Лист фикуса

Что это такое? Лицо мамы просияло. Она положила мою находку на ладонь и любовалась ею, не отвечая на мой вопрос. Я подумала: мячик, шарик, потом вспомнила про яичко. Но мама сказала, что это картофелина. Кто-то обронил её нечаянно. Мама очень сочувствовала человеку, потерявшему картошку, но отдать потерю было некому. Мама сказала, что мы придём домой и сварим из неё чудесный суп.

А суп мы обычно варили так. Вечером, когда мама приходила домой с работы, она топила печку. Открывала её дверцу, и мы садились на маленькой скамеечке рядом у огня. В кружки наливали кипяток.

Блокадный хлеб был чёрный, сырой, тяжёлый, прилипал к зубам. Поэтому ломтик хлеба нанизывали на лучинку и держали около огня. Хлеб подсыхал немного, его крошили в кипяток и ели такой «суп» ложкой. А картофельный суп оказался просто замечательным!

До войны родители баловали меня. Я приходила с папой в булочную, и мне давали сдобную булочку «птичку». Я съедала только «глазик» (изюминку) и возвращала булочку папе. В пирожном «сахарная трубочка» я ела крем, а трубочку доедал папа. Сколько раз, сидя с мамой у печки, я жалела, что не было теперь ни «птичек», ни сахарных трубочек.

Воровка

Воровать нельзя. Быть вором стыдно.

Но бывают разные обстоятельства. Судите сами.

Я уже рассказывала, что у нас была совсем старенькая бабушка. Она лежала в постели, так как у неё была сломана нога. Мама, уходя на работу, оставляла еду мне и на столике у кровати бабушке.

Я съедала свою еду сразу, а бабушка делила на части. И я у неё таскала кусочки. У бабушки была палка, которой она отгоняла меня. Вечером бабушка жаловалась маме, а мама уговаривала свою четырёхлетнюю дочку не делать так. И я обещала.

Однажды мама где-то была, и там оказался рассыпан мешок с урюком (сухие абрикосы). Мама взяла и всыпала по горсти урюка себе в резиновые сапоги и пошла. Зашла за мной в детский сад, но до дома ей было не дойти, было больно ногам.

Мы с ней сели на развалины на улице Шкапина. Это была жуткая улица, вся в руинах, с открытыми люками. Мама сняла сапоги и вытряхнула урюк. Я стала подбирать его и есть. Мама сердилась, отбирала урюк, потому что он грязный, по нему бегали крысы, он был в сапогах, она на него наступала. А мне было не удержаться. Когда мама заплакала, наверное от стыда и отчаяния, тогда я угомонилась.

Во время блокады не все жили плохо. Одна наша родственница работала на хлебозаводе. Она понемногу выносила оттуда муку, сахар. Продавала голодным людям, выменивала на золото, картины, ковры, сервизы. Но хранить дома продукты она боялась, так как устраивались обыски и её могли судить.

Однажды она попросила маму взять на сохранение двухкилограммовый пакет муки: она знала, что у нас искать никто не будет. Мама честно хранила эту муку. Но как-то было совсем голодно и мама решила, что если взять одну ложку муки и забелить наш суп, то будет незаметно.

Потом как-то взяла ещё ложку. А потом мама поняла, что уже заметно уменьшение содержимого пакета. Расстроилась, но досыпать пакет было нечем, а у родственницы это была не последняя мука.

Да будет свет

До войны мне было три года, но кое-что я помню хорошо. Например, мультфильм «Федорино горе», как от неряхи Федоры сбежала посуда.

Летом мы жили на даче на Средней Рогатке. Это район станции метро «Московская». Там была лужайка с жёлтыми ромашками. Они были почти с меня ростом, и я боялась в них потеряться. Я ходила через эту лужайку с бабушкой на птичий двор к цыплятам.

Цыплята были маленькие, жёлтенькие. Вечером их укладывали в большие корзины, и я с удовольствием помогала птичницам. Корзины ставили друг на друга. Однажды утром, когда мы пришли, выяснилось, что часть цыплят погибла, их придавило корзиной. Я горько расплакалась, на всех рассердилась, птичницы вняли моим слезам и стали аккуратнее ставить корзины. За работу мне дали яиц, положили в подол платьица, и я очень осторожно донесла их до дома.

А вот про электрический свет я забыла, и когда он зажёгся однажды, для меня это было чудо.

Наверное, все вы смотрели фильм «Золушка». Помните, как в кухне, где Золушка разбирала фасоль, вдруг стало светлеть. Становилось всё светлее, светлее, и Золушка поняла, что к ней пришла её крёстная — волшебница и сейчас произойдёт что-нибудь чудесное.

Вот представьте себе, я сижу вечером в полутёмной комнате, горит коптилка. Мама на кухне что-то делает, а я ем патоку (что-то похожее на повидло) — угостила соседка. И вдруг начинает светлеть. Свет льётся откуда-то сверху, постепенно усиливается. Появляются очертания шкафа, стола, двери. Происходит чудо, а я не знаю, что это такое. Я выбегаю в коридор, на кухню, везде светло. Все обнимаются, смеются, радуются. Дали электричество. Загорелись лампочки.

В годы блокады все окна плотно закрывались шторами, чтобы свет не проникал на улицу. Тогда враг не знал, куда бросать бомбы. А если у кого-то было плохо зашторено окно, дежурный патруль поднимался в квартиру и требовал плотно занавесить окна.

Героические поступки

Может быть, вы со мной не согласитесь, но я думаю, что героические поступки могут совершать не только взрослые герои, но и дети. Я не имею в виду тех мальчиков, что в блокадном городе тушили «зажигалки» (так называли бомбы, вызывающие пожар), девочек, что ухаживали за ранеными, и т. д.

Я имею в виду поступки маленьких детей. Любите ли вы сгущёнку, как люблю её я? В войну тоже была сгущёнка, только было её очень мало. Мама, уходя на работу, убирала продукты в тумбочку и вешала замок. Но так как были колечки в дверцах, то можно было в щёлочку увидеть, что там есть банка сгущёнки.

Однажды вечером, придя с работы, мама затопила печку, нагрела воды, открыла целую банку сгущёнки, и мы сели за стол ужинать напротив друг друга. От тепла мама стала сонная, взяла чайную ложку и начала медленно, понемножку есть сгущёнку. Я сидела напротив и ждала, когда и мне дадут ложечку, но она меня не замечала. Раньше мама никогда так не поступала. И хотя мне очень хотелось есть, я понимала, что останавливать её нельзя, и молча глотала слюнки. Но когда ложка начала царапать дно, я взвыла. Мама очнулась и с ужасом увидела, что съела почти всю сгущёнку одна. Стала оправдываться, упрекать меня, почему я её не остановила. Отдала мне остатки сгущёнки.

Хоть я была маленькая, но я поняла, что у мамы кончались силы, и если бы она не съела сгущёнку, то, может, у меня не стало бы мамы, но тогда бы не стало и меня.

В годы блокады были очень морозные зимы. В Огородном переулке, где мы жили до войны, были дрова, вода, и маме близко было ходить на работу на Кировский завод. Но это уже была прифронтовая зона, и жить там не разрешалось.

Нам дали комнату на Балтийской улице. Сейчас это расстояние в три автобусных остановки. Мама посадила меня на санки, укутала одеялом и повезла на новую квартиру.

Вот представьте: темно, только луна освещает дорогу, мороз, ветер, нигде никого, и мама тащит саночки со мной.

Пока она шла по проспекту Стачек, ветер был не такой сильный. Но когда мы выехали на площадь, то метель стала жуткой. Нам надо было пересечь площадь и свернуть за угол, там Балтийская улица, и за углом безветренно.

Я чётко вижу эту картину даже сейчас. Большая, в сугробах площадь, метель. На небе временами открывается луна, и становится светло. Памятник С. М. Кирову укрыт досками и возвышается над всем. Молодая, голодная, уставшая после работы, мама тащит из последних сил меня в санках. А у меня замёрзли коленки, очень больно, но я терплю, понимаю, как трудно маме, и жду, когда мы свернём за угол и можно будет ей отдохнуть. Но боль усиливается, я не могу сдержаться и начинаю плакать. Мама останавливается, начинает растирать мне ножки и упрекает меня, почему не сказала раньше. А я так хотела ей помочь. До сих пор перед холодами у меня болит правая коленка, и я завязываю её на ночь шарфом.