Мятежники

57. Майборода Аркадий Иванович – капитан Полтавского полка, автор доноса на Павла Пестеля. Дослужился до командира полка. Неоднократно получал подарки от императора Николая Первого. Покончил с собой или был убит.

58. Свистунов Пётр Николаевич – корнет лейб-гвардейского Кавалергардского полка, заговорщик.

59. Бродский Иосиф – шинкарь из Мотовиловки, арендатор у помещика Иосифа Руликовского.

60. Мозалевский Александр Евтихиевич – прапорщик Черниговского пехотного полка, Участник восстания Черниговского полка.

61. Фёдор Клементьевич Гейсмар — барон, генерал-майора, участник подавления восстания Черниговского полка.

62. Рот Логгин Осипович – российский полковой и корпусной командир во время Отечественной войны 1812 года, генерал от инфантерии, участник подавления восстания Черниговского полка.

63. Сухинов Иван Иванович – поручик, заговорщик, участник восстания Черниговского полка.

64. Докудовский Василий Абрамович – адъютант генерала Рота.

65. Чернышев Александр Иванович – генерал, военно-дипломатический агент, участник войны 1812-го года, член Комиссии для изыскания о злоумышленных обществах.

66. Николай Первый – император России.

67. Романов Михаил Павлович – великий князь, брат императора, член Комиссии для изыскания о злоумышленных обществах.

68. Мысловский Петр Николаевич – священник, протоиерей Казанского собора в Санкт-Петербурге, духовник многих декабристов, склонивший их к покаянию.

69. Глухов – сторож в Петропавловской крепости.

70. Солдаты, крестьяне, обыватели, евреи проживающие в городе Василькове и его окрестностях.

Пролог

Человек – просто кусок мяса. Сию простую истину прапорщик Павел Пестель усвоил, пролежав несколько часов под горой человеческих и лошадиных трупов на поле около деревни Бородино.

Он был ранен в ногу, контузия прошла быстро, после нее нахлынула нестерпимая боль. Кричал, но вскоре охрип, силы оставили его, из горла вырывались только слабые, смешные звуки, похожие на скулеж больного пса.

Он не хотел умирать. Жизнь была прекрасна. Слава, женская любовь, прочитанные и непрочитанные книги, неосуществленные мечты и грандиозные планы. Разумом Поль понимал, что должен умереть и не противиться своей участи, умножив своей фамилией список погибших на поле самого кровавого сражения компании 1812-го года, но его сердце, колотящееся о грудную клетку, стиснутую телами других мертвецов, отчаянно противилось сему.

Он решил попробовать выбраться. Оперся на локти и резко подался назад, стараясь не замечать боли. Первый же рывок оказался успешным; ему удалось освободить ноги. Но голова угодила в смрадное месиво вспоротого живота. Для того, чтобы двигаться дальше, надо было сбросить с себя мертвеца, но на это у прапорщика уже не хватило сил – он только сумел кое-как запихнуть кишки в разорванный живот – и лишился чувств.

Возможно, он так бы и умер бы от удушья, если бы не дождь – странная прихоть небес, проливающих слезы над глупостью вечно сражающегося человечества, тот самый дождь, что всегда моросит над полями сражений. Вода, пахнущая порохом и кровью, просочилась сквозь груду тел, увлажнила лоб и губы прапорщика, оживила его и прибавила сил. Он пришел в себя и решил сделать еще одну попытку. Солдат с распоротым животом лежал на боку, преграждая ему путь. Он попытался сдвинуть его трясущимися руками, но сил у него почти не осталось.

Надобно было искать иной выход. Боль в раненной ноге подхлестнула уставший разум. Дрожащие от слабости руки нашарили лежащий рядом солдатский штык. Зажмурив глаза, забыв о боли в ноге, о смраде чужих кишок, он начал прорубать себе путь к свободе, кромсая трупы, повторяя про себя: «Сие – просто мясо, мясо, мясо…»

Мертвецы оказались на редкость податливы, даже его ослабевшим рукам оказалось под силу справиться с человеческой плотью. К полуночи он сумел выбрался наружу. Скудные капли дождя показались ему слаще всех лакомств, они опьянили его и придали сил, смыли с лица пот, кровь, нечистоты и слезы – последние слезы в его жизни. Задыхаясь от радости освобождения, сжимая руками окровавленный солдатский штык, он еще не знал, что никогда больше в жизни не сможет заплакать.

Полковник Пестель

Император Наполеон

Часть первая

Дети войны

1

Эта необыкновенная дружба началась в тот день, когда мсье Дюмурье, бывший революционный генерал, а ныне – эмигрант, прибыл на обед к русскому посланнику в Гамбурге Ивану-Матвеевичу Муравьеву-Апостолу, для того, чтобы узнать – будет ли к нему благосклонен император Павел?

Обед подходил к концу. Мсье Дюмурье отдал дань роскошному столу посланника и наговорил витиеватых комплиментов его прелестной супруге. Когда гость встал из-за стола, чтобы перейти в гостиную, где мужчин ждали трубки, портвейн и серьезная беседа, в комнату привели пятилетнего Матвея – старшего сына Ивана Матвеевича. Дюмурье решил, приличия ради приласкать мальчика. Но когда он протянул холеную руку к кудрям Матюши, тот отшатнулся:

– Не трогайте меня, сударь, я вас ненавижу! – воскликнул мальчик по-французски.

– За что же, дитя мое? – с искренним недоумением спросил мсье Дюмурье.

– Вы предали своего короля… и свое отечество… – пробормотал Матюша, с ужасом заметив, как исказилось лицо папеньки. В следующее мгновение он почувствовал, как тонкие, сильные пальцы ухватили его за ухо. Отец поволок его прочь из комнаты.

– Я прикажу тебя выпороть, мерзавец, дрянь! – шипел отец, выкручивая ухо Матвея, – ты у меня узнаешь, что такое розга!

– Жан, ради Бога… – попыталась вмешаться мать.

– Это все плоды вашего воспитания! – не сдержавшись, закричал отец, – вы слишком откровенны с ними, они знают то, что детям знать не положено!

– Но, мой друг…

– Вернись в гостиную, Аннет, – произнес отец по-русски, – Не стоит оставлять гостя одного.

Как только мать – очень нарядная, красивая и добрая – скрылась за дверью, Иван Матвеевич, не стесняясь, дал полную волю своему гневу. Он влепил первенцу такой подзатыльник, что тот отлетел к стене. Посланник подскочил к рыдающему сыну и отвесил ему пару оплеух. Матвей уже не плакал – он задыхался, втягивая в себя воздух неровными короткими вздохами, закрыл лицо руками, чтобы не видеть искаженного гневом лица папеньки.

Схватив сына за ухо, Иван Матвеевич затолкал его в детскую, захлопнул дверь, и, поправив перед зеркалом сбившийся галстух, вернулся в гостиную, чтобы загладить неловкость.

В детской Матюша сел на пол и завыл… Нянька бросилась за водой. Старшая сестра продолжала играть: она была обижена на Матюшу за то, что тот оторвал ногу у куклы, и решила, что брату досталось из-за нее. И только Сережа, эта жалкая малявка, подошел к брату и, обняв его за шею, горько расплакался…

До сего случая Матвей ненавидел младшего брата. Он любил мать и сестру Лизу (хотя часто ссорился с ней), а это писклявое, глупое создание, с коим так носятся и сюсюкают маменька и нянька, вызывало в нем приступы раздражения… Но в тот, страшный для него день, когда он впервые понял, что мир несовершенен, раз уж даже такой человек, как папенька не может сказать подлецу в лицо, что он подлец, брат Сережа был единственным, кто разделил его боль и горе. Матюша был искренне благодарен ему за это. Он даже подарил брату самого красивого из своих игрушечных солдатиков – кавалериста с поднятой вверх обнаженной саблей.

Папенька любил дразнить пятилетнего Матюшу звуками «Марсельезы». От этой мелодии у Матюши бегали мурашки по телу. Он начинал плакать, топать ногами – и, наконец, с громким ревом убегал в детскую. Вслед ему несся веселый смех отца. Матвей не понимал, как папенька может любить эту музыку – ведь под нее убивали людей, отрубали им головы страшной машиной под названием «гильотина». Маменька ему об этом рассказала – у нее не было привычки скрывать что-либо от детей. Революция, террор и война были основным содержанием эпохи…