Страница 106 из 113
— Подожди, — шепнула она в тот момент, когда он уже собирался лечь, — там, в кармане — презерватив. Надо.
Серега подчинился — изделие было удобное, к тому же на упаковке было написано по-английски: «Ноу Эй-Ай-Ди-Эс», что по-русски означало: «Нет СПИДу».
«Нет» так «нет» — за СПИДом Серега не гнался. Он нежно вонзился в теплую и ласковую глубину, вжался в греющий полукруг охвативших его ляжек. Что-то было не то, и после нескольких медленных движений Серега лихорадочно стал расстегивать пуговки на ее блузке, а она в свою очередь помогала ему остаться совсем нагим. И лишь тогда, когда со щелчком распахнулся полупрозрачный бюстгальтер, явно меньшего, чем нужно, размера, и на теле Джулии не осталось ничего, кроме маленького шейного крестика, часов-браслета и сережек, только тогда Серега всецело занялся своим делом… Ух, как же это было отчаянно, бесстыдно и дерзко!
— О, миа Паганини, — корчилась Джулия, которая, как Аля, любила постонать во время сношения. Но стонала она по-другому: — Х-х-а-а… Х-х-а-а… Х-х-а-а!
У нее было все иное, не только стоны. И волосы, разметанные в обвораживающем беспорядке, и руки, которые были мягче и нежнее, и запах, и кожа… Все было не такое, а значит, пленяло новизной, немного пугало и одновременно раззадоривало. Если в самом начале еще зудела где-то неприятная мысль, что вот-вот может прийти Аля, то уже после первого, бесстыдного, почти истошного крика Джулии, Серега совершенно утратил всякое чувство реальности, он впитывал в себя секунды наслаждения и жил только этими мгновениями. Пусть все летит в тартарары, но это уже не отнимешь… А сознание того, что он, пусть еще матерый, но уже поистаскавшийся мужик, способен так лихо управляться с молодыми бешеными бабами, разве оно не воодушевляло? Что там вся эта дурацкая слава от мазни красками по холсту! Да если бы не было у Сереги такого вечера, как сегодня, — считай, что жил он зря. Что там на уме у этой распятой на диване Европы? Наказать своего дружка, который потянулся к чужой клубничке, да не сумел сорвать? Правильно, надо использовать межимпериалистические противоречия… Уж какое слово-то сладенькое, пикантное! Использовать! Использовать! Использовать!
— А-а-а-а! — вновь выкрикнула итальянка.
И Серега испытал что-то похожее на тот злорадный восторг, какой, наверное, охватывал когда-то его мать, снайпера Тоню, когда от ее выстрела валился наземь очередной из тех тридцати двух. Холодный, внешне незаметный, этот восторг как бы говорил: «Хорошо сработал. Давай еще!» И он давал! Горячил, растирал, разминал эту гладкую заграницу, холеную, культурную, снисходительную к восточному варвару. Да, конечно, тут не без стремления к экзотике! Может быть, он в ее коллекции под трехзначным номером. Американцы больше любят кататься по свету, да и денег у них побольше, но и Европа к тому тянется, не желает быть хуже других. Серджо, небось, тоже потаскал Джулию по континентам. Кто знает, с кем они баловались в Африке, в Азии? А теперь вот самая редкостная коллекционная вещь — россиянин. Если итальянские мужчины наверняка попробовали русский секс, раз у нас этот товар, оказывается, в наличии, то среди их соплеменниц таких осведомленных куца меньше… Тут в Сереге, в его перебаламученном сознании, поднялись на поверхность и завертелись какие-то полоумные мысли, закрутились когда-то слышанные фразы: «За поруганных жен и дочерей наших, за слезы матерей…» Черт его знает, откуда их принесло, только уж очень они казались к месту и ко времени… Да!
Серега с каждой новой секундой все больше зверел. Его пьянили свобода и власть над этим гладким, скользким, извивающимся телом, покорно и даже с восторгом принимающим маленькие мучения от его буйствующего организма. Джулия даже и не догадывалась, не чуяла, что в основе так радовавшего ее Серегиного неистовства лежит не любовный, а, скорее, шовинистический угар. Она была Европа, малюсенький полуостров Гигантской Евразии: голова — Пиренеи, труди — Альпы, правая рука — Аленины, левая — Скандинавия. И клином, снимая все и вся, мчались по гладким европейским шоссе могучие русские танки… Ура-а-а-а-а-а! Вышли к Ла-Маншу! Пленных нет!
…Остывая, Серега приходил в себя, вспоминая свое безумие, и только улыбался: прискочит же в башку такая дурь!
— Манифико, — открывая глаза, пробормотала Джулия. — Сережа… Сережа…
И ладонь ее мягко покатилась по Серегиной спине, взмыленной, как у коня после долгой скачки. Серега улегся радом с ней, откинулся навзничь и расхохотался.
— Что смешное? — спросила Джулия с любопытством. — Я, да?
— Нет, я, — произнес Серега. — Я смешной, а ты — прелесть…
— Да? — удивилась она. — Почему?
— Потому что ты — киса, лапочка, душенька, цыпочка, цветочек, звездочка и еще немного поросеночек.
— Ой, как много слов, а я знаю мало.
— Скажи, какие знаешь, а остальные я объясню.
— Я знаю: цветочек — маленький цветок, звездочка — маленькая звезда. А еще знаю, что поросеночек — это очень маленькая свинья. Перке? Почему? У нас, когда ругаются, говорят: порка Мадонна! Мадонна-свинья! Очень нехорошо. Я что, плохо пахну или грязная?
— Нет, но у тебя очень вкусное мясцо, — состроив умильную и виноватую рожицу, прошептал Серега и поднял на ладонь одну из ее грудок.
— Хули-ган, — промурлыкала Джулия, — а что это киса?
— Это кошечка, маленькая кошка. Пушистая такая, мягкая, теплая.
— Это хорошо, у нас тоже так любят. А цыпочка — это палец ноги, пуанты, так?
— Нет. Цыпочка — это маленький цыпленок, птенец курицы.
Из коридора послышались шаги.
— Это Аля! — ахнула Джулия.
Она растерянно вскочила, схватилась сразу и за рубашку и за трусики. А Серега продолжал лежать. Ему было все равно.
Аля толкнула запертую дверь и спросила:
— Вы там?
— Ага, — ответил Серега.
Джулия поспешно натягивала колготки.
— Ты с Джулией? — спокойно поинтересовалась Аля. — Да.
— Открой.
Джулия умаляюще посмотрела на Серегу, но тот уже встал и подошел к двери. На нем не было ни клочка одежды, но на Алю это не произвело впечатления. Она криво усмехнулась и спросила:
— А Серджо где?
— Ужрался, — объяснил Серега. — Лежит у сортира.
— Пойдем поможем ему.
Серега надел трусы и шлепанцы. Джулия, красная от смущения, пошла с ними, едва застегнув бюстгальтер. Аля пришла тоже без джинсов, видно, забыла их надеть. Втроем попытались растормошить Серджо, но он только бормотал бессвязно, просыпаться не хотел. Понесли его в ванную, сняли испачканную одежду, окатили водой. Кое-как он пробудился, но ненадолго. Поддерживая за плечи, его довели только до той комнаты, где Серега был с Алей. Он пластом лег на тахту и тут же захрапел снова. Аля нашла какое-то одеяло, подушку, Серджо создали условия для сна и оставили в покое.
— Пойдем еще выпьем? — предложила Аля.
Странно, но никакой неловкости перед ней Серега не испытывал. Значительно большую неловкость ощущала Джулия. Наверное, потому что хмель уже прошел.
— Ты спала, что ли? — спросил Серега у Али.
— Дремала. Я знала, что вы будете делать без меня. Зачем мешать? И потом, я еще выпила. Я думала, что ко мне придет Серджо. Ждала и не дождалась… Что ты жмешься, Джулия? У меня к тебе ничего. Можно подумать, что ты раньше в таких делах не участвовала.
— Нет, так было, — виновато улыбнулась Джулия. — Было разное: и два парня с двумя девушками, и две девушки с одним, и два парня со мной… Но не тут, — там.
— Какая разница, — махнула рукой Аля, — там или тут.
В комнате Аля аккуратно поправила покрывало на своей постели, а затем почему-то вдруг стала застилать ее простыней, раскладывать подушки и одеяла.
— Мы будем спать здесь, втроем, — безапелляционно объявила Аля, — но сначала выпьем! Я — хозяйка, меня надо слушаться.
«Маразм крепчал!» — подумалось Сереге. Нет, все-таки он уже старый. Лет десять назад он еще мог представить себя в роли султана, окруженного одалисками, или как их там? Но сейчас, хотя инстинктивное, животное стремление к греховному и мерзкому разогревало плоть, мысли уже уносились вперед, в завтрашнее утро, где ожидали похмелье и стыд.