Страница 12 из 110
Он пустился в плаванье, терзаемый опасениями: удастся ли ему обжиться в этой немыслимой стране, где всем заправляют негры? На сердце у Эрла не было и тени озлобленности, но вполне естественно, что вся натура этого молодого южанина, воспитанного в духе расизма и проникнутого идеями апартеида, содрогалась при одной мысли о такой стране. До той поры Эрлу, как и другим его белым собратьям, просто не представлялось случая вступить в близкое общение с неграми Чаттануги или окрестных плантаций. При всей искренности своих убеждений, при всей наивной прямолинейности своих взглядов Эрл все же склонен был вполне терпимо относиться к этому отребью рода человеческого. Он был уверен, что постиг душу этих странных существ, изредка сталкиваясь с ними на улице или увидев вылезшие из орбит глаза, сведенные судорогой губы и налитые кровью лица «ниггеров», которых насмерть забивали камнями или, затянув петлю на шее, заставляли дрыгать ногами в воздухе… Достойному потомку Джима Кроу, великодушному, щедрому, но полному противоречий, способному как на доводящее до преступления необузданное бешенство, так и на глубокие раздумья и тончайшие внутренние переживания, Эрлу Виллбарроу неизбежно пришлось бы умерять свои страсти, таить от всех свои помыслы, скрываться в глубине своего «я» в течение всего того времени, которое он рассчитывал провести в этой стране. Он знал понаслышке, что гаитянские негры не только не сознают своей врожденной неполноценности, но даже гордятся своим происхождением, своим легендарным прошлым, что их может задеть любой неосторожный намек, что они способны взвиться на дыбы от малейшего укола, что они вспыльчивы и необузданны, но в то же время поразительно мягкосердечны…
Небольшие парусники — белые треугольники, похожие на птиц, — скользят по волнам… В устье реки возятся, распевая и пересмеиваясь, прачки и купальщицы, полуголые, в одних набедренных повязках, не прикрывающих пупка. Орава чернокожих ребятишек, визжа и громко шлепая ногами по воде, носится вдоль берега. На небе клочками хлопка курчавятся легкие облака. У причала гнут спину бронзовотелые грузчики; они надрывают глотки в дружных выкриках, пританцовывают и пошатываются, словно пьяные, скрючившись в три погибели под мешками с кофе или тюками хлопка. Это настоящий перепляс под звуки песен — труд, насквозь пронизанный танцевальным ритмом. Судно осаждает целая стая лодчонок; торговцы протягивают кокосовые орехи, предлагают фрукты на широких деревянных подносах. Обезглавленные внезапным ударом мачете, орехи успевают брызнуть смехом и залиться слезами, прежде чем к ним прильнут губы моряков, стоящих на палубе, облокотившись на перила. С колокольни, воздевшей свой костистый палец над усеянной пылающими цветами зеленью, медленной вереницей стекают десять ударов. На крохотную площадь, расположенную прямо за зданием таможни, внезапно обрушивается ливень военной музыки. Черный как смоль генерал в бутылочно-зеленого цвета мундире с золотыми галунами гарцует на белом жеребце под воинственные крики, гром пушек и хлопанье ракет. Он раздает команды, руководя маневрами отряда како́-плаке́[13], обряженных в долгополые куртки из невыделанных шкур мехом наружу. Младший лейтенант Эрл Виллбарроу, блуждая взглядом по сторонам, погружается в размышления: он вспоминает о своей родной Чаттануге, о деревянных домишках своей улицы, о неграх своего городка; перед его глазами, сменяя друг друга, проносятся образы Дороти, Розы и Элеоноры.
Курительная комната полна народа. Вызванный первым, Эрл отвечает на вопросы офицера-гримо[14] с изъеденным оспинами лицом и устрашающими усами. Цель путешествия… срок пребывания… Появление толстяка в черной куртке из шерсти альпаки и тюссоровых брюках кремового цвета прерывает опрос. Незнакомец бесцеремонно сует жирную, потную и дряблую ладонь младшему лейтенанту Виллбарроу, который спешит пожать эту черную лапу.
— Лейтенант Виллбарроу?.. Позвольте представиться: мэтр Дезанё, Антенор Дезанё, поверенный в делах вашего дяди…
В избытке показной учтивости младший лейтенант забывает, что ему нужно выложить свои документы на столик перед таможенным офицером. Он рассыпается в извинениях… Мэтр Дезанё отзывает офицера в сторонку и что-то шепчет ему на ухо…
— Все улажено, лейтенант, вы можете идти…
Эрл Виллбарроу чувствует, как чья-то ладонь скользит вдоль его спины, словно ручной удав, как чьи-то пальцы впиваются в его левое плечо. Он вздрагивает от омерзения, улыбается и бок о бок с мэтром Дезанё направляется к выходу.
* * *
По крутым склонам гор, обступивших Сен-Марк, под проливным дождем взбиралась вереница лошадей. Даже самый осведомленный из местных жителей был уверен, что лейтенант увлекается археологией, что он просто помешался на древностях доколумбовой эпохи. Ссылка на занятия археологией оказалась наилучшим способом отвести от Эрла все подозрения; в эту ловушку попался даже такой пройдоха, как бывший поверенный его дядюшки мэтр Антенор Дезанё. Каждое появление младшего лейтенанта на улицах этого крохотного городка, который и провинциальным-то можно было назвать лишь с некоторой натяжкой, сопровождалось непрерывным стуком поднимаемых оконных жалюзи. Интерес к лейтенанту несколько приутих лишь на время очередного престольного праздника. Местные жители следили за каждым шагом белого пришельца; его намерение как можно скорее перевалить через горный хребет, несмотря на все предостережения, вызвало среди них настоящий переполох и послужило лишним доказательством его неуемной тяги к научным изысканиям. В самом деле, в то время, когда в горах, судя по разговорам, бушевали вышедшие из берегов ручьи и бесновались потоки, когда носились слухи о том, что полчища како́, нанятые очередным выскочкой, одержимым манией величия, кишели в горных ущельях и готовы были низринуться на город, — одним словом, в это тревожное время столь отчаянный переход через горный хребет был настоящим подвигом. Подобная отвага не могла не вызвать восхищения. Итак, белый смельчак пустился в путь совсем один, сопровождаемый лишь проводником и тремя навьюченными до предела мулами. Подхлестываемые бешеными струями дождя, они торопились, не сводя помутневших глаз с пропасти, по краю которой шли. Им нужно было во что бы то ни стало достигнуть «Пасти»: эта пещера послужила бы им надежным укрытием от ливня. Проводника, судя по всему, терзали опасения. Он побаивался встречи с како́, которые, приняв его за шпиона, могли бы разделаться с ним: отрезать ему уши, или отлупить повернутым плашмя мачете, или, того хуже, связать и бросить в какую-нибудь расщелину. Путешественники так усердно погоняли своих мулов, что, несмотря на отчаянное сопротивление густых зарослей, взявших себе в союзники ливень, быстро добрались до цели.
Виллбарроу захрапел так громко, что своды пещеры огласились зычным эхо. Проводник, несмотря на продолжавший бушевать ливень, ушел среди ночи, сказав, что переночует у какого-нибудь крестьянина, а потом вернется в город. Младшему лейтенанту стало не по себе, когда он очутился один под крутыми сводами этой пещеры, в которой вполне мог бы уместиться готический собор. Своды эти были сплошь покрыты лианами, похожими на свившихся змей. Итак, лейтенант спал. И в это самое время какое-то существо проскользнуло в пещеру и, осторожно ступая, направилось к раскладушке, на которой лежал Эрл Виллбарроу. Услышав шорох легких шагов, лейтенант слегка приоткрыл веки, но продолжал храпеть, притворяясь спящим. В одной руке он сжимал электрический фонарик, в другой — браунинг. Существо приблизилось, склонилось над постелью…
Лейтенант резко вскочил и направил луч света прямо в лицо непрошеного гостя. Тот испустил громкий вопль и отпрянул назад. Этим гостем оказалась женщина с красноватой кожей; лицо с мягкими чертами и водопадом смоляных волос. Ростом она была не выше кампешевого деревца. Ему удалось схватить женщину и повалить наземь, хотя она отчаянно отбивалась. Трижды он наваливался на незнакомку, сжимая, словно в тисках, ее запястья и трижды ей удавалось увернуться от него. А на четвертый она изловчилась и с такой силой ударила его головой в лицо, что он, на миг потеряв сознание, вынужден был выпустить свою добычу. Женщина тут же скрылась. Держа палец на спусковом крючке браунинга, лейтенант проводил ее взглядом. Но выстрелить не решился.