Страница 85 из 113
Серега уселся, ко ощущение неловкости не проходило. Полковник продолжал просматривать «Правду». Что-то ему явно в ней не нравилось, он то и дело кривил рот и хмыкал. Потом вчетверо сложил газету, положил на стол и спросил:
— Давно с Алькой крутите?
— Нет, — признался Серега, — недели еще нет.
Полковник улыбнулся, видно, Серегина прямота понравилась.
— Она вообще-то не такая уж… — полковник подобрал слово помягче, — гулена. Умная девка, толковая, а повертеть хвостом любит. Вы с какого года?
— С сорок девятого.
— А я с сорок второго. Почти ровесники. Не поздновато ли за девчонками бегать?
— Наверное, — вздохнул Серега, и ему стало неловко.
— Да нет, вы не подумайте, — поспешил сгладить полковник, — она не маленькая, сама зарабатывает, должна соображать, что делает. Есть хуже. Бывают, вон, интердевочки всякие. Мне только вот неприятно, что она, не успев одного схоронить, к другому бегает. Значит, любви у ней не было, верно?
— Не знаю. Я как-то не спрашивал. Сейчас жизнь такая, Иван… — Серега вспомнил, что у Али было отчество Ивановна. Извините, отчества не знаю.
— Валентинович.
— Жизнь такая, Иван Валентинович.
— Это понятно. Все чего-то ждут, а чем кончится — черт его знает. Тут, когда Владислава убили, Алька чуть с ума не сошла. Заперлась в комнате, час сидела — мы уж думали — не сделала бы какой дури. Потом вышла, утерлась и — на машину. Куда уехала — не сказала. Двое суток где-то носилась. Приехала — вроде даже веселая. Потом опять на целый день испарилась. К похоронам готовилась. Вчера весь вечер проревела в голос. Сегодня уехала с утра, вроде на похороны, а сейчас, к вечеру — уже веселая. Вы-то Владислава знали?
— Знал. Мы вместе учились. Когда я с женой разошелся, он на ней женился.
— А теперь, значит, наоборот… У вас, у художников, так принято, что ли?
— Да нет. Просто так вышло.
— Нам Владислав нравился, — Иван Валентинович достал пачку «Беломора» и предложит Сергею покурить. Серегины папиросы остались в пальто, и он принял в дар демьяновский «Беломор». Сели у приоткрытого окна. Полковник продолжил: — Да. Нравился нам Смирнов. Вежливый, да и не мальчик. Деловой, пробивной, легкий на подъем. Тут у Альки еще с института крутилась публика — ребята, девчонки. Собирались, болтали, громыхали. А он их сгарбузовал в «Спектр». Всего ничего времени прошло — а уже миллионами ворочают, на инвалюту торгуют. Бригады по всей стране ездят; там выставка, там аукцион, там чего-то оформляют… Раньше я летал много, да и сейчас вот опять переводят, однако Алька за этот год столько налетала и наездила — ужас! А волновались мы! Сами знаете, сейчас везде неспокойно. Думали, может, поженятся они с этим Владиком. Так что вот… Вообще-то знали, что он женат, они даже были тут разок вместе. Елена Андреевна, кажется?
— Да, — кивнул Серега, — это моя бывшая жена.
— Сейчас-то как с ней?
— Никак, — пожал плечами Серега, — разошлись как в море корабли. Виделись, когда вместе с Алей они приезжали после гибели Владика.
— И больше не женаты?
— Нет.
— А с Александрой собираетесь расписываться?
— Не знаю, Иван Валентинович, — откровенно сказал Серега. — По-моему, она к этому не стремится. Вольная она слишком. Увлечение у нее. Боюсь, что пройдет. — А у вас?
— У меня… У меня это подарок судьбы. Такое не каждому выпадает. Что будет дальше — не знаю.
— Она нам говорила, что вы такие картины пишете, что иностранцы их за бешеные деньги берут.
— Одну пока взяли, да вот вторую кооперативу продал. Буду третью писать.
— И сколько же это всего на рубли?
— Много. Тыщ пятьдесят чистыми.
— Ого! — удивился полковник. — Значит, обеспеченный? Машина, дача — не проблема.
— Мне не надо. Машину я водить все равно не умею. Меня вон Аля прямо с работы сюда увезла. Я и не ожидал, что у вас окажусь. Домосед я, одним словом.
— Родители живы?
— Нет. Отец в семьдесят пятом умер, мать — в восемьдесят пятом. Фронтовики.
— А у меня отец и мать живы, — как-то виновато произнес полковник, — это ведь отцовская квартира. Как в Москву его перекинули, так и получил. Сейчас с дачи не вылезает, и мать там же. Огородик у них там, сад. Участок большой, генеральский. Круглый год живут, а мы только наведываемся. Мама иногда еще приезжает чуть подлечиться. Ноги побаливают. А батя — нет. Тот сказал, что помирать будет — не поедет. Семьдесят в этом году стукнуло. Тоже фронтовик, герой Союза. Двадцать лично сбитых и шесть в труппе. А мать до войны была парашютисткой, мастер спорта. Но на войну не попала, замуж в сорок первом вышла, забеременела, а в январе, когда немцев от Москвы гнали, я родился. Батя в ПВО тогда был, можно сказать, дома. Только мы тогда, конечно, не здесь жили.
— У меня мать снайпером была, — сообщил Серега, — тридцать два фрица уничтожила. Отец комбатом был.
— Значит, тоже из военных? — улыбнулся Иван Валентинович.
— «Мы все войны шальные дети…» — процитировал Серега.
— Да, повезло тебе, — сказал полковник, переходя на «ты», — мог бы и не родиться.
— Да и тебе тоже. До войны разное могло случиться.
— Я Победу помню, — Иван Валентинович вздохнул, — мать меня на улицу вынесла, когда салют был. Кто плакал, кто смеялся, песни пели — и ракеты во все небо! А бомбежки не запомнил. Мать рассказывала, как в метро прятались, а я не помню.
Появилась Аля, принесла блюдо с салатом, тарелки достала из буфета.
— Помочь? — предложил отец.
— Садите, сидите. Справимся!
Аля убежала.
— Детей у тебя нет? — поинтересовался Иван.
Серега замялся, говорить про Олечку с Гавайских островов не хотелось.
— Нет.
— Заводи. Бог с вами, жениться не станете — и ладно, а ребенка ей сделай. Сейчас лучшие годы. Для нее, по крайней мере. Обидно будет, если пробегает.
— Мне-то поздно. Курю, пью.
— И я курил и пил. Ничего же, крепкая вышла.
— Сколько ей? — Серега спросил это для контроля.
— Двадцать шестой пошел. Я только-только училище кончил, а Верка в институте на первом курсе была. Ничего, справились. Конечно, дед с бабкой помогли. Они ее при себе держали, пока мы по гарнизонам летали.
Явились дамы с супницей, источавшей аромат борща.
— Опять натощак куришь? — проворчала Вера Сергеевна. — Язву нажить хочешь?
— Нажил уже, — Иван Валентинович хлопнул Веру Сергеевну но пышному заду.
Аля фыркнула. Она уселась рядом с Серегой и стала накладывать ему салат.
— Мы вам мешать не будем, — объявила Вера Сергеевна с излишней официальностью. — После обеда часок отдохнем и поедем на дачу. Надо хоть навестить стариков перед отъездом.
— Ты тоже едешь? — спросила Аля у матери.
— Конечно. Там дают служебную квартиру, надо же помочь устроиться товарищу полковнику. Хозяйство там большое, пока примешь, измучаешься. А питаться ему надо нормально. Знаем мы эти столовки. Угоняют на старости лет в Тмутаракань.
— Скажи спасибо, что вообще не списали, — проворчал полковник. — Про сокращение забыла?
После салата был борщ — наваристый, с салом, с буряком, сытный до изнеможения. Серега съел тарелку и подумал, что второго ему уже не одолеть, однако, когда появилось это второе — картофельные пироги с томатным соусом, посыпанные зеленью и нарубленными луковыми колечками — не удержался и съел. А после еще был компот. Из-за стола Серега встал с трудом, помог Але собрать посуду, покурил с полковником у окошка. Потом Алины родители отправились подремать, а Аля с Серегой вернулись в комнату.
— Ну как тебе мои? — спросила Аля. — В смысле папа?
— Приличный мужик, — ответил Серега, — только призывал сделать тебе ребенка. Этого я не понял. То есть я понял, что он внуков хочет, но почему я. По-моему, надо прежде всего к тебе обращаться.
— Правильно. Он и Владику об этом говорил. Надеется, что я буду клушей-наседкой. А я — не хочу. Я женщина, но я вовсе не считаю, что надо всю жизнь посвящать кухне, детям и ублажению мужа. Я желаю, чтобы у меня было свое дело. Мне хочется, чтобы ко мне относились с уважением не потому, что я — жена какого-нибудь-туза, а потому, что я сама — туз.