Страница 11 из 19
– Теперь все погибло, Жозеф! Все кончено. Спасения нет… Теперь тебе остается только защищаться, мстить за себя, не иметь ни к кому пощады… Защищайся! Защищайся!
Глава XVI. Наш полк разбит
Генерал Шемино выехал перед фронтом и крикнул нам:
– Стройся в каре!
Все офицеры, находившиеся направо, налево, спереди и сзади, повторили эту команду. Мы выстроились в четыре каре, по четыре батальона в каждом. На этот раз я оказался во внутреннем ряду каре, и это мне доставило большое удовольствие. Я, естественно, думал, что пруссаки, двигавшиеся тремя колоннами, прежде всего обрушатся на наши передние ряды.
Пока я размышлял об этом, на нас посыпался целый град пуль. В это же время послышался грохот пушек, которые пруссаки поместили cлева, на одном из холмов. Здесь было около тридцати орудий. Можете себе представить, что это был за грохот!
Наши пушки тоже палили, не переставая. Офицеры все время повторяли: «Сомкнуть ряды! Ряды сомкнуть!», и это не очень хорошо на нас действовало.
Мы находились в густом дыму и еще не дали ни одного выстрела. Я подумал: «Если мы останемся здесь еще четверть часа, нас перебьют всех, и мы даже не сможем защищаться». Это казалось мне ужасным. Вдруг первые колонны пруссаков появились между двух холмов. Слышался странный шум, словно от наводнения. Передний и два боковых ряда нашего каре немедленно дали залп. Один Бог знает, сколько пруссаков полегло тут! Однако вместо того, чтобы остановиться, неприятель продолжал наступать с криком: «За родину! За родину!» Они палили в нас за сто шагов, прямо, можно сказать, в упор.
Затем пошли в ход штыки и приклады. Пруссаки были словно безумные. Они хотели опрокинуть нас. Я как сейчас помню, что один батальон пруссаков дошел как раз до нашего ряда. Они кололи нас штыками, и мы отвечали им на удары, не выходя из рядов. Батальон был весь уничтожен. После этого ни один неприятельский отряд не осмеливался войти в пространство между двумя каре.
Пруссаки стали спускаться с холма, a мы стреляли им вслед, чтобы уничтожить всех до последнего. Неприятельские пушки снова стали стрелять. Направо послышался какой-то шум: на нас летела конница. Она атаковала другой фланг нашей дивизии, и я не видел, чем все кончилось. Снаряды продолжали валить нас дюжинами.
Генерал Шемино получил рану в бедро. Наше дело становилось все хуже. Было приказано отступать, и мы выслушали эту команду с понятным удовольствием.
Мы пошли кругом селения Гросс-Горшен. Пруссаки преследовали нас. Перестрелка не прекращалась. Две тысячи солдат, находившихся в деревне, остановили неприятеля выстрелами, раздававшимися из каждого окошка дома. Тем временем мы стали подыматься на другой холм, чтобы добраться до второй деревни.
Тогда вся прусская кавалерия появилась около холма с целью отрезать нам отступление и помешать выйти из огня вражеских орудий. Этот маневр вызвал у меня страшное негодование. Зебеде кричал:
– Лучше кинуться вниз по склону, в атаку, чем оставаться тут!
Но это было так же опасно. Гусары двигались в строгом порядке. Мы продолжали отступать. Вдруг с вершины холма нам крикнули: стой! В это время раздалась пальба из пушек, и гусары, уже кинувшиеся на нас, получили хороший заряд картечи. Оказалось, что дивизия генерала Жирарда подоспела к нам на помощь и поставила две батареи немного справа. Картечь произвела впечатление, гусары ускакали еще скорее, чем они появились, a шесть каре дивизии генерала Жирарда соединились с нами. Нам предстояло теперь задержать прусскую пехоту. Она все продолжала наступать. Три колонны шли впереди, три – сзади.
Мы потеряли деревню Гросс-Горшен и теперь должны были драться между Клейн-Горшеном и Рахна.
Я думал теперь только о мести и стал ненавидеть пруссаков, их крики возмущали меня.
Я поглядел, жив ли сержант. Он стоял сбоку и спокойно поправлял штык. Я стал отыскивать глазами Клипфеля и Фюрста, но в это время раздалась команда и пришлось думать о другом.
При первых неприятельских выстрелах колонны остановились на холме около Гросс-Горшена, поджидая три других колонны, которые шли с ружьями на плечо. Деревушка, стоявшая в долине, горела и дым шел клубами до самого неба. Слева, на другой возвышенности, двигался ряд пушек.
Было около полудня, когда шесть прусских колон начали наступление. По бокам находилась конница. Наша артиллерия, расположенная на высоте, позади нас, открыла огонь против неприятельских батарей. Те отвечали.
Дым от выстрелов тянулся по склону прямо на нас и мешал что-либо видеть. Однако мы тоже начали стрелять залпами. Мы ничего не слышали и не видели минут пятнадцать. Вдруг прусские гусары очутились прямо среди нашего каре. Я не знаю, как это случилось, но они были в наших рядах; они поворачивались направо и налево и, склоняясь в седлах, безжалостно рубили нас.
Мы кололи их штыками, кричали, они стреляли в нас из пистолетов. Это было ужасное зрелище! Я ясно вижу эти бледные лица гусаров, их длинные усы, маленькие кивера, лошадей, становящихся на дыбы и ступающих по телам убитых и раненых. Крики не прекращались.
Я не знаю, как мы выбрались из этой переделки. Мы шли среди дыма наудачу, вертелись во все стороны среди пальбы и сабельных ударов. Я помню только, как Зебеде каждую минуту кричал мне: «Сюда! Сюда!» В конце концов, я, Зебеде, сержант Пинто и еще семь-восемь человек оказались в поле, позади другого, еще державшегося, каре.
Мы были покрыты кровью, как мясники.
– Зарядите ружья! – приказал сержант.
Тут я увидел, что на моем штыке кровь и волосы. Я, очевидно, обезумел и наносил ужасные удары.
– Наш полк разбит, – сказал сержант, – пруссаки изрубили половину… Теперь надо забраться в деревню и помешать неприятелю войти в нее. Налево кругом, марш!
Мы двинулись к деревне.
Глава XVII. Помощь
Мы вошли в какой-то дом. Сержант забаррикадировал одну из дверей большим кухонным столом и, указав нам на другую, сказал:
– Через эту мы будем отступать.
Затем мы поднялись в довольно большую комнату на второй этаж. Два ее окна выходили на улицу, два – к холму, покрытому дымом. Там продолжалась ружейная и пушечная пальба.
Сержант открыл окно и выстрелил на улицу: там проезжали двое-трое гусар. Мы стояли с ружьями наготове. Я посмотрел на холм, чтобы увидеть, держится ли еще каре. Оказалось, оно отступало в порядке, не переставая стрелять в кавалерию, которая окружала его со всех сторон.
Сквозь дым я увидел посредине каре офицера верхом, с саблей в руках, a рядом с ним знамя. Оно было до такой степени изорвано, что вокруг древка висели лишь одни лохмотья.
Дальше, налево, неприятельская колонна свернула с дороги и шла на деревню. Она хотела помешать нашему отступлению. Однако сотни солдат уже успели добраться до деревни, и каждую минуту со всех концов подходили все новые и новые группы.
Солдаты прятались в дома, и, когда неприятельская колонна стала подходить, изо всех окон послышались выстрелы. Это заставило врага остановиться, тем более что в это же время на правом холме показались дивизии Бренье и Маршана, которые шли нам на помощь.
Мы узнали потом, что маршал Ней проводил императора к Лейпцигу, но, услышав канонаду, вернулся.
Итак, пруссаки остановились. Перестрелка на время прекратилась. Наши колонны поднялись на холм, и все солдаты, находившиеся в деревне, поспешили присоединиться к своим полкам. Наш полк был так рассеян, что мы с трудом отыскивали друг друга. Когда сделали перекличку нашей роте, оказалось, что осталось только сорок два человека. Фюрста и Лежера не было в наших рядах, но Зебеде, Клипфель и я остались невредимыми.
Увы, битва еще не была кончена. Пруссаки делали новые приготовления для наступления.
Пока мы выстраивались позади дивизии Бренье, девятнадцать тысяч закаленных прусских гвардейцев скорым шагом двинулись на приступ холма. На своих штыках они несли кивера наших солдат. В это же время бой разгорелся слева, между Клейн-Горшеном и Штарзиделем. Русская кавалерия, которую мы встречали ранее, вздумала окружить нас. На выручку нам явился шестой корпус. Вся равнина была покрыта дымом, среди которого блестели тысячи пик, касок и штыков.