Страница 40 из 61
Он говорил об убийстве. Когда-то меня пугало то, как Папа между прочим рассуждает, как бы прикончить кого-нибудь, но теперь уже нет. Я смотрел на это дело, как какой-нибудь бедуин, и понимал, что Папа совершенно прав. Это дело требовало планирования. Предстояло обсудить все детали, но это было нетрудно. Меня тревожило лишь то, что Папа сначала говорил о том, что надо убрать имама, а теперь замешался еще и лейтенант Хаджар. Я не считал нужным в праведном гневе умерщвлять весь город.
Несколькими минутами позже я уже был в моем офисе и ради пробы набрал на клавиатуре несколько команд. Я понял, что с помощью этой маленькой машинки могу узнать все и обо всех в городе. С помощью специальных секретных команд я имел свободный допуск к такой информации, о существовании которой рядовой горожанин даже и не подозревал. У меня возникло головокружительное ощущение того, что я сую нос в частную жизнь своих друзей и своих врагов. Я ощущал себя высокотехнологичным любопытствующим типом, и это ощущение было изысканно приятным.
Когда я полностью освоился с терминалом цифровой связи, я смог получить список всех телефонных звонков доктора Садика Абд ар-Раззака за последние месяцы и всех звонков ему. Звонки доктору можно было идентифицировать только по комкоду. Затем я проделал то же самое с комкодом лейтенанта Хаджара в полицейском участке. Я выяснил, что Хаджар с имамом за эти восемь недель разговаривали одиннадцать раз. Возможно, они разговаривали и по другим телефонам, но мне не нужно было отслеживать все звонки. Ни один суд не признал бы эти свидетельства законными.
Где-то за полчаса до того, как я планировал пообедать, Кмузу сказал, что ко мне пришли. Это были Индихар и бен-Турки, юноша из племени Бани Салим. — Доброго вам утра, — сказал я.
— Да будет светел твой день, муж, — ответила Индихар. — Надеюсь, мы не помешали твоей реботе?
Я знаком показал им на диван.
— Нет, вовсе нет. Я рад вас видеть. Я все равно скоро собирался прерваться на обед. У вас есть ко мне дело?
— Я передаю тебе привет от твоей матери, — сказала Индихар. — Она не понимает, почему по возвращении ты только раз посетил ее.
Правда была в том, что мне от этой встречи до сих пор было не по себе. Мать приехала в город несколько месяцев назад, и была она тогда шумной и толстой. Большую часть своей жизни она занималась сводничеством, но я забрал ее в город и дал ей несколько комнат в левом крыле, и теперь она изо всех сил старалась пообтесаться, чтобы быть достойной дома Фридландер-Бея. Мы очень долго с ней говорили и, наконец, столковались, но мне до сих пор было стыдно за нее. Я понимал, что это моя проблема, и пытался игнорировать свои чувства. Мне до сих пор было неуютно, несмотря на все те добрые дела, которые моя мать совершала в городе, организовывая и поддерживая на мои деньги бесплатные столовые и приюты. Поведение ее было, вне всякого сомнения, похвальным, но я никак не мог забыть своего потрясения, когда увидел ее после долгой разлуки.
— Скажи Умм Марид, что я был слишком занят, пытаясь разобраться в том, что произошло, пока меня не было. Скажи, что я очень скоро приду к ней. Передай ей, что я ее люблю и прошу прощения за недостаток внимания.
— Да, муж, — сказала Индихар.
— Не думаю, чтобы мой ответ ее удовлетворил, но больше она ничего не сказала. Бен-Турки прочистил горло.
— О шейх, я много за что должен поблагодарить тебя, — сказал он. — Каждый день приносит новое чудо. Я видел такое, во что мои братья не поверят, даже если я сам им об этом расскажу. Но я все же хотел бы сам посмотреть на твой мир. У меня нет денег, а потому нет и свободы. Мы, Бани Салим, не привыкли сидеть в заточении, даже в таком приятном, как здесь.
Я задумчиво пожевал губу.
— Ты действительно считаешь, что готов покинуть эти стены? Ты достаточно узнал, чтобы защититься от хорошо одетых городских волков?
Молодой человек пожал плечами:
— Возможно, я не знаю, как уберечься от неприятностей, но у меня есть право узнать все самому.
Внезапно меня осенило.
— Ты говоришь, тебе нужны деньги. Не согласишься ли ты сделать для меня кое-какую работу? Раз в неделю тебе будут платить умеренную плату. Я позабочусь об этом.
Бен-Турки выкатил на меня глаза.
— Конечно, о шейх, — сказал он дрожащим голосом. — Благодарю тебя за эту возможность.
— Но ты еще не знаешь, о чем я прошу, — мрачно сказал я. — Помнишь историю о том, как нас похитили и увезли в Руб-аль-Хали?
— Да, о шейх.
— Помнишь, как я говорил о неоправданной жестокости сержанта в городе Наджран? Как он ни за что ни про что избил старого шейха?
— Да, о шейх.
Я открыл ящик стола, вынул оттуда билет на суборбиталку и придвинул к бен-Турки.
— Так вот, — сказал я. — Сержанта зовут аль-Бишах. Утром можешь отправляться.
Вот и все.
Индихар закрыла рот рукой.
— Марид! — воскликнула она.
Она догадалась, на какое дело я посылаю молодого человека, и явно была потрясена.
Бен-Турки немного помедлил, затем взял билет.
— Хорошо, — сказал я. — Когда ты вернешься, тебя будут ждать пять тысяч киамов и недельное жалованье в две тысячи киамов. На эти деньги ты сможешь снять дом или квартиру и жить как пожелаешь, но мы с Фридландер-Беем будем всегда тебе благодарны.
— Для меня это дороже любых денег, — прошептал бен-Турки.
— Индихар, — сказал я. — Не возьмешь ли нашего юного друга под свое крыло? Помоги ему подыскать жилье и посоветуй, как сберечь деньги. — Буду счастлива, муж, — сказала она.
На лице ее была написана тревога. Она еще не видела настоящего меня.
— Благодарю вас обоих, — сказал я. — Теперь мне нужно поработать.
— Доброго тебе дня, муж, — сказала Индихар, вставая.
— Спасибо тебе, шейх, — сказал бен-Турки.
Я сделал вид, что погружен в чтение каких-то бумажек, и они тихонько ушли. Меня трясло, как новорожденного ягненка. Я ведь тоже еще не видел настоящего себя.
Я подождал пять минут, десять минут. Я ожидал вспышки праведного негодования в своей душе, но оно не приходило. Одна часть моего рассудка беспристрастно судила меня, и то, что открывалось, не приносило спокойствия. Похоже, я вовсе не испытывал угрызений совести, посылая людей выполнять жестокие поручения. Я пытался вызвать в себе хоть какое-то чувство печали, но ничего не вышло. Тут не чём было особенно гордиться, и я решил, что не буду никому об этом рассказывать. Как и Фридландер-Бей, я научился уживаться с «надо».
Я вышел из программы, и экран монитора погас. Я начал строить планы насчет обеда. Мне нужно было повидать Жака, прежде чем я вернусь домой, но я не хотел бы напороться на Махмуда или Саида. Я знал, что они, скорее всего, сидят в патио кафе «Солас», треплются и играют в карты. Внезапно я подумал, что как раз это мне и нужно. Я вызвал Кмузу и сказал ему, чтобы он отвез меня в Будайин. Он молча кивнул и пошел к «вестфаль»-седану.
Мы припарковались на бульваре аль-Джамаль и пошли к восточным воротам. Улица была забита туристами, которые вскоре пожалеют, что не вняли совету управляющего отелем держаться подальше от квартала, огороженного стенами. Если они вскорости не уберутся отсюда, их кошельки и карманы обчистят до последнего киама.
Мы с Кмузу подошли к «Соласу». Как я и ожидал, трое моих приятелей были там. Они сидели за столом у железной ограды патио. Я вошел в маленькие ворота и подсел к ним.
— Привет, Марид, — глухо сказал Жак. — Привет, Кмузу.
— Что поделываешь, Марид? — спросил Махмуд.
— Я волновался за тебя, — сказал Саид Полу-Хадж.
Когда-то он был моим лучшим другом, но предал меня ради шейха Реда Абу Адиля, и с тех пор я присматривал за ним.
— Я в порядке, — сказал я. — Полагаю, что вы уже слышали эту историю.
— Слышали, — сказал Махмуд. — Но не из твоих уст. Тебя ведь сперли, да? Прямо из дворца эмира? Я думал, что Папа несколько умнее.
— Папа очень даже умный человек, — сказал Полу-Хадж. — Просто шейх Реда оказался шустрее, чем они думали.