Семейные тайны

К чему весь этот богатый опыт светской жизни, если она не способна сообразить, в чем должна явиться на день рождения к собственному племяннику и какую манеру поведения избрать в общении с ним?

Она надела на шею серебряный ошейник, сняла его, выбранила себя и опять надела. Какое имеет значение, в чем идти? Все равно она там чужая. Да, она будет держаться с непринужденным видом, как равная среди равных, и Куинны будут делать вид, будто рады ей, и все вздохнут с облегчением, когда она распрощается и удалится.

Два часа, сказала она себе. Она пробудет там два часа. Два часа она как-нибудь вытерпит. Все будут предельно учтивы, стараясь избегать неловкости и неприятных сцен. Ради Сета.

Она зачесала назад волосы и сцепила их заколкой на затылке, затем критически оглядела себя в зеркале. Вид у нее уверенный, решительный. Доброжелательный, не агрессивный.

Разве что свитер слишком яркий. Лучше бы надеть что-то в серых или коричневых тонах.

Боже всемогущий!

Телефонный звонок положил конец ее терзаниям. Она с готовностью схватила трубку.

— Да, алло, доктор Гриффин.

— Сиб, ты еще там? А я боялась, что ты уехала.

— Глория. — Ноги внезапно подкосились, и она медленно опустилась на кровать. — Ты где?

— Да я тут, поблизости. Извини, что смылась от тебя тогда. Я была немного не в себе.

Не в себе, подумала Сибилл. Что ж, вполне подходящее определение. Судя по темпу речи и дикции, состояние Глории, очевидно, и теперь оставляет желать лучшего.

— Ты украла у меня деньги.

— Я же объяснила. Я была не в себе, запаниковала. Мне нужны были наличные. Я все верну, не беспокойся. Ты разговаривала с теми ублюдками?

— Я встречалась с семьей Куиннов, как и обещала, — ровно отвечала Сибилл, разжимая стиснутую в кулак ладонь. — Я дала им слово, Глория, что мы обе придем на встречу с ними и обсудим положение Сета.

— Я-то слова не давала, верно? Ну и что они сказали? Что они собираются предпринять?

— Они сказали, что ты занимаешься проституцией, что ты жестоко обращалась с Сетом и позволяла своим клиентам приставать к нему.

— Лжецы! Проклятые лжецы! Им просто хочется поиздеваться надо мной. Они…

— Они сказали, — спокойно продолжала Сибилл, — что ты обвинила профессора Куинна в сексуальных домогательствах. Будто двенадцать лет назад он угрозами склонил тебя к связи с ним и в результате ты родила Сета. Они также сообщили, что профессор Куинн передал тебе более ста пятидесяти тысяч долларов.

— Полная чушь.

— Не полная. Профессор Куинн, Глория, не прикасался к тебе ни двенадцать лет, ни год назад.

— Откуда ты знаешь? Откуда, черт побери, ты знаешь, что…

— Профессор Куинн твой отец, Глория. Это мне мама сказала.

На другом конце провода повисло молчание, нарушаемое учащенным дыханием Глории.

— Значит, он в долгу передо мной, верно? Он в долгу передо мной. Важный университетский профессор со своей скучной жизнью. Он мне много должен. Это все из-за него. Он во всем виноват. Столько лет плевал на меня. С улицы подбирал каких-то выродков, а про собственную дочь забыл.

— Он не знал о твоем существовании.

— Но я же ему сказала, разве нет? Представилась. Объяснила, кто я и что он должен сделать. А что он? Уставился на меня как дурак. Заявил, что сначала спросит у моей матери. И до тех пор даже на доллар не хотел расщедриться.

— Поэтому ты отправилась к декану и заявила, что он изнасиловал тебя.

— Припугнула его. Жуткий жлоб.

Она оказалась права, думала Сибилл. В полиции инстинкт не обманул ее. Эта женщина не ее сестра.

— И когда у тебя ничего не вышло, ты использовала Сета.

— У мальчишки его глаза. Это всякий заметит. — В трубке послышалось шипение: очевидно, Глория затягивалась сигаретой. — И он, как только взглянул на него, сразу запел по-другому.

— Он дал тебе деньги за Сета.

— Дал, но мало. Я заслужила большего. Послушай, Сибилл… — Ее голос жалобно задрожал. — Ты не представляешь, что это такое. Я ведь с пеленок растила его одна. Этот подонок Джерри Делотер только ручкой нам помахал. Мне никто не хотел помочь. Наша милая матушка даже говорить со мной отказывалась, когда я звонила. И этот чопорный козел, которого она выдавала за моего отца, тоже. Я ведь могла бросить мальчишку. Бросить в любое время. Социальные службы платят за ребенка мизерное пособие.

Сибилл уставилась в окно.

— О чем бы ни зашла речь, ты все сводишь к деньгам.

— Ты бы тоже сводила, если бы у тебя их не было, — вспылила Глория. — Тебе никогда не приходилось попрошайничать, беспокоиться о завтрашнем дне. Идеальная дочь никогда ни в чем не знала отказа. Теперь моя очередь.

— Я помогла бы тебе, Глория. Помогла бы еще много лет назад, когда ты с Сетом приехала ко мне в Нью-Йорк.

— Знаю я твою помощь. Старая песенка. Устройся на работу, образумься, перестань пить. Черт, а я не желаю плясать под твою дудку, ясно? Это моя жизнь, сестренка, а не твоя. И я живу, как хочу. И ребенок тоже мой, а не твой.

— Какой сегодня день, Глория?

— Что? О чем ты, черт побери?

— Сегодня двадцать восьмое сентября. Тебе это о чем-нибудь говорит?

— О чем мне это должно говорить? Обычная пятница, чтоб ей пусто было.

И день рождения твоего сына, подумала Сибилл, распрямляя плечи.

— Сета ты не получишь, Глория, хотя мы обе прекрасно понимаем, что нужен тебе не сын.

— Ты не…

— Помолчи. Давай не будем больше играть в кошки-мышки. Я тебя знаю. Не хотела знать, делала вид, что не знаю, но на самом деле имею полное о тебе представление. Если желаешь, чтобы я тебе помогла, пожалуйста. Я по-прежнему готова устроить тебя в клинику и заплатить за лечение.

— Я не нуждаюсь в твоей чертовой помощи.

— Прекрасно, дело твое. Но денег от Куиннов ты не получишь и к Сету близко не подойдешь. Я дала письменные показания их адвокату и оставила нотариально заверенное заявление у куратора Сета. Я рассказала им все и, если понадобится, засвидетельствую в суде, что для Сета во всех отношениях будет лучше, если он останется под постоянной опекой Куиннов. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы лишить тебя возможности вновь использовать его в своих интересах.

— Вот сука, — злобно прошипела Глория, но чувствовалось, что она потрясена. — Думаешь, тебе удастся манипулировать мной? Думаешь, объединившись с этими гадами, ты сможешь сбросить меня со счетов. Да я тебя уничтожу.

— Что ж, попробуй. Только у тебя ничего не выйдет. Помошенничала и хватит.

— Ты такая же, как она, да? — Глория выплевывала слова, как пули. — Как наша бесчувственная стерва-мамочка. Строишь из себя светскую принцессу, а за душой ничего. Обыкновенная сука.

Может быть, устало думала Сибилл.

— Реймонд Куинн не сделал тебе ничего плохого, но ты стала шантажировать его. И у тебя получилось. Во всяком случае, настолько, что он заплатил тебе. Но с его сыновьями этот номер не пройдет, Глория. И со мной тоже.

— Не пройдет? Что ж, посмотрим. Мне нужно сто тысяч. Сто тысяч, или я обращаюсь в средства массовой информации. «Нэшнл инквайрер», «Хард коупи». Посмотрим, что станет с твоими паршивыми книжонками, когда я расскажу всем, кто ты такая.

— Мои книги наверняка от этого только выиграют. Спрос на них увеличится процентов на двадцать, — невозмутимо парировала Сибилл. — Я не поддамся на шантаж, Глория. Поступай как знаешь. И подумай вот о чем. В Мэриленде тебе уже предъявлено уголовное обвинение. Имеется распоряжение суда, запрещающее тебе встречаться с Сетом. У Куиннов есть вещественные доказательства. Я их видела, — продолжала она, вспомнив про письма Глории. — В скором времени тебе также предъявят обвинения в вымогательстве и жестоком обращении с ребенком. Я на твоем месте поспешила бы выйти из игры.

Глория разразилась ругательствами. Сибилл повесила трубку и, закрыв глаза, опустила голову на колени. Ее тошнило, в висках коварно стучало — первый признак начинающейся мигрени. Она не могла унять дрожь, которую удавалось кое-как сдерживать во время телефонного разговора.