Гардемаринки-гарде!

— Это ты им будешь потом рассказывать, какая ты умелая. А пока что не очень–то грациозно все получается. Ну и как ты перед всем факультетом будешь так ж…. вертеть? Я же тебе говорила, ты что, не слышишь?

И снова по новой. Она уже употела. Я ей.

— Может уже хватит?

— Нет! А давай вместе с тобой. У меня все тогда лучше получится.

— Ты уверена?

— А ты?

— Что я? Я‑то умею! А вот ты ни черта не умеешь!

— Много ты обо мне знаешь! С тобой у нас все получится, дорогуша!

— Зойка! Я ведь тебе уже сказала? Сколько раз повторять, что мне неприятно это твое Дорогуша! Давай, как–то по–другому.

— Ну, хорошо. Зайка.

— Что? Ну, ты еще скажи….

Она перебивает и ляпает. — Любимая!

— Так! На сегодня закончили! Я не могу с такой сексуально озабоченной бабой заниматься! Я же тебя предупреждала! Ведь предупреждала? Тогда, какого черта ты опять за этих, твоих любимых зайчиков, кроликов взялась?

Потом ругаемся. Но я понимаю, что в это время она отдыхает. Она уже не раз мне об этом говорила. Что мол, я с тобой ругаюсь, а душа моя отдыхает. На мой вопрос, почему так, она поясняет, что страшно любит меня видеть в таком виде. И добавляет, что тогда она, так и хочет передо мной упасть на колени, руками меня обнять и извиняться.

За что я ей в очередной раз спички складывать в ее коробочку предлагаю. Ну, потому что она снова у меня, дура!

Дура, дурой, а парни за ней хвостом. И все время около нее крутятся. Мне даже это обидно видеть было. Я ей.

— Чем это у тебя намазано? Что так за тобой парни увиваются?

— А ты не спрашивай. Сама скоро узнаешь.

— Что узнаю? О чем ты?

Она загадочно на меня смотрит, и я почему–то в такие моменты смущаюсь. Вот же? Что в ней действительно такого есть? С виду ведь и не скажешь? Хотя, если по–честному и откровенно, так если бы я была парнем я бы только с ней, все время.

Вот, скажем, я для себя такую придумала молчаливую игру, будто я парень и говорю о ней с позиции парней.

Так! Баба она симпатичная. Полноватая, правда, немного в бедрах. Но это, наверное, к достоинству женщин, так думаю. Таким полноватым удобнее, наверное, с ними. И потом, если она ногами обхватит…

Так! Стоп, приехали. Хватит. Так еще доброго я сама с ней и она меня начнет своими ногами….

Вот же, черт! Ну, почему она ко мне так прилипла? Может от того, что со мной она совсем не так как со всеми. А как она со всеми? Со всеми свысока и даже заносчиво. Обязательно кого–то подденет. Сначала мне это не нравилось, а сейчас ничего, даже интересно, как она так ловко с ними. И заигрывает и даже дает себя обнять. А я так и остаюсь недотрога. Ну, для этого у меня сто причин. Набираюсь, храбрости и расскажу, так и быть об этом.

Ведь жизнь девочки в полку это не малина. Сами должны понимать. Мы хоть и малые, а с самого раннего детства это мужское любопытство на себе испытывали. Что говорить о детстве. Взять хотя бы юность. Помню, что все женщины в гарнизоне ходили в баню. И мы с мамками своими. Пока малые, то ничего, а потом даже стеснялась. Тем более что соседский мальчишка, Колька меня уверял, что пехи, так он о морпехах наших, те каждый раз, как только мы в баню, так они за нами подглядывали. За женами и дочерьми своих командиров. Я ему об этом сказала.

— Что это такое, а как же тогда уважение командиров, а если завтра в бой? — А он мне.

— Ты еще малая. И ничего не понимаешь.

— Да, куда уж нам! А потом, ты ведь трепач. Самый настоящий. Я бы на твоем месте рот закрыла и промолчала. А то он видел, там! Что ты видел?

А он раз и сказал, что у тетки Нюры шрам попрек живота! А ведь точно! Я его потом все расспрашивала, что он там у меня видел? Он отнекивался. А потом я уже узнала, что шрам тот у Нюры и о нем многие знали. Ведь тетка Нюра другой раз так запивала, что могла запросто догола раздеться при мужчинах.

За это, а может еще по какой–то причине, муж от нее ушел, перевелся в другую часть. Вот она с горя и пила. Но ей все прощали, так как так, как она умело пекла, что так никто и не когда не мог. Особенно к дням рождения. И такой другой раз вкусный торт, а по выходным, для всех пирожки все время!

Но та правда от Кольки меня словно подрезала. Я до того как?

Всюду с пацанами. И на полигон, на стрельбище и в гараж, где танки, БМПэшки. А тут поняла, что так и меня скоро разденут или сама я. А что? Некоторые девчонки уже на свидание убегали. Ведь парней море! И красивые попадались и мы с ними дружили, хотя и разница в возрасте.

Один случай меня навсегда отвадил от этой дружбы.

Так получилось, что мы все время с одной девчонкой боролись за лидерство во дворе. Была одна такая Машка. Меня старше всего на год, но такая уже бедовая девка! Правда выше меня на пол головы и крепкая. И вот так получилось, что я стала встречаться. А как это еще можно было назвать? Стала встречаться с одним парнем, сержантом из Пскова. Очень хорошим, между прочим, Славкой.

И целовалась с ним и давала себя даже трогать. Между прочим, я ведь до этого даже себя не ласкала и ручками играться самой не позволяла. А тут месячные пошли и понеслось. Меня словно прорвало.

И она тоже, стала на него свои права заявлять. Я ее раз предупредила, потом еще раз. Потом мы подрались, а потом, потом она…

— Значит так! Ты говорит, Славика любишь? Докажи!

Я ей и так и эдак. Она мне.

— Нет! То все слова. Ты на деле покажи. Ты перед ним сможешь раздеться? Я, тебе предлагая смотр перед ним провести.

— Как это? Как раздеться? Ты, что спятила? — А она мне.

— А я смогу! Я его так люблю и больше тебя. Вот возьму и разденусь при нем, поняла? А ты его так не любишь и потому не сможешь? Ну, что идешь на смотр?

— Смогу! Иду! — Говорю. Хотя, как это все будет, не представляю просто.

Но так и поспорили. Мне нельзя ей уступать!

Вот так на спор мы перед ним и раздевались на пару! Смотр перед ним прошли. Обе, как дуры, стали друг против, дружки и давай. Вы представляете! А в самый последний момент, когда она трусы стала стаскивать, я не смогла. Отвернулась и, подхватив вещи свои, убежала. От них убежала и от себя, конечно же.

Потом говорили, что они со Славиком тем, словно муж и жена вместе жили, пока он не демобилизовался. Ей–то тогда только пятнадцать было, а ему о–го–го! Двадцать! На пять лет у них разница в возрасте. Все знали об этом, но молчали.

И только когда Машка залетела, то мне ее, впервые по–настоящему стало жалко. Вот чем тот смотр закончился!

Сколько ее или нас не тормошили, мы говорили, что ничего не знаем. Молчали.

— Это Славка? Сержант, да?

— Да, — говорю. — Славик мой парень.

Мать в ужасе, сказала отцу. Нам очную ставку. Я все на себя взяла и при всех говорю, что я его люблю. Это в четырнадцать–то лет? А Славка все понял, молчал. Он ведь все понимал. Ну, а меня впервые тогда к врачу, гинекологу. Вот откуда у меня не любовь к тому креслу! Но все потом успокоилось.

Машку выпотрошили, я Славика отругала с матюгами и бросила. С тех пор никаких Славиков и тем более сержантов!

Но еще долго у меня, до самых несчастий в моей семье, все с ним во сне я занималась любовью, как Машка. И просыпалась в холодном поту от того, что все время сначала я перед ним и ей, на том смотре, догола раздевалась, а уж потом во сне отдавалась.

Вот такой смотр у меня был в моей жизни.

Учеба

Начались будни.

С утра и до четырех часов мы на занятиях. Конечно все вместе. На самоподготовке в одном классе, а на лекциях, с некоторых пор, сидели компактно, когда сразу весь курс слушал математику или физику. Особенно после одного случая.

Поначалу у каждой из нас появились поклонники и воздыхатели. У кого–то со старших курсов, у каждой, считай, из нашего курса.

Как–то сидели вместе такие воздыхатели и что–то так сильно увлеклись, что потом сначала она попросилась на выход, а потом и он следом. Все конечно загудели. Это надо же, вместе вышли! Сейчас они там и этим займутся…