Страница 4 из 18
Человек это прекрасно понимал и видел по следам на снегу. Наоборот, это он не смог предвидеть события. Ему надо было просчитать, в каком состоянии находится раненый зверь и что предпримет в дальнейшем для своего спасения. Стрела, выпущенная из лука сына, пронзила жизненно важный орган сохатого – печень. Если бы он не поспешил… Следы и кровь на снегу рассказали охотнику, что раненый зверь был обречён. Стоило подождать какой-то час, и ноги сохатого не выдержали бы слабое тело.
Охотник вытащил из-за пояса топор, срубил небольшую сушинку, наколол дров. Затем разбил обухом старый пень, набрал горсть ржавой трухи, осторожно пересыпал её с тоненькими щепочками и приготовился к священнодействию. Запустив загрубевшую руку во внутренний карман парки[2], он вытащил драгоценный трут и начал быстро добывать огонь. Через несколько минут от быстрого вращения смолистой палочки задымилась нагревшаяся труха. Маленькие, тлеющие искорки поползли по тонким, сухим лучинкам. От настойчивого дыхания вспыхнул огонь.
Где-то далеко в займище едва слышно щёлкнул сучок. За ним послышался лёгкий шорох. Собаки настороженно приподняли остроухие морды, прислушались к тайге, но голоса не подали. Они узнали шаги знакомого человека. Одна из лаек, самая молодая и проворная, вскочила на ноги, приветливо закрутила калачом хвоста и побежала по лыжне навстречу идущему. После этого неподалёку послышался недовольный голос, пронзительный визг собаки, получившей несильный удар палкой. Через мгновение из густого курослепа выскочила обиженная лайка. Поджав хвост, она молча подошла к лиственнице, легла на снег и недовольно посмотрела назад.
Вот неподалёку качнулись ветви молодой поросли. По проложенной лыжне к костру из тайги вышел охотник. На его раскрасневшемся лице отпечатались дорожки горячего пота. Меховая парка распахнута, что говорило о его торопливом передвижении. Не доходя нескольких метров до стоянки, он снял из-за спины тугой лук, колчан со стрелами, повесил их на толстый сук лиственницы и, посмотрев по сторонам, удивлённо спросил:
– Отец, где сохатый?
Тот, к кому были обращены слова, с укоризной посмотрел на своего сына, подправил костёр под закипавшим котелком, глубоко выдохнул и грозно заговорил:
– В твоём теле, Хактын, слишком много жира! Почему так долго топчешь мой след? Я думал, что ты лёг спать.
– Юкса на лыжах порвалась. Пришлось шить новую, – краснея до кончиков ушей, ответил Хактын.
– Не абманывай своего отца. Загбой карашо знает крепление на твоих лыжах. Сам телал. Юксы крепки, как медвежьи жилы. Просто у тебя кароткие ноги!
Ещё больше смутившись, молодой охотник отвернулся от отца и обиженно надул губы. Загбой, не обращая никакого внимания на него, продолжал выговаривать:
– Твои глаза слепы, как у крота! Ты не мог остановить сохатого с первого раза! Зачем ты стрелял в печень, если на твоих стрелах железные наконечники? Нато бить в лопатку. Сейчас бы ты уже тавно ел жареные губы зверя.
– Я стрелял далеко. Там были кусты, – попытался оправдаться Хактын, но Загбой резко перебил его:
– Твои руки слабы, как лапки у лягушки! Они не могут натянуть тетиву лука! Твоё место в чуме, рядом с женщинами за вытелкой шкур! – проговорил он и быстрым взмахом руки дал понять, что разговор окончен.
Сказанные в сердцах слова отца подействовали на сына удручающе. Ничего не отвечая, он стал бесполезно крутить в руках мохнатые рукавицы.
Однако суровые высказывания Загбоя в адрес Хактына были недолгими. Через минуту, подчёркивая свой покладистый, уравновешенный характер, он заговорил более спокойно. Опытный охотник рассказал о том, что совсем недавно произошло здесь, на реке. Хактын слушал речи отца с широко открытыми глазами. Ещё ни разу в своей жизни он не знал такого случая, чтобы вместе с утонувшим зверем погибла собака.
Но это обстоятельство не было главным в случившемся. Утонула собака – ну и что? У них есть две! Если захотеть, у старого Гухэ можно взять много щенков и вырастить из них новых собак. Главное для Хактына – жалость о погибшем звере. Большой сохатый – много мяса! Это сытый желудок, тепло тела, лень разума, отличный, долгий сон! Что ещё может сравниться с хорошей жизнью?
Так думал Хактын. Но Загбой – иначе. В разговоре с сыном он больше всего опирался на свой опыт и в данный момент как бы разговаривал сам с собой. Он знал, что Хактын ленив, глуп, так же как и его мать Пэкта, и постоянно думает только о еде и сне. Так как же можно было сказать ему о том, что в настоящий момент мучило и терзало опытного охотника?
Загбой искренне скорбел о смерти своего четвероногого друга, утонувшего сегодня в водах Катоя. Его звали Чингар. Это был настоящий, преданный и незаменимый помощник в тайге, на охоте и в суровой кочевой жизни.
Чингар прекрасно брал любой след зверя, какой только водился в бесконечных просторах северной тайги. Злобная хватка, сила и смелость кобеля помогали Загбою в поединках с медведем. Настойчивость и ловкость служили несоизмеримыми качествами при добыче таких таёжных исполинов, как сохатый. От него в очень редких случаях уходил соболь. Чингар легко держал белку, не боялся острых когтей рыси и даже давил росомаху. Тёмными холодными зимними ночами кобель предсказывал появление своего серого дикого собрата – волка, и много раз защищал стадо оленей от его острых клыков.
Вся добытая в этом году пушнина – заслуга Чингара. Шкурки соболей, колонков, белок, горностаев послужат хорошим подспорьем для семьи Загбоя. На покруте[3] русские купцы дадут много продуктов, материала для одежды, топоры, ножи, скребки для выделки шкур, ружьё и провиант уже в этом году, весной. Но что же будет потом, без Чингара? Оставшиеся лайки не обладают и половиной тех качеств, какими обладал кобель. Сколько пушнины добудет Загбой без своего верного друга? Будет ли его семья жить в достатке и благополучии?
Ближе к вечеру по лыжне на берег реки вышел аргиш. Как всегда, в отсутствие главы семьи караван возглавляла Пэкта. За ней на своём учаге[4] ехала Ченка. На остальных оленях продуманно распределено небогатое имущество семьи Загбоя: переносные чумы, потки[5] с продуктами, посуда, одежда, орудия труда, добытая пушнина и много других мелких вещей, необходимых охотникам для кочевой жизни в тайге. Шествие замыкал добрый и отзывчивый Калин.
Вырубая шесты для чумов, дружно застучали топоры. Звериными шкурами покрылись треугольные остовы временных жилищ. Загремела посуда, зашуршала одежда. Едкий дым окутал излучину реки. Запах приготавливаемой пищи головокружительным ароматом поплыл вверх по реке. Обширное прибрежное займище наполнилось шорохом шагов кормящихся оленей. К размеренному ритму, определяющему присутствие человека, добавлялся нудный голос недовольной Пэкты.
Пэкта – жена Загбоя. Для себя охотник уже давно проклял тот день, когда старый Гухэ променял на неё сорок оленей. Молодая женщина оказалась на редкость глупой, ленивой. Свои обязанности по ведению хозяйства выполняла из рук вон плохо. Загбой прекрасно помнит те времена, когда ему, уставшему за день на охоте, приходилось самому готовить еду, чинить одежду, поддерживать огонь в чуме и обрабатывать добытую пушнину.
По вине Пэкты во время длительного отсутствия мужа в тайге были потеряны тринадцать оленей. Это она поленилась вовремя вытащить из реки сети и привязать лодку, что привело к потере драгоценного имущества в весенний паводок. И, наконец-то, самое главное. Опять же, во время его отсутствия, в морозную зимнюю ночь она не пожелала встать на плач маленькой дочери. Так и не дождавшись материнской ласки, девочка выползла на улицу и замёрзла.
Теперь голос Пэкты, напоминая последние скрипы старой гнилой лиственницы, витал над стойбищем. Сварливая жена была недовольна неудачной охотой мужа. В том, что сохатый утонул в реке, а семья осталась без мяса, винила только Загбоя и не допускала мысли о попустительстве своего любимого старшего сына Хактына. Нагнетая обстановку, она не переставала ворчать до тех пор, пока глава семьи не покинул пределы стоянки.
2
Меховая верхняя одежда северных народов.
3
Меновая торговля.
4
Верховой олень.
5
Вьючные мешки.