Страница 8 из 20
До войны в Воронине было полтора десятка добротных деревянных домов, пятистенки, как их тогда называли, из–за внутренней стены, которая наглухо разделяла деревянную избу на две половины. Одна половина дома — на проживание стариков, вторая — для проживания какой–то семьи, как правило — семьи младшей дочери. Все рядом и старики, и внуки, к тому же и печь одна на две семьи, которая, как правило, топилась со стороны детей. Потому старикам не надо было беспокоиться о дровах и тепле, дети обо всем заблаговременно беспокоились. Да и старики за малышами приглядывали, пока родители были заняты своими делами и работали. Ну и по хозяйству бабушка помогала дочери: когда скотину покормить, когда приготовить. Удобно все было обустроено и так, как до них все проделывали предыдущие поколения простых русских крестьян. Все было сработано добротно, надежно и, как бы сейчас сказали, на века.
Вот и деревня Воронино растянулась пятистенными просторными домами вдоль Вороньего ручья с одной стороны, образуя единственную улицу без названия. Дом Сорокиных стоял последним на бугре перед самым выходом ручья из оврага, в чем было свое преимущества: не надо было издалека таскать воду для дома и полива огорода, да и гусей можно было выпускать свободно. И это крайнее положение дома сыграло решающее значение в дальнейшей судьбе Ритки, хозяйской дочки, которая только что как окончила школу и даже успела быть зачисленной в педагогический институт. Но из–за призыва мужчин, мобилизации всех поголовно преподавателей и студентов, занятия так и не начались. Потому их собрали и объявили, что они все, кого зачислили на первый курс, ждали особого вызова на занятия. Но вызова не последовало, всех парней призвали в армию, а с девками пока что даже не знали, как поступать.
Некоторые девчонки сумели пробиться в военкомате и, хотя многим не было еще восемнадцати, но они все же получили повестки. Кому удалось попасть на какую–то учебу телеграфистками и телефонистками, а кому–то на курсы медсестер.
Ритку мать не пустила. И хоть на этой почве они поскандалили, но мать привела убийственный аргумент в свою пользу: с кем же она останется, если отца призовут в армию? Кто поможет по хозяйству и с детьми: Арсеном, Айкой, Томкой, которые пока что были совсем малыми. К тому же и мамины родители — баба Таня и деда Контантин тут же за стенкой, под одной крышей. И потом, кормиться надо было не только самим, но и кормить свое живое хозяйство, а это корова Субботка, куры, гуси…Последних правда, забили на радость Вадьке, брату Ритки. Потому как уже не было никаких сил тянуть все это поголовье, мелкое и крупное из домашнего хозяйства. К тому же достать что–либо из съестного не удавалось, самим бы хватало, не то, что всей этой живности. Потому и забивали люди массово и не только птицу, но и бычков, коров. Знали, что все равно заберут их для фронта, для победы, как тогда говорили, оправдывая эти несправедливые ограбления тружеников деревни. Ни с чем ведь особенно ни считались! А как же дети, старики?
Ритка хорошо запомнила тот вечер, когда к ним неожиданно, кто–то несмело стукнул в дверь.
— Кто? — Спросила тревожно, подойдя к двери.
— Свои. — Услышала довольно звонкий и молодой мужской голос.
— Свои все дома! — Ответила, как научила ее мать отвечать с детства и никому не открывать.
— Да мы тоже свои, с батареи, артиллеристы мы. Откройте хозяюшка, пожалуйста…
И это его «пожалуйста», такое мягкое и неожиданное невольно заставило ее выполнить его просьбу.
Дверь распахнулась и на нее вместе с холодом и парами воздуха надвинулась фигура военного в ремнях, шинели и шапке, с красной звездой.
— Николай Гаврилович! Командир зенитной батареи!
— Рита…. — Сказала и отступила, невольно поправляя теплый платок на груди, прикрытой скрещенными руками. — Рита Галкина. — Почему–то так неуверенно и смущаясь.
— Мама! К нам Николай Гаврилович пожаловали… — Так почему — то его представила. И засмеялась сама, радуясь тому, что у нее так официально все получилось и запомнилось сразу же: и как зовут его, и его отчество…
— Старший лейтенант, Макаров Николай Гаврилович, командир зенитной батареи, а это наш политрук… — И представил им с матерью второго военного, который стоял пока что за ним, а потом шагнул следом…
С печки тут же высунулись любопытные головки ребят, а из соседней комнаты довольно уверенно вышел на середину и представился брат:
— Вадька! Сын Константина Васильевича, студент Рыбинского речного техникума.
— Да Вы проходите, раздевайтесь, присаживайтесь. — Засуетилась Ритка. — Сейчас чай пить будем. Вы варенье с черной смородиной любите?
Вот так за чаем, можно сказать, и познакомились….
Когда они ушли, то Ритка тут же к бабушке, на ее половину дома.
— Баба Таня, бабушка!
И потом, захлебываясь от восторга, стала рассказывать своей родненькой бабе, которую очень любила, о вечернем посетителе. Судя по ее реакции, так отметила баба, внучка влюбилась в этого военного сразу же. А это ей не очень–то понравилось. Время тревожное и ненадежное…
— Ты что же, втрескалась по уши? А как же Максимка? Да разве же так можно?
Да! С Максимкой получалось как–то не очень красиво — подумала Ритка. Но это ведь с какой стороны посмотреть?
— И что, так и бросишь? — Спросила неожиданно строго бабушка.
— А что делать? — Сказала со вздохом. — И потом, ведь Максимка уже и не пишет, забыл, наверное. — Добавила оправдываясь.
Но баба сердцем почувствовала, что внучка уже все для себя решила и определилась. Она так всегда! Загоралась ярко, влюблялась и бросалась в любовные приключения очертя голову. Вот и с Максимкой, соседским парнем она такой роман закрутила, что баба всерьез обеспокоилась тем, что внучка может, не обговаривая с ней и родителями, выскочить за него замуж.
С одной стороны выходило, что Ритка оставалась как бы в невестах, а с другой…И потом эта война. А кто его знает, уцелеет ли, останутся ли прежние чувства? А девке что? Ей ждать некогда, у нее век короткий. Сегодня девка, а завтра мамка! Так было и такой участи ей не избежать. И хоть война, хоть света конец, а девки все так и будут беременеть и рожать! Вот и выходило, что с первым красивым парнем, тем более военным и офицером сделать это было всего лучше, чем ждать и гадать: будет, не будет, вернется ли и останется вообще живым?
— Ну а этот, как его там…, он хоть красивый? — Спросила, прижимая к себе пышущую от нетерпения внучку.
— Конечно! Ну что ты, никакого сравнения! — Тут же ответила Ритка.
И потом, ты представляешь, как смотрятся рядом: офицер в военной форме и с ним молодая учительница…Наверное лучше, чем с каким–то токарем?
— Но, но! — Строго сказала баба. — Пока что у нас страна советов рабочих и крестьян, и что–то я не помню, чтобы кто–то на рабочий класс…Всех их… Ты ведь читала…. Так что, внучка, поосторожней с нападками на рабочих. Пока что за ними вся власть! И потом, а вдруг он, твой Маскимка, вернется? Что тогда?
— Да ладно тебе, бабушка, стращать! Это в газетах пишут, что власть вся у рабочих и крестьян, а как на самом деле? У партийцев она вся! У партийцев да Сталина!
— Ты вот что, девка! Поменьше болтай…
— А чего я должна бояться? Правды? И потом, я сама слышала, как мужики летом о Сталине говорили, что он как черт, что сухорукий, что одна нога короче другой. И что он никакой не Сталин и вождь, а самый обыкновенный черт!
— Ой, внученька! Да, как же так можно?
— А что? Мужикам значит можно говорить, что думают, а нам, бабам, нельзя?
— Вот потому и нельзя, что не можно. Не бабьего это ума дело. Пусть мужики себе по–пьянке болтают. А нам даже и подумать об этом нельзя. И потом, хорошо, что в Воронине все порядочные и семейные, что знают друг — друга. А то бы…Знаешь, это ведь к нам никакого ЧК не было, потому что все дружные и не нашлось среди нас никакого сексота, как в других деревнях…Только и узнаешь, что тот предатель, тот шпиен. А я их, шпиенов этих и заговорщиков вот, как тебя сейчас, знала. Все они порядочные и честные люди, труженики, просто сволочь какая–то среди них нашлась, и их всех…Ну, о том, что Сталин этот никакой не вождь, так об этом и раньше все говорили, и что колченогий и сухотка у него… Да еще, что и жену свою застрелил, и Кирова… Знаешь, люди ведь многое знают, народ хоть и молчит, а знает…Вот и мы с тобой знаем и помолчим. Себе дороже будет и семье. Так что внучка не думай, что ты одна такая догадливая, все знают, да помалкивают! Потому и мы станем молчать. Договорились?