Жених панны Дануси

Но безусловно, что при взгляде в светлые-светлые, добрые глаза Шлопака, доверчивые до дурости, а может — до святости, каждый невольно терял настороженность. Мамонька всегда выполнял множество мелких поручений — передавал из деревни в деревню, из местечка в местечко чужие долги, небольшие посылки и письма. При Мамоньке не стеснялись обсуждать свои домашние проблемы, не боялись доверить ему покачать ребенка во время очередного ночлега.

Не один раз останавливался Шлопак в доме Петра Помидорчика, слесаря города Б*. Не сказать, чтобы богатом доме, хотя Помидорчик имел золотые руки — мог починить любое хозяйственное устройство, любой самый тонкий механизм — от музыкальной машины до золотых швейцарских часов. Но свои заработки спускал Петро быстро и безболезненно. А чего дорожить теми деньгами, помятыми вонючими бумажками и металлическими обшарпанными кругляшами, когда нет ничего дороже хорошего настроения, веселой песни и бокала густого пива, а место в царстве небесном, как известно, ни золотом, ни серебром не покупается, а только праведной жизнью.

И хотя праведную жизнь Помидорчик признавал за ценность, жена его, круглолицая Наста по кличке Клецка, никак мужниной философией не могла довольствоваться. Ведь какая же праведная жизнь в трактирчике? Одно расточительство. Не для того она замуж выходила, чтобы из глиняных тарелок есть. Весельчак Петро подмигнет рассерженной женушке: «Эгэ, милая, хоть и с золота съешь, все в одно место выкинешь». Плюнет бедная Наста, перекрестится, а мужик уже за шапку — в корчемке музыка заиграла.

Да не сказать, чтобы были Петро с Анастасией наихудшей в мире парой. По крайней мере, шлопак Мамонька любил у них останавливаться. Хозяйка всегда угощала, оставляла ночевать. Хозяин же бесконечно расспрашивал обо всем на свете, причем наиболее любил слушать не о ценах на базарах, а о чудесах — петух снес яйцо, а из того вылупился маленький черный дракон, на ярмарке в соседнем уезде показывали восковых людей — точно живые, и даже шевелятся и крутят глазами.

Но на этот раз Мамоньку не встретила в Помидорчиковом дому приветливая хозяйка. Все двери нараспашку, куры забегают в сени и с опаской заглядывают в комнаты, в стекла бьются, как пьяные бродяги, жирные зеленые мухи, а на скамье под образами сидит Петро Помидорчик, и его красное лицо аж сморщилось от страдания.

— Али у хозяина зубы болят? — сочувственный тонкий голосок Мамоньки подействовал на печального Помидорчика как горчичная припарка.

— А братец ты мой, а головушка же моя пропащая! Грешный, грешный был, вот и наказал Боженька!

Помидорчик повис на тонком шлопаке со всей силой своего горя, так что Мамонька зашатался, не столько от тяжести, сколько от сильного запаха перегара. Душа у шлопака была чуткая и доверчивая и вскоре так же разрывалась от разделенного с хозяином дома горя.

Две недели назад в дом уважаемой вдовы Крыси пришли необычные гости: шесть женщин, преимущественно пожилого возраста, в темных длинных платьях и белых платках, плотно обвязанных вокруг головы, один хромой старик и высокий бородач в белой хламиде с толстенной книгой, которую он нежно прижимал обеими руками к груди. Странная компания целый день не показывалась на улице, только из окон тетки Крыси доносились протяжные, но мелодичные песнопения, украшенные мощным басом — видно, дюжего бородача. Соседи от любопытства млели. Но вскоре смогли полностью удовлетворить свое любопытство — бородач пригласил всех желающих на духовную беседу. Это действительно оказался незаурядный человек. Может быть, даже пророк. По крайней мере, сам себя он так и называл. И проповедовал он вещи вполне понятные, хотя и сложные для воплощения: чтобы попасть в царство небесное, надо здесь, на земле, уподобиться Господу нашему и Его апостолам, а для этого немедленно распродать все свое имущество, выручку отдать ему, бородачу, который удостоился постичь небесную мудрость, и двинуться по грешной земле с проповедями упомянутой мудрости. Поклонницы в белых платках слушали своего пророка с таким умилением и преданностью, что казалось, вокруг того действительно распространяется неземной свет. Пророк щедро цитировал высказывания из толстой книги о конце света, и слушатели (в основном, правда, слушательницы) заливались слезами от осознания греховности и неминуемой гибели.

Правда, поплакав и пожертвовав святому человеку определенное количество семейных денег, жительницы города Б* покорно возвращались в семейное ярмо.

Все, кроме тети Насты.

Наверное, контраст между развеселым пьяненьким Помидорчиком и возвышенным суровым пророком был слишком впечатляющим для ее женской натуры.

Помидорчик вернулся из корчмы и увидел на столе пустую шкатулку, где Анастасия хранила остатки приданого — горстку серебряных рублей, два золотых кольца и золотые монисты. При кратком обзоре выяснилось, что исчезли и припрятанные в копилке деньги. На испуганный рев Помидорчика пришла соседка и сообщила, что Наста-Клецка подалась в святые сестры к бородатому пророку. Все попытки Петра вернуть жену к семейному очагу или хотя бы переговорить с ней разбиваются о железную стену духовной общности бородача, хромого и белых платков.

— Слушай, друг, копейку дам, сходи в тот проклятый дом, приведи ты мою глупую женщину с деньгами назад!

Через полчаса шлопак Мамонька с Помидорчиковой еще не заработанной копейкой в кармане стоял перед добротным домом пани Крыси, почтенной ветеринарской вдовы. Сквозь закрытые окна слышалось аллилуйя. Шлопак вежливо постучался. Аллилуйя не смолкло, но скрипнула дверь, и Мамонька увидел бородатого мага, который в прошлом году на ярмарке нанимал его сидеть в восковой фигуре и дергать за ниточки, чтобы фигура могла шевелиться. Маг платил Мамоньке пять копеек в день и строго заповедал хранить тайну живой фигуры. А шлопаку что? Раз сказано — он так и сделает.

— Добрый день, господин маг! — от искренней улыбки Мамоньки бородача аж передернуло. — А я вот поручение имею...

В доме тети Крыси горели свечи. Восемь женщин, среди них хозяйка со строго поджатые губами и дородная Помидорчикова Анастасия, сидели на лавках вдоль стены и сверлили глазами шлопака. Плотно повязанные белые платки напоминали не столько о монастыре, сколько о больнице. Старик угрожающе расхаживал за спиной гостя, и его хромая нога придавала шагам ритм похоронного марша. Бородатый пророк, известный Мамоньке под именем Мага, возвышался перед щуплой фигурой шлопака как Самсон перед филистимлянами.

— Раба божья Наста выбрала себе праведный путь! — басил пророк. — Никакие земные грешные заботы не могут совратить ее! Аки Господь наш и апостолы Его, должны мы оставлять ближних наших из любви к ним же и идти по заблудшему миру со Словом Божиим...

Мамонька согласно кивал головой. Красиво говорил господин Маг, громко! Но долго...

— Извините, может, мы с пани Анастасией уже пойдем?

Белые платки злобно зашипели, бородач покраснел. А шлопак вежливо продолжал:

— И монисто свое, пани Анастасия, не забудьте... Пан Петро просил... И деньги...

Громкие обвинения тети Насты в адрес нечестивого мужа слились с возмущением всех присутствующих.

— Это сейчас божеские деньги! — горланил бородач.— Грешник Петр должен был не требовать их назад, а продать все, что имеет, и пожертвовать! Каждый, кто принесет сюда все свои деньги, спасется! Только пожертвованием денег можно добыть место в царстве небесном. А я — посредник в этом деле. Так и скажи всем, бродяга.

Шлопак невольно заволновался. Бородач говорил громко и доходчиво, но что-то не то. В шлопаковом издании Священного Писания не было такого вывода о деньгах... О любви к ближнему — было... О том, что не укради, — было. Не пожелай жены ближнего своего, имущества и так далее... Мамонька честно об этом и рассказал. Со священниками, школярами и другими осведомленными людьми пророк и не собирался дискутировать, но ведь здесь – какой-то недомерок... Громогласные аргументы пророка отлетали от маленькой фигуры шлопака, как дождевые капли от зеленых листьев скромного крыжовника. Понемногу визгливые голоса женщин в белых платках и хромого помощника пророка стихли, слышен только был яростный рев бородача да вежливый тонкий голос гостя.