Страница 91 из 113
— Не знаю. Нищий — он и в Америке нищий. Я вижу, что вокруг меня делается. Я всю жизнь при Советской власти жил и могу только сравнивать нынешнее с прошлым. В позапрошлом году я, будь у меня деньги, мог бы цветной или черно-белый телевизор купить. А сейчас — шиш! Мыло — было, сахар — был. Куда все делось, скажите? Что у нас, все заводы в Армении были? Или, может быть, вся свекла под Чернобылем росла? Аппарат это прячет, госторговля? Что-то не верится! Слишком уж против них народ настроен. Им бы, наоборот, повывалить все из закромов, успокоить, показать, что вот-де мы чего-то добились, жить стало лучше, жить стало веселее… Ох, не они тут виноваты! Не знаю кто, но только не они.
— А ты не думаешь, что они нарочно хотят народ напустить на демократов, на кооператоров, на частника? — спросила Аля. — Вот ты — живой пример! И таких полно, я знаю. Один товарищ их даже «неокоммунистами» окрестил.
— Далеконько же они зашли, если так! Этак они и контрреволюционный переворот организуют, а то и фашистскую диктатуру установят, чтобы лотом из подполья начать новую борьбу за власть Советов, — ухмыльнулся Серега.
— Поедем в Москву? — предложила Аля, оборвав дискуссию. — Надоело мне здесь.
— Поехали.
Аля не стала ни с кем прощаться. Сели в «Волгу», завели мотор и довольно быстро оказались во дворе Алиного дома, а еще через несколько минут в ее комнате, словно бы и не уезжали из нее. Попили чаю еще раз, а потом легли в постель. На сей раз все было без выкрутасов, просто и обычно, как у мужа с женой…
СНОВА ДОМА
Воскресенье, 29.10.1989 г.
Утром они как-то сразу решили, что надо ехать к Сереге. Вообще, Серега собирался ехать поездом, не так уж и необходимо было гнать «Волгу» туда, а потом обратно. Но Аля с самого начала отвергла такое расставание и, прогрев мотор, вновь повезла Серегу.
— Жаль, что я не партийный босс, — пошутил Серега, — нанял бы тебя шофером!
— А хочешь, я найму тебя в придворные живописцы?
— Это я и бесплатно готов делать. Вот сегодня приеду и начну делать «Мечту». Фигура у меня есть, а фас — вот он! — Серега потрепал Алю по щеке. «Волга» — чуть вильнула, и Аля заворчала:
— Так и влететь можно. Не приставайте к водителю!
— Слушаюсь. Сижу тихо.
Снега, выпавшего в ночь на прошлый вторник, уже давно не было. Казалось, что это не октябрь, а конец апреля. Вдоль обочин тянулись раскисшие поля, полуоблетевшие деревья, мокрые, съежившиеся деревеньки. И ветер, задувавший в полуопущенное стекло, заносил в кабину какой-то прелый весенний дух. «Обман чувств, — подумал Серега, — кажется, что вот-вот прорвется солнышко, согреет, обожжет, заставит играть кровь. Может, распустятся почки, зацветут яблони, зазеленеют всходы. Да они и так зеленеют — озими. Только все это обман! Весна придет только после зимы, этот закон никакой Съезд народных депутатов не отменит. И на эту мокрую, словно бы оживающую землю снова ляжет снег. Он укроет от ветра и мороза зеленую озимь, прижмет, придавит вроде бы жестоко и безжалостно… Но чем больше будет слой снега, тем теплее будет зимовать хлебу, тем лучше он напьется влаги весной. И наоборот, будут эти, зеленые несмышленыши до срока выползать из-под тонкого снежка — будет им капут. Ударит мороз, стегнет по. ним свирепый ветер, а тем, кто доживет до настоящей весны, тяжко будет от жажды… вон рябины как алеют! Мать говорила — к суровой зимушке. Скоро уж ноябрь, а снега раньше и в октябре ложились. Или действительно так все разогрели?»
— Я у тебя побуду до вечера, — сказала Аля.
— Не боишься ехать ночью?
— Я за рулем не засыпаю.
— А если еще один Мишка Сорокин найдется?
— Пулю получит, — Аля покрутила на пальце свой револьверчик.
«Девчонка она все-таки, — с какой-то жалостью подумал Серега, — с чего я взял, что она взрослая баба, все понимает и ничего не боится? Она не боится потому, что. несмышленыш. Она играет во взрослую. Она таких в кино и по видику смотрела, подражает им. А может быть, они все просто играют в настоящую жизнь, в настоящую политику, в настоящую борьбу? Играют, ждут аплодисментов, упиваются тем, что похожи на каких-то кумиров с экрана или сцены. Но жизнь не театр. Там все по правде…»
Немного неприятно стало. Замелькали мертвые лица: Валька, Антошка, Мишка… Потом Владик и его парни — в гробах, словно космонавты в ложементах. Стряхнул уныние только у родной калитки.
— Знаешь, я, пожалуй, сразу обратно, — решила Аля. — Не охота рассиживаться. Очень уж у тебя сестрица…
Действительно, во дворе орудовала Зинка. Пользуясь тем, что не было дождя, она выбивала половики, развесив их поперек двора на бельевой веревке.
— Я никуда тебя не пущу, — сказал Серега. — Поедешь завтра утром. Точка! Ты мне нужна.
Ой, да как хорошо это у него вышло! Одним ударом всех зайцев перебил: и показал, что мужчина, и доказал, что она ему не надоела, и натуру для «Мечты» пригласил.
— Черт с тобой. — Аля улыбнулась, хотя и чуть-чуть натянуто.
Зинка ничего не сказала, только крепче вдарила половик.
— День добрый, труд на пользу! — промолвил Серега как можно отчетливей.
— Спасибо, — от Зинки прямо-таки палило негодованием.
Серега взял Алю за талию — демонстративно.
— Ой, как пыльно! — произнесла Аля явно в провокационных целях. Разумеется, Зинка так влепила хлопалкой по коврику, что подняла целую тучу пыли. — Злая, как мегера. — Аля, однако, была довольна. Вошли в дом.
Домовитов валялся на диване и читал затрепанный номер «Роман-газеты» — «Дети Арбата».
— Здорово, — кивнул он, — вернулись, значит… Мы тут в клуб опять сходили, в пятницу. Думали, задержался, а говорят, на похороны уехал. Ну и как?
— Похоронили, — ответил Серега.
— По телику ни черта, решил вот почитать. И тоже дребедень оказалась, в сон клонит. Одно спасибо, билеты уже купили. На восемнадцать сорок. Сегодня и едем.
Сереге отчего-то вспомнились рассуждения деда Валентина насчет того, что он может разглядеть, кто «полковник», а кто «майор». «Интересно, — подумал Панаев, — а Домовитов кто? Адмирал или кап-раз до скончания веку? А может, вообще мичман или главстаршина?»
— Ты уж извини, Иван, что так неловко гостей принимал, — покаялся Серега, — ладно?
— Чего там! — махнул рукой Домовитов. — Я ж не фон-барон, мне здесь вахтенных к трапу не надо. И так закатились без предупреждения. Мог ты, скажем, вовсе дома не быть? Мог! Поцеловали бы пробой — и обратно на вокзал. Это Зинаида вдруг воспылала: «Давай здесь сойдем, братца поглядим!» Ну вот и сошли. А билетики-то тю-тю! Не до Владика, конечно, — поближе, но тоже, — будь здоров. Четвертной с гаком в гальюн.
— Понятно, — сказал Серега, — но спасибо, что заехали, раз так. Когда еще увидимся?
Почему-то ему хотелось, чтобы Зинка не приезжала подольше.
Оставив Домовитова продолжать чтение, а Зинаиду выколачивать половики, пошли в сараюшку. Число 1854, выбитое на одном из столбов, поддерживавших крышу, привлекло внимание Али.
— Это дата основания? — спросила она, усмехаясь.
— Да нет, — ответил Серега, — это просто счастливое число. Первые две цифры — девять в сумме, и вторые — тоже.
— А почему не 3672? — поинтересовалась Аля.
— Потому, что у меня на экзаменах в институт был экзаменационный лист с таким номером.
— А я не помню, какой у меня был. Значит, здесь твоя мастерская? Это, значит, приготовлено для «Мечты». Можно поглядеть, что у тебя тут еще есть? Слушай, у тебя тут такие залежи.
— Выкинуть нет времени.
Аля взяла фанерку лимонно-желтого цвета, с профилями мужчины и женщины, червовым и пиковым тузами, черным черепом и зеленой елочкой…
— «Жизнь и смерть», — вздохнула она. — Все просто и ясно. Когда это сделано?
— Давно. В семьдесят шестом, наверное.
Аля вынула из кармана маленькую шариковую ручку и попросила:
— Подпиши ее с оборота и поставь 1976. Я это у тебя куплю.
Серега подписал и сказал;