Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 25 из 51



— Вот видишь, все хорошо... — говорил он и гладил ее по голове, — теперь я и вовсе близко от вас буду...

Но она как будто ничего не слышала и не понимала и лишь все крепче прижималась к нему всем своим исхудавшим от болезни и тоски телом...

Он сказал несмело:

— Кузька-то как? — взглянуть бы на него....

И тогда, осознав сразу всю жестокую кратость свидания, она отшатнулась от него.

— Каменный ты, Сергей!

— Где Кузька? — спросил он, понимая, что любые слова утешения и оправдания бессильны.

Лиза взяла его за руку и подвела к постели.

Кузька лежал ничком, уткнувшись в тощую подушку, подложив руку под взлохмаченную кудрявую головенку.

Сергей осторожно взял его на руки.

Кузька, не просыпаясь, обхватил руками шею отца.

Сергей стоял молча, прислушиваясь к ровному дыханию сына, чувствуя руками и грудью разогретое сном теплое тело мальчика. И не было сил разнять эти ручонки, доверчиво обвившие ему шею...

Наконец решился. Положил бережно на постель, укрыл дерюжным одеяльцем.

— Теперь когда же?..

— Ничего не скажу, Лиза... — признался Сергей, — не хочу обманывать напоследок... В бугровском отряде будем, пока недалеко... А как оно дальше обернется, кто знает... Будет случай, пошлю весточку...

Лиза вздохнула.

— Разве что весточку...

Сергей шагнул к ней, обнял. Она не шевельнулась, не отозвалась на его ласку.

— Ты пойми, Лизанька, по-другому нельзя. Не такое время, чтобы о себе только думать.

— Ты и об нас не думаешь.

— Вы и я — это одно, свое... Нельзя сейчас только о своем. Да и нам не все едино, какая впереди жизнь будет. А кто для нас ее хорошую припасет?..

— Иди... ждут тебя, — сказала Лиза.

— Береги Кузьку.

— Иди, иди...

Она как будто уже и торопила его...

Но едва закрылась за ним дверь, свалилась на лавку и заплакала в голос.

— Не убивайся ты!.. Али слезами поможешь?.. — сказала из-за перегородки до того молчавшая жена Кузьмы Прокопьича Василиса.

Лиза отозвалась со злой горечью:

— Тебе что убиваться! Твой дома.

— Не к месту попрекаешь, Лиза, — без обиды возразила Василиса. — Кузьма у партизан и перевозчик, и дозорный, и связной. Неровен час, вернутся беляки, его первого кончат... Да что я тебе говорю, вроде ты сама не знаешь...

— Эко ты проворно, — сказал Семен Денисыч Сергею, — мы еще и докурить не поспели.

Сергей улыбнулся невинному обману старика. Ни у кого в руках не было цигарки. Все наготове, ждали его.

Теперь, когда знали, что белых в деревне нет, ни к чему было таиться. Вдоль плетня добрались до первого проулка и по нему вышли на улицу. Деревня вся обстроилась по обе стороны ее. Для второй улицы места не было: слева крутой подъем, справа берег реки.

Улица продолжалась малоезженой, заросшей травою дорогой. За неширокой полоской кочковатого луга текла река. В ровный гул вплетался плеск отдельных струй, дробившихся на прибрежных валунах, открылках порога.

Шли молча, ходким шагом.

Впереди, упираясь вершиной в низкое ночное небо, проступила темная громада скалы. Дорога, ставшая каменистой тропой, прижалась к ее подножию.

Под ногами захрустела галька. Прошли еще сотни три шагов, и скала рассеклась узким распадком, по которому журча сбегал ручей.

В свете костра увидели двухскатный шалаш.

Высокий плечистый человек, стоявший возле костра, услышав шаги, обернулся и окликнул их.

— Свои, Кузьма Прокопьич! — ответил Корнюха.

— Коли свои, милости просим! — радушно и спокойно пригласил Воронов.

Корнюха подошел к нему первый, поздоровался за руку и рядом с Вороновым словно стал ниже ростом. Кузьма Прокопьич был на полголовы выше и соответственно шире в плечах. Окладистая курчавая черная борода не то чтобы старила его, но придавала красивому энергичному с крупным прямым носом лицу строгую значительность.

— «Мне без бороды нельзя, — говорил сам Воронов, — молодому лоцману кто судно доверит?» Но, конечно, не бородой заслужил Кузьма Прокопьич славу лучшего на порогах лоцмана.

— Своих-то видел? — спросил Кузьма Прокопьич Сергея, когда после взаимных приветствий все уселись у костра.

— Видел.

— Что ж не заночевали в деревне?

— Тебя побоялись упустить.

— Шибко нужен?



— На ту сторону перебраться надо.

— Свет на мне клином сошелся, — усмехнулся Воронов. — Наша деревня рекой кормится, в каждом дворе лодку найдешь.

— Поостереглись к кому попало соваться.

— Это правильно, — согласился Кузьма Прокопьич, — нонче бывает, и брат брата не поймет. Да вас вон сколько. Любого уговорите.

Сергей улыбнулся.

— Опасались, как бы нас кто не уговорил.

— Белым духом у нас давно не пахнет, — сказал Воронов. — Как Бугров подошел, беляки все стянулись к острогу. Надо быть по всему, там и будет дело.

— Вот к Бугрову и торопимся.

— Утром перевезу, — коротко сказал Воронов.

— Спасибо, Кузьма Прокопьич!

Но тут врезался Санька Перевалов, которому давно не терпелось:

— А шпиона-то упустил!

Кузьма Прокопьич посмотрел на него с ласковым пренебрежением, как на несмышленыша.

— Какого шпиона?

— Который тут с тобой разъезжал, позиции высматривал!

— Ты, паря, попал пальцем в небо, — сказал Воронов. — Это ученый человек. Для науки старается.

— Попался бы он мне — показал бы ему науку! — пригрозил Санька.

— Простите, молодой человек. Какую вы собираетесь показать мне науку?

Все оглянулись.

У шалаша стоял высокий тощий человек, одетый в потертую кожаную куртку и сапоги с длинными голенищами. Щурясь на яркий свет костра, он внимательно разглядывал пришельцев. Спутанные седые волосы свесились на высокий лоб, и аскетически худое лицо с длинным, чуточку вислым носом напоминало лик иконописного святого.

Санька нисколько не смутился, скорее всего и не почувствовал скрытой в вопросе иронии.

— Документы! — резко сказал он, подойдя вплотную к незнакомцу.

— Ценю вашу деловую лаконичность, — сказал тот с учтивым полупоклоном.

Он нагнулся, опустил до колена широкий раструб голенища на левом сапоге и достал спрятанную за подклейкой бумажку. Спокойно, не торопясь подал ее Саньке.

Санька не стал читать, глянул только на штамп. В первый его строке стояло. «РСФСР».

— Загинай другой сапог! — приказал Санька.

Незнакомец посмотрел на Саньку с откровенным уважением.

— Великолепный образец логического мышления! — сказал он и достал из голенища правого сапога вторую бумажку.

Разглядев штамп на ней — «Совет Министров Сибири», — Санька только присвистнул и углубился в чтение.

Текст в обеих бумажках был один и тот же:

«Предъявителю сего инженеру-гидротехнику Мякишеву Василию Михайловичу поручается проведение исследовательских работ на всем протяжении реки Ангары. Всем местным органам власти предписывается оказывать инженеру Мякишеву полное содействие».

Разница была лишь в том, что в первой бумаге Мякишев назывался товарищем, а во второй — господином.

— Вот гад! — весело сказал Санька, прочитав оба документа.

Сунул обе бумажки Воронову, сказал уже со злостью:

— Понял теперь, какая тут наука!

— Читал обе, — невозмутимо ответил Воронов и подал бумаги Сергею.

На красивом Санькином лице заиграли желваки. Глаза сузились, так и впились в переносье Мякишеву.

— На кого работаешь?

— На русский народ! — с достоинством ответил Мякишев.

Санька сорвался на крик.

— Ты мне дурочку не строй!

— Обожди, Александр! — остановил его Сергей.

Он тоже подошел к инженеру.

— Как же это понять, не знаю уж, товарищ или господин Мякишев, один мандат у вас подписан Народным комиссаром Советской власти, а другой колчаковским губернатором? Который же действительный?

Мякишев даже плечами пожал.

— Оба действительны. Оба с подписью и печатью.

— Да он смеется над нами, гад! — снова закричал Санька.