Страница 4 из 20
Все! Теперь время пошло на мгновения…, а впрочем, как и жизнь пассажиров и летчиков, всего экипажа….
Их всех на эти мгновения словно перед воротами ада и рая поставили, вопрошая, кто они и зачем они так все вместе сюда пожаловали? Ведь по спискам и небесным законам им рано еще было представать перед Богом! И они, сами того не зная, уже стояли в очереди своими душами слегка касаясь друг друга перед этими небесными, неземными вратами…
А в самолете, который уже начал гореть и разваливаться на части, искать свои жертвы среди пассажиров, их таких обездушенных и полумертвых от страха, но пока что с живыми телами, они, убоявшись смерти, кто как повели себя…
Одни, все еще пытаясь найти избавление от страшной и неминуемой участи, цеплялись из последних сил за кресла. И их с этими креслами вырвало и потащило вперед по салону, сминая перед собой и всей своей массой уже спутавшихся между собой кусков кресел, обивочной ткани, костей и мяса, сидящих еще секундой назад в них людей живых и дышащих….
Других повыбрасывало, словно они воздушные шарики, как невесомые мячики, и они, обрывая ремни безопасности, переламывались, разрывались на части своими телами, только что живыми и пульсирующими, борющимися за свои жизни …
Третьи, более опытные и как следует пристегнутые, члены только что, такого недружного, смертельно разругавшегося между собой, буквально ведь смертельно разругавшегося экипажа, вдавились, продавились через ремни авиационных сидений летчиков своими здоровыми и крепкими, годными для летной работы телами. Но их спасали и гении авиационной безопасности, и инженеры, которые на всякий случай подстраховались и заложили в ремни и ткани такие прочные материалы, замки и нитки, что те не рвались, спасая и удерживая их в своих объятиях…
Теперь сам Боже отвел им время на испытания их человеческих сил и качеств, как бы давая им, экипажу, время на оправдание их оплошности, забывчивости человеческой в порывах гнева…
То, что еще секундой назад собою представляло летающую машину, невероятно смелое достижение человеческой мысли, сейчас разваливалось, разрывалось, круша шпангоуты, обшивку и стрингеры, разрываясь, ломая трубопроводы и кабели…
И первыми двигатели, что оторвались, срываясь со своих креплений, круша разгоряченными своими частями титановые перегородки противопожарные в отсеках мотогондол и отрывая такие крепкие трубопроводы, не дюралевые, а, заметьте, из нержавеющих сталей ведь …И следом крылья, такие гибкие, почти тридцатипятиметровые в размахе напоследок взмахнули, как у подраненной смертельно птицы, и сложились бессильно, и разрушаясь…
И в этой мясорубке они все пытались выжить, такие слабые и беззащитные…
Остатки пылающие, исковерканные и горящие, они протянулись по бетону десятки метров и замерли…
Все! Теперь включился отсчет на время!
Рождение героев
Она задыхалась от едкого дыма, еле пришла в себя и тут же закашлялась. Секунды ничего не могла понять, горло разрывало от едкого привкуса, к тому же голова гудела, а тело просто разламывало от боли. Медленно словно из тумана выплывали неясные очертания служебного отсека…
Еще секунды она, словно надеясь на чудо, хотела забыть, не вспоминать этих последних мгновений посадки самолета, как тут что–то на ее глазах произошло…
Ее голова нелепо свисала, и она видела только часть прохода, пилотскую дверь впереди отсека. Потом все на ее глазах, как в замедленном кино, словно в тумане. Увидела дверь пилотской кабины, которая почему–то на ее глазах просто выпала, а следом вывалился кто–то из пилотов, и тут же, повозившись немного в проходе, неуверенно встал на ноги, обернувшись спиной к ней, затем шатаясь, цепляясь, окровавленными руками, исчез за стенками служебного отсека.
Потому как в лицо ей ударил порыв свежего и чистого воздуха, она поняла, что этот, кто мимо пролез, он открыл входную дверь. Но все это мгновенно пронеслось в мыслях, потому что она, открывая рот, хватала и хватала этот воздух, словно только что вынырнула с большой глубины. От этого воздуха, что ворвался и до боли расширил легкие, разлился кислородом по артериям, она окончательно очнулась, но, все еще плохо соображая, увидела, как мимо нее, словно призраки и тени, промелькнули люди со стороны пилотской кабины. Окровавленный, с широко раскрытыми и безумными глазами, как бы ее не видя и не замечая никого, мимо нее, припадая на ногу и цепляясь за все руками, протащился Михалыч. При этом, как ей показалось, она им что–то сказала, но это ей только показалось, как она поняла.
Еще раз она попыталась привлечь к себе внимание, когда мимо в проход протиснулась штурман.
Гадина! Мелькнуло в голове. Все по твоей вине!
Ведь увидела же, увидела! И как ей показалось, что она той гадине, штурману, на какие–то мгновения посмотрела прямо в глаза, а следом и ее фигура в разодранной до самого пояса форменной юбке, из–под которой торчало ее нижнее белье и тело сквозь порванную форменную тужурку без пуговиц и при одном погоне. И что она тоже, забывая, не видя ее проплыла мимо к выходу.
И ей почему–то врезался в памяти этот ее растерзанный вид: с разодранной тужуркой, на которой болтался почему–то только один погон с тремя золотистыми полосами старшего пилотского состава, ее шатающаяся фигура, нелепо переваливающаяся на ногах в одной туфле, с босой ногой, со спущенным по ней чулком.
Она всех их, покидающих пилотскую кабину видела, и ничего не понимала… Что произошло, почему они ее бросают, оставляют и почему они все друг за другом и все к выходу? Почему? Ведь она даже и в мыслях не допускала, что они ее бросили, оставили умирать, висящую на ремнях безопасности страшно растерзанную и бесформенную, размякшую телом. А как же все те, кого они взялись и обязались перевезти и доставить? Ведь их же тоже там ждут и их в первую очередь, именно их и надо спасать и вытаскивать, а потом уже думать о своем спасении! Ведь так? Так! И только так! Тогда куда же они? Почему ее, почему других бросили, почему не спасают, не вытаскивают?
Да и где же они? И еще не осознавая их предательства, она подумала, что они все бросились за помощью…И она из последних сил поднимала все время голову, все ждала того момента, когда за переборкой в сияющий проход, загораживая свет, протиснутся фигуры спасающих пожарных…Но время шло, стремительно уходило и ничего подобного не происходило… Да, где же они, где? Да что же с ними случилось?
Секунды она соображала при каком–то гуле в ушах и страшной слабости в теле. А следом услышала крики за собой.
— Помогите! Горим! Лю…ди. и!
Ее позвали? Звали на помощь! Но пошевелиться, поднять руку и просто с места стронуться, отстегнуться от привязных ремней не было никаких сил. А как же люди, пассажиры?
Потом голова ее упала на грудь, и она на мгновения отключилась. Очнулась оттого, что ее, удерживая буквально на руках, вытаскивал из ремней безопасности Колдун. Колдун это же наш бортинженер, догадалась и от того, что она его признала, ей стало легче.
— Валерка? — Прохрипела, удивляясь своему непривычному и хриплому очень тихому голосу.
— Да, Галка! Да! Остались только мы с тобой…А где остальные не знаю? Неужели они все дрыснули?
— Дрыснули? — Спросила, как бы еще раз уточняя смысл такого нелепого и трусливого слова. — Что значит дрыснули?
— Да они ……! — Вдруг грязно матюгнулся Валерьян. — Всех бросили! Всех! И тебя, и меня, и этих… — Головой в сторону черного дыма и какого–то зловещего, нарастающего шума из салона.
— Подожди, дай я тебя вытащу! Обопрись на меня, ну же!
— Не могу, руки не слушаются, затекли…
Невероятно трудно, через силу, со страшной болью во всем теле она смогла освободиться наконец–то от ремней. И тут же рухнула в бессилии на пол.
А пол дымился!!! Пол горел!
От обжигающих прикосновений рук и тела она встряхнулась, теперь ей надо было спасать! Заметьте, не самой спасаться, ведь дверь–то была рядом в двух шагах и открыта, а спасать их, всех тех, кто оставался там, за остатками перегородки и звал на помощь.