Страница 23 из 61
Третья луна осени, 504 год от обряда Единения
В тот вечер нам пришлось заночевать на опушке леса. Мы заехали в глухомань, и до ближайшего городка был ещё целый день пути. Госпожа моя скрывалась за облаками. Я, как обычно, сидел с Солдином у костра. Рони и ещё несколько актёров пока не легли, и доучивали при свете огня свои роли. В котелке над углями кипятилась для них вода, чуть подальше сушилась промокшая одежда. Келни беззлобно язвил по поводу крепкого духа, источаемого чьими-то обмотками. Приятно всё-таки оказаться там, где на тебя ворчат каждый вечер, но никто не имеет причин тебя убить.
Со стороны леса к нам двигались какие-то люди. Много людей. Я вскочил и вылил воду в костёр, стараясь загасить все угли. Если у них есть лучники, огонь нас выдаст.
- Всех буди, и прячьтесь за фургончик, - прошептал я Рони.
Мы с Солдином приготовили оружие.
- Вот за тем деревом, - указал я.
К нам направлялась целая толпа висельников. По счастью, лес здесь был густым, а тропа - узкой, так что тех, кто шёл первыми, ничего хорошего не ожидало. Я даже успел обернуться и убедиться, что актёры спрятали лошадей за фургон, а сами стали за ним полукругом. Что ж, это было наиболее разумно, и именно такие действия мы долго репетировали.
Потом, тяжело сопя, к нам присоединился Рони. Нас уже обходили, пара разбойников прорвалась к фургончику, но остальные пытались нас окружить. Однако всё было не так плохо. Втроём мы защищали друг другу спину, и нам удавалось уберечься от неожиданного удара. На земле лежало уже с полдюжины тел, которые мешали и нам, и нападавшим, и все мы медленно двигались прочь от леса. Бандит с испитой физиономией замахнулся на Рони, тот попытался отбить удар, но его подвела привычка работать палашом, а не более коротким кинжалом. Я распорол нападающему живот, но левый рукав Рони начал быстро пропитываться кровью, которую мне едва удалось остановить.
- Уходи! - крикнул я, но он помотал головой.
Среди окруживших нас я, наконец, увидел подходящую цель. Судя по количеству золота, которым он себя увешал, это был главарь. Я прорвался к нему и приставил лезвие кинжала к его горлу. Рони и Солдин встали рядом, защищая меня с двух сторон.
- Забирай раненых и убирайся, - сказал я, едва сдерживая себя, чтобы не добавить пару слов по поводу его рожи с глубокой дырой на правой щеке, которую как раз осветила луна.
- Замётано, - прохрипел он.
Двое, встав на четвереньки, начали с ругательствами подниматься с земли и побрели в лес, поддерживаемые своими сообщниками. Остальные тоже мало-помалу убрались, бросая на наш лагерь короткие хищные взгляды, словно хотели напоследок посмотреть, чем им не удалось поживиться, и не прогадали ли они.
Подошёл Олли.
- У вас все целы? - спросил я.
- По счастью. Я недооценивал вас, господин.
- Нам повезло. Пока грабят ради наживы, а не из-за голода. Иначе бы мы так легко не отделались.
Я снял с Рони одежду и осмотрел его руку. Рана была скверной, и я понимал, что если он не залечит её немедленно, то рука начнёт сохнуть. Парня пошатывало, но он непрерывно повторял, что ему надо сходить в лес. Вокруг уже собралась вся труппа, и кое-кто с обычной актёрской бесцеремонностью предлагал ему не стесняться и облегчиться прямо здесь.
- Заведите его в фургон и оставьте там одного, - приказал я. По счастью, они послушались. Мы столпились вокруг. От фургончика потянуло холодом, как всегда бывает, если кто-то превращается в крупного зверя, стенки его покрылись изморозью.
- Рони из благородной семьи, он оборотень, - пояснил я. - И сегодня он нас всех сильно выручил.
Раздался громогласный рык, хотя и не медвежий, как можно было бы ожидать.
- Прохиндей! Он провёл меня! Меня, с детства знающего все эти штучки. Я поверил, что он и в самом деле купеческий сынок. Ты у меня, негодник, из фарсов теперь вылезать не будешь! Никаких ролей благородных! Только торгаши и приказчики, слышишь!
- Слышу я, слышу! - раздалось через некоторое время из фургона. - Ну хоть урготского посла-то дайте доиграть.
Вспоминая поведение парнишки, я задним числом понял, что притворялся он, и правда, неплохо. Постоянно вворачивал словечки, которые в ходу у лавочников и даже двигался временами на манер суетливого приказчика. А уж торговаться научился так, что даже Камали, сама умевшая выгадать лишнюю денежку, не раз посылала его на базар за провизией для труппы. Другое дело, что я-то с самого начала знал, кто он такой, и просто не замечал всей этой игры.
Наконец, Рони сказал, что можно заходить, и все стали устраиваться на ночлег. Вима заботливо прикрыла раненого двумя овчинами, и он тут же уснул.
Мы с Солдином пошли оттаскивать в лес трупы. Один лежал совсем рядом с фургончиком, и был весь забрызган кровью, хлынувшей из рассечённой шеи. Сквозь стенку я слышал, как всхлипывает во сне Вима. Уж не она ли его зарезала? Оставшийся у лесной тропинки был ещё жив, но без сознания. Глубокая рана шла от грудины до паха. Мне не пришлось с ним долго возиться, и вскоре мы уже собирались нести тело в ближайший овраг.
- Почему они почти не сопротивлялись мне? - спросил Солдин. - Как будто каждого поразила какая-то слабость. Было темно, и я не сразу это понял, но потом вышла из-за туч луна. Я увидел, как бандит замахнулся, посмотрел мне в глаза и упал без чувств. Я стал уже совсем тем же, что и старик?
- Пока ещё не вполне. Через некоторое время никто просто не решится подойти к тебе с враждебными намерениями. Как тебе это?
- Страшно.
- Это правильно. Страшно, когда ты можешь убить любого, ничем не расплатившись взамен.
- Но я видел вас сегодня. Вы были как буря, и никто не мог вам противостоять.
- Солдин, теперь ты уже должен знать, кто я. Сегодня ночь полнолуния. В такое время я тоже порой сам себе ужасаюсь. Не опасайся я, что убьют Рони, мы справились бы с бандой вдвое быстрее.
- Почему вы его не отослали?
- Если парень и выбрал жизнь артиста, это ещё не значит, что он должен чувствовать себя отступником.
Подошёл Олли, и прогнал Солдина спать, намекнув мне, что наше занятие не слишком подходит для его возраста. Когда тот ушёл, вожак спросил:
- Мальчик чем-то болен? Лицо у него с каждым днём становится всё более неподвижным, как будто мышцы одеревеневают.
- Это не заразно.
- Но не опасно для жизни? Онемение не спустится ниже? - он указал на грудь.
- О, нет, - сказал я как можно небрежнее.
Один погибший во время обряда. Один умерший от непонятной причины через месяц. Двое покончивших с собой. Таков был счёт за все прошедшие годы среди тех, кто пытался стать Архивариусом. Я мог лишь надеяться, что худшее для Солдина уже позади.
Сукины дети! Они всё-таки устроили то, что Олли называл 'в последний раз прогнать всё представление'. Задника не было, да на поляне и негде было его поставить. До этого я каждый вечер слышал, как актёры издевались над чересчур высокопарными стихами, переиначивая их на свой лад. Видел, как письмо, которое должен был читать Рони, его приятели в последний момент подменили пустым листком, и тот не придумал ничего лучше, как заявить, что не читает на павийском - это посол-то. Хохотал, когда Келни начал чересчур ловко уворачиваться от палаша своего напарника, и тому никак не удавалось его вовремя зарубить.
Олли накануне просто бушевал:
- Откуда такое бесстрастие? Вы что, урготские монахи? Кодрин, как скверно, что ты, наконец, забил гвоздь в своём башмаке! До этого у тебя хоть какое-то выражение на лице было. Вима, я не могу достать вам здесь хорошего вина, но если дело так пойдёт, то мне придётся раздобыть настоящий яд.
Теперь, когда представление закончилось, я сидел и плакал, стараясь, чтобы этого никто не заметил. Проклятые сукины дети!