Страница 20 из 96
Ленин. Нет, вы не мешайте нам довести спор до конца. {Степке). Я утверждаю, что я похож.
Степка. Ты ни капли не похож, а там настоящий, раз его машиной напечатали.
Ленин. Нет, я настоящий, а он нет.
Степка. Нет, он.
Ленин. Нет, я.
Степка. Давай спорить.
Ленин. Давай.
Степка. На что?
Ленин. На что хочешь.
Степка. На кусок сахару.
Ленин. Хорошо. (Снял шапку.) Ну, теперь скажи, кто настоящий?
Степка смотрит на Ленина, потом на портрет его, отступает к взрослым. Маруся удивилась.
А теперь? (Надел шапку.)
Маруся. А теперь опять не похож.
Ленин (снял шапку). А снова?
Степка. Настоящий Ленин! Где ж я возьму ему сахар? (Вдруг, с большой решительностью.) Бабка, бежать на колокольню? (Убегает.)
Ленин. Зачем на колокольню?
Анна. Так он, буровит[25].
Ленин. Шустрый мальчик.
Чуднов. Баловной, беда.
Ленин. Я тоже в его пору шустрый был, кажется, и баловной. Мальчишки — загадочный народ, только мы еще не умеем с ними обходиться. Умения мало. А нам многое сейчас надо уметь. Нам не уметь нельзя… (Увидел светец.) Светец, настоящий старинный светец?
Чуднов. Неужто знаете, Владимир Ильич, как жгут лучину?
Ленин. Знать-то знаю… Но неужели и вам приходится зажигать эту штуковину?
Чуднов. Когда керосину не дают, то с ней обходимся.
Анна. Трещит. С ней и то веселей, чем впотьмах.
Ленин. Да, конечно, веселей.
Входит Роман. В руках мешок, до половины наполненный какими-то легкими вещами. Роман не ожидал в эту минуту найти дома Ленина.
Чуднов. А это мой сын Роман. Председатель Совета и еще… Вообще.
Ленин. Здравствуйте, председатель! Что это у вас в мешке?
Роман. Реквизит.
Ленин. Интересно, что за реквизит. Можно посмотреть?
Роман (запинаясь). Можно.
Ленин. Цилиндр… (Взял, повертел, щелкнул пальцами по цилиндру.) Атлас… Чудесная штука. Значит, у вас есть свой театр?
Роман. Пролеткульт.
Ленин. А что это такое — Пролеткульт?
Роман. Я сам хорошо не знаю. Это, как бы сказать, пролетарская культура.
Ленин. Откуда вы добыли цилиндр?
Роман. В Москве на Сухаревой[26] купили.
Ленин. Кто же будет играть в нем?
Роман. Я.
Ленин. Кого же вы будете представлять?
Роман. Банкира.
Ленин. Банкира? А трудно представлять банкира?
Роман. Нет.
Ленин. Я бы ни за что не взялся.
Чуднов (горячо). Чистая беда, Владимир Ильич,
Ленин. Отчего — беда?
Чуднов. Пришел из армии человек-человеком — и вдруг стал представлять! Дети растут, а отец — артист!
Ленин. И чудесно, что артист. Я, например, банкира не умею представлять, а он может. Мы с вами, товарищ Чуднов, старомодные люди.
Чуднов. Разве что… старомодные.
Вбегает Казанок.
Казанок. Во имя отца и сына и святого духа…
Ленин. Что-о?
Казанок. Ох, что же я понес… Это я, Пантелей Казанок, звонарь здешний и общественный пожарник. Помните, зимой в метель с вами в лес на лыжах ходил?
Ленин. Еще бы… конечно, помню!
Казанок. Помнит… Пришел показаться! Живой я… (Окружающим.) Я на своем месте буду, не сумлевайтесь! (Ленину.) Мы рады… весь народ! Я сейчас буду звонить не по уставу, а от всей души… Вот и весь Казанок, что на нем, то и в нем — весь наружу. Прощайте, извините, я спешу на место. (Убегает.)
Ленин. Почему же он убежал?
Анна. Простой он… бесхитростный…
Роман. Позвольте, Владимир Ильич… позвольте, товарищ Ленин, просить вас выступить у нас на митинге. А также просить вас в Пролеткульте откушать чаю.
Анна. Нет уж, Владимир Ильич, чай пить в Пролеткульт не ходите. У них там и самовара порядочного нет.
Ленин. А что? Может быть, не стоит идти в Пролеткульт? Мы и здесь чаю напьемся, а? Позвольте мне остаться здесь. И хорошо бы нам без митинга обойтись.
Вбегает Рыбаков.
Рыбаков. Подстрелил! Трех птиц подстрелил… {Показывает уток.) Я подождал ветерка с поля и не обманулся… под ветром все воды открылись. {Чуднову.) Вот тебе и туман.
Ленин (сокрушенно). Тихон Иванович…
Чуднов. Сознаю, Владимир Ильич…
Ленин. Утки… Настоящие дикие утки. Мы с вами философствовали о причинах туманов, непогод и прочих стихий, а он подстрелил…
Анна. Что же ты, егерь! Осрамился.
Чуднов. Не говори, мать! А вы, Владимир Ильич, как я понимать могу, нынче охотой совсем не занимались.
Ленин (удивленно). Неужели?
Чуднов. Мне так оно показалось.
Ленин. Неужели показалось? А может быть, и правда. Я сегодня был очень плохим охотником, товарищ Чуднов, но зато… (Не договорил, Рыбакову.) Зато вы молодец! А ведь не охотник — моряк.
Рыбаков. Так что же, я всех расстроил?
Ленин. Конечно, расстроил. Какой же охотник не расстроится? Ветерка подождал с поля и обштопал старых охотников. Цените, Тихон Иванович, прекрасные утки! Вы их спрячьте, чтобы кошка не утащила.
Слышен колокольный звон.
Набат? Набат…
Анна. Это ведь Казанок не стерпел.
Чуднов. Ах, леший, вот леший-то!
Роман (у окна). Ну, теперь ничего сделать нельзя. Вся деревня поднялась.
Ленин. Если так, то и мы пойдем. Ах, звонарь, раззвонил обо мне звонарь. На то он, конечно, и звонарь. Товарищ Чуднов… (Остановился у дверей.)
Чуднов. Ась?
Ленин. А ведь беспокойно жить с большевиками?
Чуднов. Беспокойно, Владимир Ильич.
Ленин. Кто их знает, что они завтра выдумают.
Чуднов. Верно говорите, Владимир Ильич.
Ленин. Надо, товарищ Чуднов, беспокоиться и беспокоить, иначе пропадем, съедят. Пойдемте, товарищи, на улицу, а то ведь он так от восторга всю колокольню разнесет.
Набат.
Кремлевская набережная и бульвар. Ночь. Редкий слабый свет фонарей. На скамейке под деревом сидит Рыбаков. Сначала он насвистывает, потом начинает петь.
Рыбаков (старательно поет).
(Задумывается, встает.) Если без трубы найду Марс, тогда да… Если не найду, то нет… (Долго смотрит на небо и напевает.)
Появляется нищая старуха.
Нищая. Кавалер, убогую, больную старуху угости папиросочкой.
Рыбаков. Пожалуйста.
Нищая. Благодарю вас, молодой кавалер. (Уходит.)
Появляется Ленин. Узнает Рыбакова.
25
Буровить — мешать, не давать дело делать, быть помехой.
26
Сухарева — Сухаревский рынок, на месте которого теперь находится Колхозная площадь.