Страница 25 из 49
Прокатов помрачнел.
— Там Согрин на комбайне? — спросил он.
— Согрин. Что-то никак не ладится у него с машиной. Механик оттуда и не вылазит, а толку нет. Наверно, придется тебя туда перекинуть. Пшеница-то еще постоит… Как ты думаешь?
Иван пожал плечами.
— Да ведь постоит… Если недолго.
— Ладно. Подумаем. Посоветуемся… Не буду вас задерживать. К Согрину еще хочу заехать, посмотреть, что у них там…
Едва «газик» тронулся с места, Прокатов хлопнул Ваську по плечу и, скаля зубы, воскликнул:
— Во, Гусенок, до чего мы достукались! Районный вымпел к рукам прибрали!..
— А чего с ним делать? — растерянно спросил Васька.
— На комбайн повесим. Повыше! Чтобы видно было…
…Вторая половина дня прошла для Гуся незаметно. Время от времени он поглядывал на вымпел, алеющий над головой, и думал о том, что где-то в районе совсем незнакомые Люди, занятые важной работой, присуждая вымпел Прокатову, может быть, говорили и о нем, о Гусе. Ведь и в районной сводке — сам видел! — рядом с фамилией Ивана напечатано: «Помощник В. И. Гусев».
Думая так, Васька начинал понимать, что работа, которую он выполняет, имеет особое, большое значение — она нужна людям. Это было настоящее открытие. Его, Васькина, работа нужна людям!.. Она нужна Рябовым, Шумилиным, Пахомовым, бабке Агашке — всем, даже тем, кого он и не знает.
И сразу в памяти всплыло, что он давно не слыхал, чтобы кто-нибудь в деревне, как прежде, костил его, а старухи, которые раньше не терпели Гуся — та же Сережкина бабка или бабка Агашка, в чьем доме он когда-то выхлестнул стрелой стекло, — даже эти старухи теперь, если встречаются на улице, здороваются с ним.
Он невольно подумал, что с того времени, как начал работать, добрей и спокойней сделалась мать. За эти полтора месяца она ни разу не ругалась, ни разу не обозвала его балбесом и вообще стала разговаривать иначе. Как именно, Гусь не мог бы объяснить. И он не раз ловил себя на том, что и сам не может отвечать матери грубо — язык не поворачивается…
В этот день Гусь возвращался с работы широким неторопливым шагом, чуть-чуть вразвалку, как ходил Иван Прокатов. И если бы кто видел его идущим так, сразу бы догадался, что на земле появился новый рабочий человек.
По сияющему лицу Сережки Гусь понял, что из путешествия друзья возвратились с интересными новостями.
— Давно меня ждешь? — спросил Васька.
— Не! Мы только что вернулись. Я забежал домой и сразу к тебе… Если бы ты знал, что мы видели!..
— Ведь, наверно, расскажешь! — сказал Гусь спокойно, хотя слова Сережки заинтриговали его, и стал раздеваться.
Дарья, как всегда по возвращении сына с работы, тотчас налила в умывальник горячей воды.
— Понимаешь, пришли мы к шалашу, смотрим, а в Сити вода мутная-мутная! Палки плывут, бревна, какие-то сучья… — Витька и говорит: пойдем сразу вверх, посмотрим, что там такое делается… Километров шесть прошли, глядим, а там Сить с берега до берега деревьями да всяким мусором завалена. Вода так и бурлит! Мы стоим, ничего не понимаем!
— Да ты не тяни, рассказывай! — уже из-под умывальника поторопил Васька друга.
— Вот я и рассказываю по порядку… И на берегу везде сучья, деревья лежат. Толстущие осины чуть не до половины будто ножиком кто стругал. Тут Витька и догадался. Это, говорит, бобры плотину строят…
— Бобры-ы? Откуда они взялись?
— Во! Я то же Витьке сказал. А он и слушать не хочет. Надо, говорит, засаду сделать, подсмотреть, как тут они хозяйничают… В общем, выбрали мы место, засели. Двое суток дежурили. И точно! Я сам двух бобров видел. И Витька двух. Днем их будто и нету, а как вечер приходит, вот и начинается работа!.. Если бы ты видел, какие огромные осины они валят! Зубы у них как стамески! Сук в руку толщиной, а он два раза чиркнет — и готово!..
— Обожди, обожди… — вдруг перебил его Васька и повернул изумленное лицо, с которого стекала мыльная пена. — Значит, бобры?.. Вот кто у нас сетку рвал!..
— Точно! — воскликнул Сережка торжествующе. — Мы это тоже сразу сообразили. Такими зубами ему расстричь сетку — раз плюнуть!
Тем временем Дарья поспешно собирала ужин. Гусь сел к столу.
— Да, вы молодцы! Все тайны без меня разгадали… Но откуда бобры пришли? Ведь здесь их никогда раньше не было.
Сережка пожал плечами.
— Откуда-то пришли… А как они интересно плавают! Над водой только мордочка чуть-чуть видна…
В это время Дарья вышла в кухню. Сережка наклонился к Гусю и быстро шепнул:
— Танька приехала! Тебя ждет! — И как ни в чем не бывало продолжал: — Плывет, плывет, а потом как ляпнет хвостом!.. Это они так ныряют…
Но Васька уже не слушал. Что-то дрогнуло у него в груди, и сердце забилось часто-часто, как тогда на Сити, у старой сосны… Мысли мешались: почему приехала Танька — не смогла поступить или ее отпустили до начала занятий? Как лучше встретиться с нею? Уйти после ужина с Сережкой к ним домой, раз она ждет? Но там, наверно, отец, мать, бабка… Нет, это невозможно! Надо придумать что-то другое… Хотя бы узнать, получила ли она письмо. Поручить это Сережке? Ему можно — не выдаст. А может, он уже знает?..
Когда Сережка наконец умолк, Дарья спросила у сына:
— Не слыхать, Вася, когда аванец-то вам давать будут?
— Не знаю. А что?
— Да, вишь ли, в сельпе хорошие костюмы есть, по сорок два рубля. Купить бы надо, а то в школу-то ходить не в чем.
— Надо — купим, — отозвался Гусь. — Те-то тридцать семь рублей еще не истратила?
— Что ты, что ты! — испугалась Дарья. — Я их не тронула. Как положил в шкаф, так и лежат. Раз уж сам заработал…
— Добавь пятерку да и купи!..
Дарья сразу поднялась из-за стола.
— Ты чего?
— Дак в лавку-то. Ведь скоро закроют уж!
— Не к спеху. Завтра купишь.
— Нет уж! Ежели покупать, дак сегодня надо. Завтра, может, и костюма не останется.
Гусь промолчал: пожалуй, и кстати, если мать уйдет сейчас — можно будет Сережку расспросить…
Дарья взяла в шкафу деньги, накинула на голову выгоревший ситцевый платок.
— Боле-то ничего покупать не надо?
— Ничего.
— Ну и ладно.
О том, что денег у нее, кроме Васькиных, всего два рубля, она не сказала сыну: пятерку-то и у Пахомовых можно занять — не велик долг.
Как только мать вышла, Гусь спросил:
— Не говорила Танька, получила мое письмо?
— Получила.
— А что сама не написала?
— Не знаю. Она в кино собирается. Велела тебе сказать.
— Что велела?
— Да сказать, что в кино пойдет и тебя дожидается.
— А-а… В училище-то поступила?
— Поступила.
Гусь закончил ужин, собрал посуду, вынес ее в кухню.
«Что, если в самом деле сходить в кино? — размышлял он. — Клуб, конечно, не подходящее место для встречи. Хорошо бы куда-нибудь уединиться. Может, после кино? Задержаться немножко у Танькиного дома, и никто ничего не заметит… Пожалуй, так и надо сделать».
— Тольку давно видел? — спросил он.
— А ну его! Он с отпускниками целые дни по лесу таскается — грибы ищут. А грибов-то нету — сухо, не растут.
Прибежала Дарья, взволнованная, довольная.
— Вот купила! — сказала она и положила на стол узел. — Сорок восьмой размер, третий рост. Ежели неладной, продавщица заменит.
Новый черный костюм показался Гусю таким нарядным, что и надевать его было страшно.
— Померь, померь! — настаивала Дарья.
— Ладно, потом, — отнекивался Гусь. — Я в кино хочу идти.
— Дак в костюме-то и иди, если ладной! — И Сережке: — Ты хоть похвастал, что Танька-то приехала?
— Я знаю! — буркнул Гусь.
Костюм пришелся впору, но идти в нем в кино Гусь не решился. Он надел свой старый латаный пиджачишко, который к тому же был заметно мал ему. Дарья запротестовала:
— Чего ты в этаком страмиться пойдешь на люди? Поди ты в новом-то!
— В этом привычнее.
Дарья вздохнула.
Сережка и Гусь вышли на улицу.
— Кино-то хоть какое? — спросил Гусь.