Страница 9 из 11
Первой игрой был пионербол. Матч длился пять минут. Молчаливо, сдержанно они забили нам пятнадцать голов подряд в первом тайме. И столько же так же хладнокровно — во втором. Мои шли в корпус после игры унылые и сердитые. Мне было и жалко ребят, и смешно: такие были звезды, а сдулись при первом же поражении. Они шли молча, но стоило мне сказать что-то типа «ничего страшного», как все взорвались.
— Ты, Маша, ничего не понимаешь!
— Теперь нам первого места в жизни не видать!
— Нет, ну кому проиграли — пятому отряду!
— Да с ними играть невозможно: лупят и лупят! Как роботы!
— Один мне по руке как вмазал — до сих пор больно!
— А главное, — как будто даже удивленно сказал Ромка, — так на психику давит: всё молчат и молчат.
— Глухие тетери, — буркнул Славка.
— Слава! — крикнула не только я, но и девочки, и даже Семён.
— Просто они играют лучше вас, — бросила Алёнка, не обернувшись.
Весь отряд замер, как один человек. Они смотрели ей вслед, а она уходила, кажется, даже не заметив, что вокруг нее стало пусто.
— Вот крыса! — зло проговорил ей в спину Славка, и никто уже не прикрикнул на него. Даже почему-то я.
Алёнка сказала чистую правду. Играл пятый отряд лучше всех. Они заняли первое место в малых олимпийских играх. Надо было видеть их счастливые лица! Василий Николаевич ликовал. А в нашем отряде начались неурядицы.
Всю злость и обиду за поражение ребята вымещали теперь на Алёнке. Бросали ей шуточки в спину, демонстративно замолкали, если она подходила, никто не хотел вставать с ней в пару, а вчера ей в кашу подбросили лягушонка.
— Бедный!.. — усмехнулась Алёнка. — Не повезло тебе. Но с другой стороны, хорошо, что хоть каша, как всегда, холодная.
Она выловила увязшего в овсянке лягушонка, вымыла его под краном и отнесла в траву.
Мы устроили сбор отряда для выяснения отношений. Алёнка демонстративно ушла.
— Это подло, — сказала я отряду.
— По отношению к лягушонку? — глядя мне в глаза, спросила Катеринка.
Все захихикали. Но не успела я и рта раскрыть, чтобы ответить им как следует, как на меня обрушилась лавина упреков. Оказывается, я ничего не знаю! Алёна Акинирова «достала всех в отряде», а я потакаю ей во всем! Она здорово играет в пионербол и настольный теннис, но только не за свой отряд! Она лучше за пятый сыграет! А вчера она сказала, что такая зарядка — бесполезная трата времени. Нет, чтобы аэробику преподавать или тренажерный зал открыть. А в столовой на дежурстве? Она же палец о палец не ударила! И на уборке территории ни бумажки не поднимет! Ей говоришь — а она делает вид, что не слышит, будто сама из пятого отряда!
Поток упреков был неиссякаем. И что мы, вожатые, могли им ответить? Все было так, как они говорили.
— Мы поговорим с Алёной, — сказала наконец А. М. — Но я запрещаю вам портить ей еду. Она должна полноценно питаться, как и любой из вас.
Разговаривать с Алёнкой предстояло, конечно, мне. Мы ушли с ней в беседку за нашим корпусом. Я говорила, она слушала опустив голову. Бывает иногда, что потеряешь какую-нибудь вещичку и вроде бы точно помнишь, что положил ее вот здесь, весь дом обойдешь, а найти все равно не можешь. И чем дольше ищешь, тем больше раздражаешься. Вот что примерно я испытывала, разговаривая с Алёнкой по душам.
И наконец не выдержала, выпалила в сердцах:
— Если тебе не нравятся наши ребята, ты же можешь перейти в другой отряд!
Честно говоря, я очень надеялась, что она скажет: «Да, переведите меня!» — мы ее переведем, и мои ребята, которые до ее появления были такими добрыми, открытыми, чуткими, снова станут такими, как прежде.
Но она сказала:
— Какая разница, в каком отряде? Везде одно и то же, — и усмехнулась.
Я вдруг почувствовала совсем не педагогический приступ бешенства. Да что она о себе возомнила? Правы были ребята, во всем правы! Ладно, пусть! Лягушек в тарелках больше не будет, приказы А. М. не обсуждаются, а объявят бойкот — поделом, будет знать, как себя вести!
— Маша, я пойду, ладно? — И, не дожидаясь моего ответа, она соскочила с высокой скамейки.
Я смотрела ей вслед, пытаясь поддержать в себе раздражение на нее, но ничего не получалось. На душе было скверно.
…Бойкот объявили. Молчаливый и единодушный. Я спрашивала у Васьки как у человека свободолюбивого и умного:
— Имеет право человек быть самим собой или нет? Ну не хочется ей с вами в пионербол играть, вот она и не играет! Она не подделывается под вас, она честно говорит, что не хочет, потому что не обременена стадным чувством.
— Она в коллективе? — спорил Васька яростно. — Вот пусть и подчиняется закону большинства! А не нравится — проваливай в лес и живи там, как тебе хочется!
— Васька! — сказала я тогда жалобно. — Ну позор-то какой: бойкот в отряде! Ну помоги ты мне, а?
— Не буду! — буркнул Васька и надменно вскинул голову. — Я… это… «обременен стадным чувством».
И ушел, гордый и независимый.
Вечером того же дня, перед дискотекой, меня поймал Василий Николаевич.
— Что, Маша, не ладится с новенькой?
Я покачала головой.
— А ты знаешь, что она с ребятами из пятого отряда дружит?
— М-м-м-м… — растерялась я. — «Дружит» — пожалуй, громко сказано, в гости ходит — это да, сама видела.
— Интересная девочка, — взлохматил волосы Василий Николаевич. — Она, кстати, бальными танцами занимается. Знаешь?
— Н-нет.
— Вот-вот. Захожу сегодня в актовый зал, а она на сцене какую-то самбу танцует. И так здорово, сразу видно профессионала: без музыки, для себя, но так четко — глаз не оторвать! Меня увидела, смутилась, конечно, глаза в пол. Ну поговорили немножко. Интересная девочка, самодостаточная.
Сказал и пошел. Я чуть ему в руку не вцепилась. С криком: «Спасите-помогите!»
«Интересная девочка» всюду ходила теперь одна. В столовую шла на расстоянии, и на зарядку, и купаться. На отрядных мероприятиях сидела в стороне, а в свободное время убегала к пятому отряду. На сончасе отгораживалась от всех книжкой. И молчала. Всегда. Она тоже объявила нам всем бойкот.
Однажды я увидела Алёнку в обществе очень красивого мальчика: смуглого, синеглазого, с длинными и тонкими, как у скрипача, пальцами. Они качались на качелях. Молчали. Только изредка поглядывали друг на друга и прятали улыбки. Мальчик был смутно знакомый. То ли из третьего отряда, то ли из спортлагеря.
Через два дня после начала бойкота у меня был выходной. Сначала я не хотела никуда ехать, но потом вспомнила, что обещала Савушкину показать его рисунки своему другу детства, Сашке, а Сашка через два дня уезжал. Он был редактором детского журнала и жил в Москве. Я показывала ему рисунки, рассказывала о Савушкине, а сама все время думала об Алёнке. Она, конечно, может быть, и самодостаточная, но не может же ее, в самом деле, не задевать этот бойкот!
Переночевав дома, рано утром я возвращалась на лагерном автобусе с тяжеленной сумкой, полной всяких маминых вкусностей: пирожков, варенья, самодельных ирисок, сушеной вишни и яблок. С удовольствием я думала, как встретит меня у ворот веселая компания: Васька, Катеринка, Семён с Мариной, Савушкин, Ромка… Они меня всегда встречают, хоть автобус приходит в лагерь до подъема. Мальчишки будут весело драться за мою сумку, и потащит ее, конечно, Васька, мой «преданный рыцарь», так зовет его Валерик, а в сончас мы устроим в отряде сладкий пир под укоризненные взгляды и поджатые губы А. М.
Но никто меня не встретил. Автобус остановился у дальних ворот, высадил всех и снова умчался в город. Я растерянно оглянулась: может быть, прячутся? Или проспали? Ни разу не было, чтобы они меня не встретили! Я вскинула сумку на плечо и пошла в лагерь. Что-то случилось. Но тут же одернула себя: рано еще, полчаса до подъема, набегались, вот и дрыхнут, они ведь не обязаны меня встречать! Тетя Катя, Танечка и Галина, наши поварихи, улыбнулись, обгоняя меня, и свернули к бане. А я увидела в конце аллеи одинокую фигуру. Это был Васька, и он был один.