Преодоление игры

Действительно, война между директором и главным инженером была вялой и велась где–то в стороне от главных для плановых заданий путей. Позже я поняла, в чем состояла ее суть — каждый стремился, с одной стороны, захватить фактическую власть над производством, чтобы единолично влиять на управление процессами, а с другой стороны, быть ближе к заказчикам. Достигнутое за счет этого двуединое превосходство поднимало персональный авторитет руководителя и открывало возможность производить услуги нужным людям, а значит, и пользоваться услугами нужных людей. В основе суеты лежала личная выгода.

Ни тот, ни другой не могли обойтись без помощников, и тут перевес был на стороне главного инженера. Дело решала начальник производственного отдела, крученная бабенка, не последний человек в этом противостоянии. Она была соученицей главного инженера по институту. А ее муж занимал должность главного инженера на «Заре» — тогдашней типографии Обкома партии. Ее позиция влияла на расклад сил и часто определяла итог стычек.

Образно говоря, директор тут олицетворял добро, а главный инженер и его клика — зло. В соответствии с этим и методы их были разными: директор оставался в поле нравственности, не позволял себе бесчестных поступков, а главный инженер и начальник производственного отдела этим не заморачивались. Имя им было — черный беспредел. Они способны были на сговор, вранье, клевету, лжесвидетельства, подтасовку фактов, запугивание или подкуп рабочих, на самые отвратительные сделки с совестью. Думаю, без комментариев ясно, кому труднее жилось и работалось.

Это я пишу для того, чтобы подчеркнуть, как трудно мне порой приходилось держать равновесие под градом ударов. Стоило только расслабиться, и я получала под дых. Спасало два прекрасных качества, слава богу, присущих мне: чувство юмора и умение жить над суетой своих антагонистов и не замечать ее, упрямо и показательно действуя по правилам. Поэтому на партийных собраниях я побеждала — коммунисты и беспартийные меня любили и поддерживали.

Развернуть новый передел на производстве — дело почти героическое, благо, что для издательства многого не требовалось: ни конвейеров, ни новых автоматических линий, ни вообще каких–нибудь вложений — для начала хватало одной хорошей головы, энтузиазма и кабинета с телефоном. На свою голову я никогда не жаловалась, энтузиазма хватало, а кабинет и старый был не плох. И все же на реализацию моей идеи ушло несколько лет.

К сожалению, времени поработать для души нам было отпущено мало — сказалось и начавшееся «демократическое» гонение на «красных директоров», и возраст Николая Игнатьевича, он был уже пенсионером и прекрасно видел, что ему пора уходить. Кстати, как и главному инженеру, они были почти ровесниками. Но и оставаться в родном коллективе, где он только директором проработал свыше 30 лет, ему тоже хотелось. Он не мыслил жизни без типографии, без запаха бумаги и красок, без гула машин и ежедневной стопки новых книг на столе.

В советское время существовала прекрасная кадровая традиция готовить себе преемников, и Николай Игнатьевич готовил тоже. Но так получилось, что, почувствовав свободу, более легкие деньги в ведомственных и маленьких заводских типографиях, самые востребованные специалисты ушли туда. А главный инженер этому способствовал. Зачем ему новые ставленники директора? Пусть уходят, у него на место директора была своя креатура, при которой он тоже хотел досидеть до последнего вздоха. Но, как писал О. Генри, Боливар двоих не вынесет — оба они понимали, что после выхода на пенсию остаться на работе в качестве советника нового директора сможет только один из них.

И тут они начали сражаться не на шутку.

Однажды Николай Игнатьевич вызвал меня, а когда я зашла к нему, даже не предложил сесть.

— Скажи, ты оставила бы меня на работе после того, как я покину этот кабинет? — спросил он, и добавил: — Будь на то твоя воля.

— Конечно, оставила бы, — не задумываясь, ответила я. — Это надо быть совсем простым, чтобы отказываться от такого специалиста.

— Ладно, иди работай.

Прошло дня два, и вдруг меня вызывают в областное управление. За время моей работы в типографии там два раза сменился начальник. Первые два были людьми серьезными, ответственными, а этот, последний — выскочка из комсомольского молодняка, глупый и заносчивый. Поговаривали, что при приеме на работу молодых девушек он обязательно тестирует их на профпригодность и укромном месте. Фактов у меня нет, но он давал поводы считать это правдой. Работать с таким — одно мучение, тем более людям в возрасте.

— Николай Игнатьевич собирается на пенсию, — сказал он, — вы знаете об этом?

— Знаю, конечно.

— Мне трудно принять решение, — откровенничал он. — В вашей отрасли я человек новый. Поэтому не обессудьте за вопрос — кого лично вы видите на его месте?

— Если из наших сотрудников, то никого, — я сдвинула плечом. — Все, кого он готовил на свое место, ушли от нас. Но при желании их можно найти и вернуть.

— Вы можете назвать фамилии?

— У вашего инспектора по кадрам эти фамилии есть, их немного, — сказала я.

— А все же, — настаивал он, и я назвала фамилии нескольких человек, сопроводив их короткой характеристикой, почему считаю, что они могут претендовать на должность директора.

— Хорошо, спасибо, — начальник областного управления по печати посмотрел на меня прищуренным взглядом, и я поняла, что разговор не окончен, что это была только преамбула. — Я удовлетворен вашим ответом.

— Я думаю, что в этом деле важно мнение самого Николая Игнатьевича, — сказала я. — Наверное, он думал об этом.

— Да, — вскинулся хозяин кабинета после паузы. — Думал и назвал вас. И я в принципе не возражаю.

Для меня это было новостью! Никогда Николай Игнатьевич не заговаривал со мной об этом.

— Что значит «в принципе»? — растерялась я. — И вообще, я не полиграфист.

— В принципе, это значит, что при определенных условиях вы можете занять кресло директора. Подумайте об этом. А насчет полиграфии я вам скажу так: вы проработали на типографии десять лет, и, я уверен, знаете эту профессию лучше меня. Но я же вот пришел, руковожу, и даже неплохо получается.

— Ну вы… — я замялась, говорить, что думаю, или нет, а потом решилась: — у вас чисто управленческая работа, а там сложные технологии, выпуск продукции, план. Там без специальных знаний трудно работать.

— Словом, вам есть, о чем подумать, — он встал из–за стола, подал мне руку. — Свое мнение я вам сказал. Даю на обдумывание три дня.

— Секундочку, — меня осенила одна интересная мысль: — Прошу прощения, а кандидатуры от других наших людей к вам поступали?

— Пока нет, — сказал начальник областного управления по печати. — Мы подождем ответа от вас, а потом будем продвигаться дальше.

С тем я и ушла, поняв только одно — битва между директором и главным инженером недавно вышла за пределы типографии, это только цветочки. Безусловно, что главный инженер уже знает о том, что директор всерьез решает вопрос о своем уходе, и на днях помчится к областному начальнику со своими предложениями. Интересно, кого же он станет предлагать?

Я здесь не пишу хронику типографских событий, а обрисовываю обстановку, в которой мне приснился вещий сон, поэтому не буду описывать подробности и детали. Скажу только, что по возвращении из областного управления у меня с директором состоялся разговор — спокойный и обстоятельный. Его резоны видеть меня своей преемницей я поняла, они были разумны при том, что он обещал мне поддержку в случае победы. И в победу он верил. Но в управлении мне сказали «при определенных условиях» — напомнила я ему.

— Что это может означать? — спросила я. — Вам он ничего такого не говорил?

— Если я скажу тебе, что он хочет денег, то буду почти прав.

— И вы думаете, что возьмет?

— Даже не сомневаюсь, — сказал директор. — Вопрос в том, сколько он хочет.

— Сколько бы ни хотел, у меня их нет, — тут только я поняла, что мой дорогой директор не так уж свят, и что место секретарши в его приемной тоже было ловко сторговано, а я удивлялась, ну почему он взял в приемную эту безответственную фифу.