Страница 8 из 49
«Откудова будешь?»
«Из Семенихи».
«Чего же тебя лешие, прости господи, сюда занесли?»
«Да вот, — говорю, — глухарей искал и забрел…»
«Ладно. Садись в лодку».
А в лодке у него полно рыбы. Щуки метровые, а то и больше, лещи, окуни… Кое-как пробрался я до скамеечки, чтобы на рыбу-то не наступить, сел и говорю:
«Видать, озерко-то рыбное!»
«Рыбное. Да не про всякого рыбка здесь водится».
«Как так?»
«А вот так. Слова особые знать надо, тогда с рыбкой будешь, а не знаешь слов — сам у топнешь».
«В этакой-то луже?! Да я ее вдоль и поперек и еще два раза вокруг без передыху проплыть могу!»
«Эхе-хе! — покачал головой старик. — Здесь еще ни один человек не плавал. Бездонное оно, озеро-то. А ты говоришь — лужа!..»
«Бездонных озер не бывает. Даже в океанах дно везде есть», — сказал я.
Тогда он остановил лодку, взял в руки дорожку, которой щук-то ловят, прицепил на крючок камень, перевязанный веревочкой крест-накрест, и стал спускать его в воду.
«Гляди сам!»
Я гляжу. Дорожка длинная, метров пятьдесят, не меньше. Всю леску спустил и подает мне:
«Потрогай! Видишь, натянулась? Значит, камушек дна не достал».
Я и сам чувствую, что камень висит, в глубину тянет.
«Но это бы, — говорит он, — еще ничего. Вода здесь полосами: одна полоса теплая, другая — холодная, потом снова теплая и снова холодная. От этого руки и ноги судорогой сводит. Крикнуть не успеешь, как потонешь…»
Я спорить не стал: может, и правду говорит дед.
«А вы, дедушка, те слова знаете?» — спросил я.
«Какие слова?» — удивился он.
«Да как же! Вы сами сказали, что здесь особые слова знать надо, а то рыбы не достанешь».
«Слова те заветные, — ответил он. — Кому они откроются, тот их и знает. А кто знает — не скажет. А кто скажет, того хозяйка утопит».
«Какая еще хозяйка?»
«А как же! Главная щука — самая большая на озере щука — хозяйка… За какой-то грех она мне раз за дорожку уцепилась. Полдня по озеру лодку волочила, все кругами, кругами… Водит, водит, потом и сама покажется. Страшная! Длиной с мою лодку, а то и больше, пасть — как бочка без дна, красная, зубы — с мой палец, и на голове мох…»
«Неправда, — говорю я, — таких щук не бывает».
Он только головой покачал.
«Мал ты еще. Ничего не знаешь, а я вот девятый десяток доживаю, всякого насмотрелся. Хочешь — верь, хочешь — не верь».
Тут он высадил меня на берег, показал рукой в лес и говорит:
«Иди. Все прямо иди, чтобы солнышко тебе в левое ухо светило. Ручеек будет — перебредешь, неглубоко».
Я спросил, нет ли какой-нибудь тропинки с озера.
«Отсюда, — ответил старик, — нету ни дорог, ни тропинок. И лучше ты забудь, что попал сюда. Худое это место. Здесь всегда водит… А домой придешь — никому не говори, где был и что видел. Скажешь — беду накличешь».
Вот оно какое, озеро Пайтово!..
— И ты до сих пор терпел, никому этого не рассказывал? — спросил Сережка.
— Никому.
— И не боишься?
— Чего?
— Ну как же! Старик не велел рассказывать, а ты нам вот рассказал…
— А я, может, потому и рассказал, что проверить охота, правду дед говорил или нет!
— Конечно, неправду, — отрезал Толька. — Я вот ни во что такое не верю — в приметы разные, в предсказания… Все это чепуха.
— Ясно, чепуха! — поддержал Сережка.
Гусь молчал.
В полночь за стенкой шалаша забеспокоился Кайзер. Он всегда предпочитал оставаться на воле и ложился непременно у той стенки, у которой лежал Гусь.
— А вдруг сюда придет та волчица? — шепотом сказал Толька.
— Не придет. Раз у нее логово разорили, она далеко ушла и сюда не вернется.
Кайзер опять пошевелился. Было слышно, как он встал и, сопя, потянул носом воздух. Потом прошуршала трава и, будто переломили спичку, хрустнул сучок.
— Слышал? — шепнул Сережка.
— Тихо! — предупредил Гусь и сел, чтобы лучше слышать, куда пошел Кайзер.
Через несколько минут на реке раздался сильный всплеск, потом еще и еще раз.
— Это Кайзер? — спросил Толька.
— Нет, он навряд ли в воду полезет, — ответил Гусь.
— А кто же тогда?
— Почем я знаю! Пошли на реку!
Ребята выскользнули из шалаша и осторожно двинулись к реке, где все еще раздавались всплески.
— Да это же у сетки! — догадался Гусь. — Бежим!
Кол, к которому была привязана сеть, раскачивался и вздрагивал, а на середине реки плескалась крупная рыба. Ощетинившийся Кайзер стоял у самой воды в напряженной позе и неотрывно смотрел туда, где расходились широкие круги. Гусь отвязал плот, все трое вскочили на него и отчалили от берега.
Поплавки сетки были утоплены, а в том месте, где попала рыба, вода бурлила от мощных ударов хвоста.
Гусь погрузил руку в воду почти до плеча, нащупал верхнюю тетиву сети, не без труда приподнял ее и начал перебираться руками от поплавка к поплавку. Он хорошо ощущал упругие рывки сильной рыбы, которая вот-вот должна была показаться на поверхности.
— Теперь-то не уйдешь! Теперь-то наша будешь! — цедил сквозь зубы Гусь.
Тут раздался истошный визг, и Толька, в чем был, сиганул в воду. Плот качнуло, сеть рвануло куда-то вниз, и Гусь, потерявший равновесие, тоже оказался в воде. Фыркая и ругаясь, он рванулся было к берегу, но услышал плаксивый крик Сережки, опомнился и завертелся на месте, отыскивая глазами Тольку.
В нескольких метрах от себя Гусь увидел взметнувшуюся над водой Толькину руку, которая тотчас снова ушла под воду, и ему сделалось жутко.
— Плот! Гони сюда плот!.. — крикнул Гусь Сережке, а сам поспешил на помощь Тольке: он понял, что Аксенов запутался в сетке.
Улучив момент, Гусь схватил Толькину руку и что было сил рванулся к берегу. Но в тот же миг кто-то сильно потащил Тольку в глубину. Холодея от ужаса, Гусь отчаянно заработал ногами. Под водой что-то оборвалось, и скоро на поверхности показалась Толькина голова.
А плот все относило и относило течением.
— Ну, ты, шевелись там! — крикнул Гусь Сережке, который все еще маячил на плоту посредине реки.
…Когда-то в школе рассказывали, что утопающим надо немедленно делать искусственное дыхание. Но как делать, Гусь не знал. Он просто перевернул Тольку вниз головой и стал трясти.
— Ты только попробуй помереть, только попробуй!.. — хрипел Гусь, по-своему возвращая к жизни утопленника.
Он тряс Тольку до тех пор, пока тот не застонал.
— Ну вот, — облегченно вздохнул Гусь. — Так-то лучше…
Он опустил товарища на землю и снова вспомнил о Сережке:
— Сдох ты там, что ли?!
— Я плыву, — кротко отозвался Сережка. — Ведь течение…
— К берегу чаль! Чего посередине тащишься?..
Ребята стояли вокруг костра и сушили одежду. Комары тучами вились вокруг их голых тел, и Гусь, чтобы больше было дыму, то и дело подбрасывал в огонь зеленые ветки.
Тольку все еще била лихорадка, и он не мог связать и трех слов.
— Щука… Мох на голове… — вот единственное, что он пока сказал.
А Сережка рассказывал:
— Ты как сетку-то стал поднимать, щука-то и полезла кверху. Огромадная! И правда на голове у нее мох, тина такая. Толька увидел да как заорет — и в воду!.. Потом, гляжу, и ты нырнул. Шест куда-то подевался, и меня понесло…
— С вами лягушек ловить, а не рыбу! — ворчал Гусь. — Ладно, пуговица у пиджака оторвалась, а то бы сидели в сетке с этой щукой…
— Слу-ушай… — прошептал Сережка, округлив глаза. — А ведь старик-то, который на Пайтове… Выходит, он прав? Только ты рассказал нам — и сразу вот такое приключилось…
— Чего приключилось? Сами сгузали, а теперь — «приключилось»!.. А вот мох на голове у щуки был — это правда. Я сам видел. Думал, показалось. Но всем-то троим не могло показаться…
— Может, она и сейчас еще в сетке?
— Тебя ждет.
— Думаешь, ушла?
— Не плещется же! И Кайзер видишь как спокойно лежит. Значит, и он ничего не слышит.
Волчонок, лежавший неподалеку, повернул голову к хозяину, и его глаза зелено сверкнули в темноте ночи…