и бабочки относительно интеллигентны. Но мухам и бабочкам сужден краткий век, а каменные фундаменты незыблемы. Ну что ж! Если Так, идите вашим путем. Прощайте, старина!
И Джеймс Баркер пошел своим путем, посмеиваясь и помахивая своей бамбуковой тростью.
Король проводил уходящее войско грустным взглядом. В этот миг он более чем когда-либо был похож на ребенка. Потом повернулся и махнул рукой.
— Единственное, что остается делать в этом мире, лишенном юмора, — промолвил он, — это кушать. И что это за дивное занятие! Как могут люди становиться в гордую позу и утверждать, что дела идут как нельзя лучше, когда смехотворность жизни доказывается не чем иным, как самим способом поддержки ее? Человек ударяет по струнам лиры, говорит: «Жизнь реальна, жизнь серьезна!» — а потом идет и набивает дыру в своей голове какими-то совершенно чуждыми ей веществами. По-моему, природа проявила в данном случае слишком много юмора. Но ведь все мы впадаем в клоунаду, как я с моей Хартией городов. Вот и природа тоже придумала два-три фарса: на грубый вкус — процесс еды, телосложение кенгуру и пр., а для тех, кто умеет разбираться в более тонких штуках, — звезды и горы.
Он повернулся к сопровождавшему его шталмейстеру — Но я сказал: «кушать»! Устроим же небольшой пикник, как два веселых, маленьких школяра. Сбегайте-ка куда следует и принесите сюда стол, не менее дюжины закусок и море шампанского! Под сенью этих трепещущих дерев мы вернемся в лоно природы, Боулер!