Страница 7 из 14
Как бы там ни было, но в 1772 г. наша героиня появляется, повторяем, в Париже. Выдавая себя за наследницу богатейшего состояния, которое должна вот-вот получить, она ведет роскошный образ жизни, напропалую занимая деньги у французских банкиров, очарованных прекрасной «персианкой». До тех пор, пока в начале 1773 г. кредиторы не подступили к ней вплотную. Тогда Али-Эмете, не долго думая, покидает Париж и оказывается в Германии, во Франкфурте-на-Майне.
Но деньги требуются и там, и княжна Волдомир находит человека, готового ради нее на любые траты. Это был некто князь Лимбургский, холостяк сорока двух лет. Он претендовал на герцогство Шлезвиг-Голштинское, имел свой двор, крохотное войско, право награждать орденами, а главное – свой бюджет. Это интересовало Али-Эмете в первую очередь, и она быстро прибрала князя Лимбурга к рукам. Очарованный ею, он совсем потерял голову и предложил прелестнице руку и сердце. Но она не торопилась с замужеством, вынашивая совершенно иные планы.
А тем временем в ее окружении появляются новые люди, и среди них шляхтич Михаил Доманский, эмигрант, мечтавший о воссоединении Польши (она была разделена летом 1772 г. между Россией, Австрией и Пруссией), отличавшийся большой храбростью и воинским мастерством. К тому же он был очень недурён собой, что тотчас отметила княжна Волдомир, которая вскоре сделала Доманского своим любовником.
Но ее альковные дела нас интересуют меньше всего; гораздо важнее другое: был ли Доманский тем человеком, который, как считают некоторые историки, заронил в ее сознание мысль назваться наследницей российского престола? Конечно, невозможно ответить на этот вопрос со стопроцентной гарантией, однако есть факты, наводящие на определенные размышления, и главный среди них – те изменения, которые произошли в поведении княжны после знакомства с Доманским. Если раньше она называла себя многими именами, но ни разу – дочерью императрицы Елизаветы, то именно в декабре 1773 г., когда в ее жизнь вошёл Доманский, княжна Волдомир впервые объявила о своем праве на российский престол.
Чем объяснить такой факт? Вероятно, лишь тем, что «дыма без огня не бывает», и Доманский действительно навел свою любовницу на мысль «всклепать на себя имя».
Но действовал ли он самостоятельно? Едва ли. Скорее всего, за развитием событий следили и направляли их некие силы, заинтересованные в возникновении очередной смуты в России.
Что же это были за силы? Здесь большинство историков вполне единодушны: всякая нестабильность внутри Российской империи была на руку так называемым Барским конфедератам (из числа шляхты), выступивших в свое время против политики Екатерины II в отношении Польши, а затем, после своего разгрома, эмигрировавших в страны Европы. Именно они спали и видели Польшу свободной и ее спасение связывали только с одним – с отстранением от власти Екатерины II, которая, по их мнению, породила все польские беды. Ведь это она сначала посадила на польский престол своего любовника Станислава Понятовского, а потом и вовсе поделила Польшу. (Справедливости ради укажем, что конфедераты были не совсем правы, ибо совершенно бешеная инициатива в вопросе о первом разделе Польши исходила от прусского короля Фридриха II, горевшего желанием расширить свои границы за счет ее земель.) Шляхтичи не отказались бы и от физического уничтожения ненавистной русской императрицы, но поскольку осуществить это было чрезвычайно трудно, почти невозможно, главным избрали вариант с самозванкой.
Имелись ли у них шансы на успех? Имелись – и довольно неплохие. Во-первых, конфедераты как нельзя лучше выбрали время для своих происков – в августе 1773 г. разразился пугачевский бунт, буквально потрясший империю, а во-вторых, у Екатерины, кроме преданных помощников, имелась и сильнейшая оппозиция, которая только и ждала подходящего момента, чтобы свергнуть ее с престола. Так что, окажись самозванка на российской территории да имей к тому же военную поддержку, неизвестно, чем бы закончилась столь грандиозная интрига. Кстати, соискательница престола очень хорошо понимала необходимость опоры на нечто реальное, но прежде чем рассказать о ее попытках в этом направлении, вернемся ненадолго к Пугачеву, что очень важно для нашего повествования.
До недавнего времени считалось, что Пугачев – это стихийный народный вожак, призвавший под свои знамёна всех обездоленных и угнетенных, и наивно, в меру своего понимания действительности, принявший имя «доброго» царя Петра III (тот, несмотря на свое недолгое царствование, пользовался народным признанием, поскольку одним из своих указов отобрал немалые земельные владения у церкви, чем и вызвал к себе симпатию масс). Однако исторические розыскания последних лет дают совершенно иную картину. Имеются неопровержимые доказательства, превращающие Пугачева из народного героя в национального изменника, ибо, как выясняется, он был ставленником не революционно настроенных казаков, а выдвиженцем мирового масонства, пешкой в руках тех сил, которые издавна стремились к дестабилизации, расчленению, а в идеале – к уничтожению России. Думается, недалек тот день, когда в этом вопросе будут поставлены последние точки.
И еще одно замечание. Пугачевское движение по размаху вполне сравнимо с восстанием Степана Разина. Но вот поразительное отличие: о Стеньке народ сложил немало песен, которые поются и по сей день, о Пугачеве же – ни одной! В чем же дело? Не в том ли, что камертон народной души давно уловил фальшь в звучании чужеземных пугачевских струн?
Итак, в конце 1773 г. наша героиня стала выступать уже как принцесса Елизавета. Тогда же произошло событие, которое рано или поздно должно было произойти, – она встретилась с Каролем Радзивиллом. О чем они беседовали на сей раз – неизвестно, зато в переписке, которая началась между ними после свидания, говорилось о многом. Например, планировалось поднять в поддержку Пугачеву восстание в Польше и в белорусских землях, а также посетить Стамбул и попросить у турецкого султана помощи против России (Османская и Российская империи находились в то время в состоянии войны). В этом Радзивилла и самозванку поддержал французский король Людовик XV, всячески стремившийся не допустить усиления России в Европе.
Поскольку в Польше и в Белоруссии дела с восстанием затягивались, решили сначала отправиться в Стамбул. Путь к нему лежал через Венецию, куда первым прибыл Радзивилл – в январе 1774 г. Самозванка, под именем графини Пинненберг, объявилась там в последних числах мая и остановилась в доме французского посольства. Но ненадолго – уже 16 июня, зафрахтовав корабль, Радзивилл с сообщницей отплыли в Стамбул. Однако противные ветры сбили судно с курса, и оно оказалось на рейде острова Корфу. Здесь наняли другое судно, но и вторая попытка добраться до турецкой столицы не увенчалась успехом. Достигли только Рагузы (ныне хорватский город Дубровник). Ее власти не питали симпатий к Екатерине II, а потому самозванка и Радзивилл были приняты радушно.
В Рагузе принцесса Елизавета развила кипучую деятельность. Она написала письма сразу в три адреса – турецкому султану Абдул-Гамид I, морякам русской эскадры, стоявшей в Ливорно, и графу Орлову. У султана она ищет покровительства, а моряков русской эскадры и графа Орлова призывает перейти на ее сторону, обещая за это награды и должности. В ожидании ответов самозванка ежедневно устраивала приемы в доме французского посольства, рассказывая всем про свою жизнь и убеждая гостей в том, что она – наследница русского престола, что в России ее поддерживает сильная партия и что Пугачев, победоносно воюющий против войск Екатерины II, – это ее родной брат, князь Разумовский.
Такие разговоры велись изо дня в день – до тех пор, пока не стало известно, что между Россией и Турцией подписан мир, а Пугачев разбит и захвачен генералами Екатерины. Самозванка объявила эти сообщения ложными, но скоро газеты подтвердили их правдивость. Вдобавок натянулись отношения с Радзивиллом. Она не знала, что князь с некоторых пор затеял двойную игру, что ее письма турецкому султану перехватывались агентами Радзивилла, поскольку тот, чуя неблагоприятную развязку интриги, не хотел усугублять свое и без того сложное положение и мечтал нарушить альянс.