Антропологические традиции

Menéndez 2002 — Menéndez E.L. La parte negada de la cultura: relativismo, diferencias у racismo. Barcelona: Bellaterra, 2002.

Palerm 1998 — Palerm Á. Antropología у marxismo. México: Centro de Investigaciones у Estudios Superiores en Antropología Social, 1998.

Paz 2004 — Paz O. El laberinto de la soledad. México: Fondo de Cultura Económica, 2004.

Ribeiro 1968 — Ribeiro D. The Civilizational Process /Transl. B. J. Meggers. Washington: Smithsonian Institution Press, 1968.

Rutsch 2003 — Rutsch M. Isabel Ramirez Castañeda (1881–1943): una antihistoria de los inicios de la antropología mexicana // Cuicuilco. 2003. Vol. 10. P. 1–18.

Villoro 1950 — Villoro L. Los grandes momentos del indigenismo. México: Fondo de Cultura Económica, 1950.

Wolf 1969 — WolfE.R. Peasant Wars of the Twentieth Century. N.Y.: Harper & Row, 1969.

Александар Бошкович, Илана Ван Вик

Александар Бошкович (Bošković) — главный научный сотрудник Института социальных наук (Белград, Сербия). Работал на кафедре антропологии Университета Родса (Грейамстаун, ЮАР). Среди текущих научных интересов: этничность и национализм; история антропологии; этнология Балканского региона. Автор ряда книг: Myth, Politics, Ideology (Belgrade, 2006); Ethnology of Everyday Life (Belgrade, Helsinki, 2005) и др.

Илана Ван Вик (Van Wyk) — докторант Школы восточных и африканских исследований Лондонского университета. Училась и преподавала на кафедре антропологии и археологии Университета Претории (ЮАР). Среди текущих научных интересов: этничность, гендер и власть; урбанизация и социализация; неолиберализм и культура.

Проблема идентичности:

Антропология в Южно-Африканской Республике (1921–2004 гг.)

Начало антропологии в ЮАР было положено в XIX в. работой таких миссионеров, как Александр Жюно, и в этом качестве вполне вписывается в клише «колониальной» науки (Hammond-Tooke 1997; Thornton 1998). Вместе с тем антропология представляла собой нечто большее даже в виде таких скромных начинаний в бывшей британской колонии (Cocks 2001; Thornton 1983). Она являлась ареной столкновений и борьбы различных мнений, а также важной лабораторией для различных политических экспериментов, часть из которых оказала длительное и разрушительное влияние на южноафриканские общества.

В данной статье мы кратко характеризуем трудные времена, которые пережила эта дисциплина с 1921 г., а также описываем положение вещей в современной антропологии страны и ее перспективы. Хотя во многих отношениях антропология в ЮАР прошла те же этапы, что и антропология в других странах, например в Великобритании, необычная связь южноафриканской антропологии с политикой придала своеобразие ее направленности и осложнила ее поиск собственной идентичности.

Предшествующие исследования облегчают нашу задачу. К примеру, покойный Дэвид Хэммонд-Тук[107] (Hammond-Tooke 1997) представил в свое время замечательный обзор антропологии в ЮАР, охватывавший 1920–1990-е годы, а Джон Шарп еще в 1980 г. заметил, что в рамках антропологии сосуществовали два различных направления (Sharp 2001, 2002)[108]. Другие весьма полезные статьи включают обзор Роберта Гордона и Эндрю Шпигеля (Gordon, Spiegel 1993), представляющий собой реакцию на более ранний обзор Б. По (Pauw 1980), а также инаугурационное обращение Адама Купера на первом общем собрании южноафриканских антропологов в 2001 г. (Kuper 2002). Тем не менее предлагаемый ниже очерк — по преимуществу продукт нашего собственного опыта и взглядов, а также того контекста, с которым мы лично связаны (в частности, того факта, что оба автора — бывшие члены кафедр, на которых преподавание антропологии и антропологические исследования имели длительную традицию [более 70 лет в Претории и более 60 — в Грейамстауне]).

Одно из наиболее распространенных клише о развитии этой дисциплины в Южной Африке — утверждение о существовании двух далеких друг от друга и взаимно несовместимых исследовательских традиций. Считалось, что подавляющая часть антропологов/этнологов, говорящих на африкаансе, проводили свои исследования в традиции немецкой Volkskunde (или, как ее называли здесь, volkekunde), поддерживавшей систему расовой сегрегации, известную как апартеид[109], в то время как их англоязычные коллеги работали в рамках социальной антропологии (преимущественно британской) и в основном находились в оппозиции к апартеиду[110]. Купер резюмирует содержание этого клише в утверждении, что volkekunde «целенаправленно развивалась как идеологическая подкладка апартеида» (Kuper 1987: 2). Однако в реальности трудно отыскать южноафриканского антрополога (независимо от ее/его первого, т. е. родного, языка!), который бы никогда не работал в той или иной форме на бывшее правительство в период до 1990 г., например, как консультант правительственного агентства или департамента. Это то, что Хэммонд-Тук довольно наивно объясняет нехваткой в то время рабочих мест для англоязычных антропологов (Hammond-Tooke 1997).

Следует сказать, что работа нескольких выдающихся современных ученых, говорящих на африкаансе, например таких, как Майк де Йонг, Крис де Вет или Кис ван дер Ваал, осуществляется в рамках лучших традиций «международной» социальной и культурной антропологии и оставалась таковой даже в годы апартеида.

Интересно остановиться на деятельности антрополога, чья жизнь и работа может восприниматься как «показательный случай» из рассматриваемой региональной традиции. Дэвид Хэммонд-Тук (1926–2004) был плодовитым автором и, возможно, последним из выдающихся южноафриканских антропологов. Его интересы охватывали обширную область от сравнительной этнографии и доколониальной социальной истории до таких исследовательских тем, как колдовство, мифы, целительство и родство. Он был редактором известного сборника о бантуязычных народах Южной Африки (Hammond-Tooke 1974)[111] — пересмотренной и обновленной версии шедевра, опубликованного в 1938 г. под редакцией его бывшего учителя Айзека Шапера.

Хэммонд-Тук соединял свой интерес к истории с большим опытом полевой работы, результатом чего стало значительное число написанных им книг и статей. На его ранние работы большое влияние оказала структурно-функциональная традиция, характерная для золотого века южноафриканской антропологии (1930–1950-е годы). В 1970-х годах на него повлиял структурализм Леви-Стросса, в результате чего он написал несколько работ с весьма оригинальным анализом зулусских мифов. Его интересовала религия вообще — Хэммонд-Тук рассматривал религиозные верования и ритуалы как часть мировоззрения, глубоко укорененного в традициях и истории народа. Его главной целью, таким образом, стало выявление скрытой структуры различных верований, и в ее достижении ему сопутствовал успех: его монографию о народе kgaga широко цитируют (и ею восхищаются) исследователи антропологии религии (Hammond-Tooke 1981).

Кроме того, неприятие Хэммонд-Туком марксизма не принесло ему слишком много друзей в сообществе южноафриканской антропологии, в которой марксизм и функционализм доминировали вплоть до конца 1990-х годов[112].

107

Александар Бошкович благодарен ныне покойному У. Д. Хэммонд-Туку за неоднократные встречи в 2001–2003 гг. и за возможность критически оценить место и будущее южноафриканской антропологии. Он также выражает признательность Айзеку Нихаусу (Университет Претории), Роберту Торнтону и Рехане Эбрахим-Вэлли (Университет Витватерсранда), Роберту Палмеру, Крису де Вету и Майклу Уиссону (Университет Родса), Файоне Росс (Университет Кейптауна) и Яне Ур (Министерство иностранных дел Республики Словении). Это, однако, не означает единства взглядов перечисленных выше лиц с тем, что изложено в данной статье.

108

Это заключение было еще раньше сделано Мартином Уэстом в 1979 г. в его инаугурационной лекции в Университете Кейптауна (West 1979).

109

О роли, которую в этом играл в 1930-х годах Эйзелен и его коллеги из Университета Стелленбош, см. в работе Хэммонд-Тука (Hammond-Tooke 1997).

110

В соответствии со знаменитым финалом инаугурационной речи Рэдклифф-Брауна в Университете Кейптауна в 1922 г.: «Сегрегация не может быть действенной» (Kuper 2002).

111

Бантуязычные народы Южной Африки.

112

Бывшие студенты как в Университете Витуотерсранда, так и в Университете Кейптауна сетовали на академическую изоляцию и жесткую критику, с которой им приходилось сталкиваться, если они не приспосабливались к марксистскому подходу.