Та, что надо мной

Я поспешил к дому Борвеля. Там уже были озабочены исчезновением герцога, который всегда возвращался к этому времени со своей обычной продолжительной прогулки к семейному ужину. Было заметно, что здесь его искренне почитают и уважают. Я хотел скрыть причину своего беспокойства, но мальчишка Борвеля, уже слышавший о людоеде, пристал ко мне с вопросами, и мне пришлось пообещать, что я к утру найду его отца.

Явившись к Архивариусу, я с порога заявил, что буду выслеживать похитителя всю ночь. Увидев сына и жену герцога, я уже примерно понимал, какие нити жизни мне придётся искать - если Борвель, конечно, ещё жив. Серые, пурпурные и тёмно-зелёные с чёрным.

Старик одобрил моё решение и добавил, что сыскари тоже будут всю ночь прочёсывать город. Но после этого взял с меня слово, что если я найду новое логово чудовища, то не пойду туда сам, а сперва доложу ему, и он вышлет туда людей. Я горячо возражал ему, поскольку мы теряли драгоценное время. Неужели Архивариус полагает, что у мясника есть сообщники, с которыми мне одному не справиться? Подобные преступления обычно совершают в одиночку. Но я уже привык к тому, что старик не любит пояснять свои резоны, и нехотя согласился.

Заброшенный дом я нашёл к тому времени, когда луна уже поднялась в зенит, хотя находился он совсем рядом с городской площадью. Я заколебался и уже хотел ослушаться приказания. Нужные линии горели ярко, а, значит, герцог был ещё жив. Но тут прямо на меня вышел отряд сыскарей с семенящим впереди Архивариусом. Я указал старику направление, он неслышным голосом отдал своим спутникам какие-то распоряжения и заявил:

- Отправляйся домой. Придёшь ко мне к утру.

Озадаченный и слегка разозлённый, я отправился спать.

Утром я услышал от него:

- Борвеля нашли там. С девочкой городской пирожницы. По счастью, ребёнок был всего лишь одурманен и очень напуган.

- А людоед? Ушёл?

- Он и был людоедом. Я боялся, что ты до конца так и не сможешь поверить в его вину, даже если увидишь всё собственными глазами. Борвель достаточно хитёр. Он мог представить себя ещё одной жертвой и сбежать от тебя. Ещё хуже было бы, повздорь ты из-за него со служителями сыска. Сейчас ты один стоишь в драке их шестерых.

- Я и теперь не верю.

- Знаешь, что он кричал, когда его взяли? 'Убейте и сварите её! Её, не меня'. В крепости Ток ели не только крыс, Шади. А Борвель был слишком юн, чтобы это его не сломало.

- Но герцог всегда отличался здравым умом.

- Да. Во всём - кроме этих преступлений. И даже похищая кого-то, он делал это на редкость незаметно и быстро расправлялся со своей жертвой. Никто и не заподозрил его, а ведь Борвель известен в городе и благородным, и простолюдинам. Даже ты вышел на него не сразу. Но ты всё время висел у него на хвосте, он забеспокоился, а когда понял, что забыл в тайнике свою перевязь, то решил скрыться.

Герцог был доставлен ночью в темницу по подземному ходу, по нему же шли теперь и мы со стариком. Если бы я увидел, что задержанного пытали, я так и не поверил бы ничему. Под пытками легко выведать утаённое, но ещё легче под пытками себя оговорить. Архивариус как-то сумел добиться от Борвеля признания и без этого. Полагаю, людоеду было обещано, что его семья ничего не узнает. Он рассказывал о совершённом со всеми подробностями, от которых меня мутит до сих пор. Несколько раз он приносил человеческое мясо домой, чтобы слуги могли приготовить хороший обед, и хвастался тем, что купил снедь задешево.

Мне показалось, что Борвель и в самом деле был в своём уме всегда - кроме этих убийств, когда им двигали невозможный страх и невозможная жестокость. Подобно ульфу, он был человеком, пока не превращался в чудовище. Однако девочка-ульф, которую я знал, скрывала свою вторую природу от других, но не от себя. Борвель же пытался жить так, словно никаких преступлений на его совести просто не было. Как ни опасно было помрачение Лаури, у меня оставалась надежда, что ей удастся с ним справиться. И если бы удивительный случай не привёл её к Альда, я пытался бы найти её снова. Здесь надежды не было. С самого начала? По совести говоря, я не знаю ответа.

- Что нам делать? - спросил я начальника сыска, когда мы возвращались из темницы. Архивариус сидел у окна и молчал. Он знал, что не сможет солгать.

Сыскарь ответил:

- В тюрьме вчера загнулся бродяга. Наказание ему полагалось небольшое, но он, видно, уже болел, когда туда угодил. Родни у него не было. Объявим, что это он убил всех этих бедолаг и герцога в придачу. Девчонка всё равно ничего не запомнила, так напугана. А Борвелю тихонько перережут горло в его клетке и отдадут тело родным. Хотя по совести говоря, заслужил он гораздо худшего. Все же считают его героем, нельзя, чтобы открылось такое.

'Опять врать?' - хотел спросить я, но подумал про сына герцога, и это меня остановило.

Проходя через несколько дней через городскую площадь, где была выставлена на колу голова бродяги, я увидел сына Борвеля, кидавшего в неё камни. Полуразложившееся ком плоти был уже так обезображен, что ничем не походил на человеческое лицо. Мальчишка делал своё дело молча, с недетской злобой, и я так и не осмелился с ним заговорить. Правы ли мы были, скрыв от его семьи преступления отца? Возможно, знай он об этом, ему легче будет обуздать тягу к убийствам, если она пробудится и в нём. Или наоборот, это погубит его безвозвратно?

Бывает и так, что какое бы решение ты не принял - даже не делать ничего и следовать ходу событий - оно неизбежно будет дурным. Можно лишь попытаться выбрать менее скверное.

Первая луна зимы, 505 год от обряда Единения

Очнувшись - то ли от сна с кошмарами, то ли от полудремотных воспоминаний - я долго лежу в темноте и вдруг понимаю, что где-то во дворе старой крепости должен быть источник. Осаждённым надо было добывать воду, иначе долго обороняться невозможно. В новой крепости колодца нет, и я не помню, чтобы воду при мне откуда-то приносили открыто. Я вспоминаю счета и денежные расписки, которые приносил домой отец, и понимаю, что видел необходимое для того, чтобы во всём разобраться.

В дверь стучится Миро.

- Кажется, у нас есть шанс попасть во дворец, не сражаясь с охраной на входе, - говорю я.

- Как?

- Потом объясню. Сейчас надо выходить, пока не рассвело. Все уже готовы?

- Да.

Солнце ещё не взошло, на дворе сыро. Кун и Мати идут с нами. Я чувствую, что кто-то ещё осторожно за нами следует, но это ненадолго. Слуги отстают, прячась за очередной забор, и я слышу короткий вскрик, почти заглушённый туманом. Чужие линии жизни выцветают у меня на глазах.

Вот и королевский сад. Стража пока далеко и нас не замечает. Дверь и окна дома, где мы встречались с Архивариусом, забиты старыми досками. Невольно мне вспоминается наш последний разговор. 'Я спрятал парня и собираюсь выполнить своё второе обещание', - мысленно обращаюсь я к старику.

Я орудую ломиком, стараясь не шуметь.

Заперев дверь, я недолго роюсь в столе, потом откидываю несколько досок на полу и вставляю найденный ключ в замочную скважину обнажившейся крышки люка. Ход за ним - просторный и сухой. Крышка запирается изнутри, так что какое-то время никто не будет висеть у нас на плечах. Я поспешно спускаюсь по ступеням и только тут спохватываюсь, вспомнив, что Миро не наделён моим ночным зрением. Однако мальчик следует за мной, почти не отставая.

Вскоре я уже открываю потайную дверь в тюремном подземелье, и, несмотря на то, что тьма здесь почти такая же непроглядная, едва не слепну от множества линий крови сидящих здесь узников. Спустя мгновенье я понимаю, что Малва жив, и это уже хорошее известие. 'Направо', - я веду Миро за угол. Хорошо, что камера герцога расположена в стороне от прочих, и мы не привлечём внимания других заключённых. Шум сейчас не нужен. Я обматываю ломик тряпкой и начинаю сбивать с решётки замок. Малва, который, наконец, понял, что мы не охранники, встаёт с кучи соломы, подходит ближе и обращается к нам. Хвала предкам, шёпотом.