Страница 18 из 26
Мы прошли две или три комнаты: в одной из них был приготовлен ужин, не изысканный, но сытный, потом спустились в какой-то подвал. Джемми, не выпуская меня из рук, шел ощупью; наконец, остановившись на минуту, он отворил дверь. Меня обдало свежим воздухом, я запнулся за ступеньки лестницы и вслед за тем почувствовал, что идет дождь. Я поднял глаза: над нами было небо. Осмотревшись, я увидел, что мы на кладбище, в конце его стояла церковь, масса мрачная и невзрачная, два освещенных окна смотрели на нас, как два глаза. Опасность была близко. Я вытащил до половины кинжал свой и хотел идти далее, но тут Джемми остановился.
– Теперь ступай себе прямо, не бойся, не заплутаешься, – сказал он, – а я пойду готовить ужин, приходи с молодыми, я тебе прибор поставлю.
Он выпустил мою руку и, не дожидаясь ответа, пошел домой.
Вместо того чтобы идти в церковь, я остановился и мысленно благодарил Бога, что Джемми не вздумалось войти туда со мной. Между тем глаза мои уже начали привыкать к темноте, и я рассмотрел, что ограда кладбища невысока, следовательно, мне можно было выбраться оттуда и не проходя через церковь. Я сразу же побежал к ближайшей стене и, пользуясь ее неровностью, влез наверх, оттуда мне стоило только соскочить на другую сторону, и я очутился на какой-то узкой пустой улице.
Я не мог знать точно, где я, но сориентировался по ветру: всю дорогу он дул мне в лицо, стоило только повернуться к нему спиной, и я мог быть почти уверен, что не собьюсь с дороги. Я сразу же переменил место, повернулся и пошел по ветру, пока не выбрался из деревни. Выйдя в поле, я увидел слева деревья, которые, подобно черным привидениям, стояли на дороге из Плимута в Уоллсмит. Развалившаяся хижина была шагах в двадцати пяти от большой дороги. Я пошел прямо туда. Команда наша была на месте.
Время было дорого. Я рассказал все, что со мной случилось. Мы разделили своих людей на два отряда и пошли в деревню скорым шагом, но не создавая ни малейшего шума, так что походили скорее на выходцев из могил, чем на живых. Дойдя до конца улицы, на которой была таверна Джемми, я указал лейтенанту Борку одной рукой на фонарь «Зеленого Эрина», а другой на колокольню: в это время луна выглянула из облаков и шпиль церкви вырисовался на фоне небес. Я спросил, который из отрядов лейтенант прикажет вести мне. Так как я знал местность, то он поручил мне шестерых матросов, которые должны были овладеть таверной, а сам с девятью остальными пошел к церкви. Оба здания были почти на одинаковом расстоянии от нас, и таким образом, если отряды будут идти равно быстро, мы сможем произвести обе атаки в одно и то же время. Это было очень важно – тогда наши беглецы были бы окружены и не могли бежать.
Подойдя к дверям, я хотел было использовать прежнюю хитрость: приказал людям своим прижаться к стене и стал звать в отверстие двери. Я надеялся, что таким образом нам удастся войти без шума в дом, но по молчанию, которое царствовало в нем, несмотря на мой крик, я догадался, что добром нам в таверну не войти. Я велел двоим из наших людей, которые на всякий случай взяли с собой топоры, выломать дверь. Несмотря на замки и перекладину, она отлетела, и мы бросились под первый свод.
Вторая дверь тоже была заперта, мы выломали и ее. Она была не так крепка, как первая. Мы сразу же очутились в комнате, в которой Джемми экзаменовал меня. В ней было темно. Я подошел к печи: огонь залит. У одного из наших матросов было огниво, но мы тщетно искали свечи или лампады. Я вспомнил о наружном фонаре и побежал, чтобы отцепить его: он тоже был потушен. По всему было видно, что гарнизон знает о нашем прибытии и противопоставляет нам силу бездействия, а это предвещало упорное сопротивление.
Когда я вернулся, комната была уже освещена, у одного из матросов, канониров третьей бакбортной батареи, нашелся фитиль, и он зажег его, но времени терять было нельзя: фитиль мог гореть лишь несколько минут, я схватил его и бросился в следующую комнату, закричав: «За мной!»
Мы прошли эту вторую комнату и потом ту, где был приготовлен ужин, – на него наши люди бросили взор неизъяснимо выразительный, – наконец мы достигли дверей подвала: фитиль уже догорал. Дверь была заперта, но завалить ее, видно, не успели – протянув руку, я ощупал ключ. Так как я помнил дорогу, по которой с полчаса назад пробирался ощупью, то и пошел вперед, ощупывая каждую ступеньку ногой, держа руки перед собой и затаив дыхание. Идя с Джемми, я считал ступеньки: их было десять. Я снова пересчитал их и, ступив на последнюю, повернул вправо, но, сделав несколько шагов в подземелье, я услышал, как какой-то голос сказал мне в ухо: «Предатель!» В это самое время мне показалось, как будто камень, отделившись от свода, упал мне прямо на голову. Искры посыпались у меня из глаз, я вскрикнул и повалился без чувств.
Опомнившись, я уже лежал на своей койке и по движению корабля заметил, что мы снимаемся с якоря. Удар, полученный мною и нанесенный просто могучим кулаком моего приятеля, хозяина «Зеленого Эрина», не помешал успеху экспедиции: лейтенант Борк вошел в ризницу в то самое время, как жених, шаферы и гости были там, их всех забрали, как я помню, за исключением только одного Боба, который выскочил в окно. Впрочем, отсутствие его было восполнено: лейтенант, строгий наблюдатель дисциплины, не хотел уйти с неполным числом людей и, схватив одного из гостей, несмотря на его крики и сопротивление, привел вместе с другими пленными на корабль.
Бедняга, который таким неожиданным образом попал в морскую службу, был Уоллсмитский цирюльник по имени Дэвид.
Глава IX
Хотя, получив удар, я уже не принимал никакого участия в окончании экспедиции, однако ее успехом были обязаны мне. Зато, когда я открыл глаза, наш добрый капитан стоял у моей койки – он пришел проведать меня. Я чувствовал только некоторую тяжесть в голове и потому сказал, что через четверть часа буду на палубе и в тот же день надеюсь приступить к обязанностям, какие накладывает на меня моя должность.
Как только капитан ушел, я соскочил с койки и начал одеваться. От кулака Джемми у меня остался только один след: кровь в глазах. Если б у меня не было такого крепкого черепа, то он, верно, убил бы меня, как быка.
Мы явственно готовились к походу. Якорь подняли, и корабль начал поворачиваться правым бортом к ветру. Приняв эти предосторожности, капитан отдал управление фрегатом лейтенанту и пошел в свою каюту прочесть предписание, которое ему велено было вскрыть только тогда, когда корабль поднимет паруса.
Тут на корабле было несколько минут бездействия, и все мои товарищи, пользуясь этим, собрались вокруг меня, хвалили меня за нашу удачную экспедицию и расспрашивали, как это все было. Я принялся было рассказывать, как вдруг мы увидели лодку, которая шла от берега прямо к кораблю и делала нам разные сигналы. У одного из наших мичманов была зрительная труба, и он навел ее на лодку.
– Черт меня возьми, если это не Боб-Дельфин! – вскричал он.
– Вот чудак-то, – сказал один матрос. – Бежит, когда его ловят, и возвращается, когда о нем уже и не думают.
– Видно, он уже поссорился с женой, – сказал, смеясь, другой матрос.
– Однако же я бы не хотел теперь быть в его шкуре, – пробормотал третий.
– Смирно! – вскричал голос, которому все привыкли повиноваться. – По местам! Право руля! Бизань на восток! Разве вы не видите, что корабль пятится?
Приказание сразу же было исполнено, и корабль, перестав сдавать назад, остановился на несколько минут, потом пошел вперед.
В это время закричали:
– Лодка слева!
– Спросить, что ей надо! – сказал лейтенант, которого ничто не могло заставить отступить от принятого порядка.
– Эй, на лодке!.. Что тебе надо? – закричал матрос.
И, выслушав ответ, матрос продолжал, обращаясь к лейтенанту:
– Это Боб-Дельфин, ваше благородие: погулял на земле, теперь просится на корабль.
– Кинуть этому негодяю веревку и свести его в тюремную яму, – сказал лейтенант, даже не посмотрев в ту сторону.