Морри

Было уже за полдень, когда затуманенное сознание Морри уловило: кто-то идет по тропе. Морри встрепенулся, попробовал изучить идущих сквозь корни дальних деревьев, но только еще раз убедился с досадой: это не его Лес. Вскоре, впрочем, он увидел сам. Двое. Человек и зверь. Женщина в голубой куртке с откинутым на спину капюшоном и рыжая кавказская овчарка с задранным вверх лохматым хвостом. Собака, бежавшая впереди, поравнялась с Морри, обнюхала вывороченнные корни и зарычала. - - Хо! Кто там, Хо? -- издали крикнула женщина. Метелка хвоста упала. Кавказец пятился, оскалившись и прижав уши. - - Хо! Пес вдруг сорвался с места и ринулся в чащу. Отбещав метров на двадцать, оглушительно залаял. Женщина остановилась. От нее до вывороченной сосны - не больше десяти шагов. Морри с трудом справлялся с желанием: выброситься из ствола и схватить. - - Хо! Иди сюда! -- крикнула хозяйка и сделала еще два шага по тропе. Кавказец ринулся к ней, с треском проломился через малинник, ухватил за рукав куртки. Женщина засмеялась. - - Эй, куда ты меня тащишь? Огромный пес целеустремленно волок ее с тропы. - - Ну ладно, дурачок, -- сказала женщина. - Пойдем посмотрим. Морри испытал острое разочарование. Но остался на месте. Не стоит рисковать. В этом лесу люди не так уж редки, можно и потерпеть немного. Терпеть пришлось недолго. Женщина и собака возвращались. И на сей раз псу не удалось увести хозяйку с тропы. -- Там ничего нет, Хо, мы уже смотрели! -- и строгим голосом: -- К ноге! Рядом! Кавказец послушно двинулся рядом. Только, когда до опрокинутой сосны осталось несколько шагов, пес заскулил. Женщина ласково потрепала огромную медвежью голову: - - Рядом, малыш, рядом! Так они и вошли под нависшие корни: светловолосая высокая женщина в голубой куртке и прижавшаяся к ее бедру поскуливающая овчарка. Морри качнулся и опустился вниз. Женщина даже не вскрикнула. Обрушившееся корневище ударило ее по голове и вмяло в рыхлую землю. Пес ухитрился выскользнуть. С визгом, он отпрыгнул назад, но тут же вернулся и, свирепо рыча, вгрызся в смолистое дерево. Морри не обращал на него внимания. Всем существом он рвал, впитывал, включал в себя восходящий поток. Рана на ноге зажила мгновенно. Пища! Его Пища! Морри задрожал от наслаждения и дерево заходило ходуном. Пес отпрянул, но через секунду опять впился в облепленный землей корень. Морри наполнялся Жизнью! Лучше бы, конечно, выход ее не был таким внезапным. Ей бы побурлить внутри обреченного тела, напитаться терпкой болью, страхом... Но нынче Морри не до тонкостей. Настоящий голод делает восхитительной любую Пищу. Поток иссяк. Морри успокоился и вышел из ствола. Пес увидел его и шарахнулся. Ужас и ненависть боролись в звере. Распахнув черную пасть, кавказец поджал хвост и завыл. Ужас и ненависть. Ненависть победила. Вой перешел в хриплый рык и громадный зверь бросился на Морри. Толстые лапы ударили в грудь, клыки вонзились в горло... Для Морри молниеносный прыжок пса не показался быстрым. Он позволил собаке соприкоснуться с собой, ощутить клыками добычу... И вошел в тело овчарки. Кавказец ошалел. Боль и ужас. Ослепший, истошно воющий, пес бросился в лес. Но уже на третьем прыжке Морри бросил его на острый обломок сука, а затем легонько сжал собачье сердце. Морри не собирался уходить далеко от первой жертвы. Агония собаки не представляла интереса и Морри вернулся к своей сосне. Голова и грудь женщины были придавлены корнями. Снаружи осталась лишь нижняя часть тела. Желтый резиновый сапог валялся рядом: должно быть, пес пытался вытащить хозяйку. Морри потрогал толстый носок, провел ладонью по голубой шерсти брюк. Нога была теплой. Подсунув руку, Морри приподнял тело и свободной рукой стянул с женщины брюки. До щиколоток. Затем положил ладони на обнаженные колени. Темно-коричневые пальцы глубоко погрузились в мягкую плоть. Морри приблизил ноздри к коже, понюхал. "Молодая, -- подумал он. - Хорошо." Его руки еще раз нырнули под куртку и стянули вниз трусики из алого, как мак, шелка. Согнув ноги убитой, Морри широко развел ее колени и откинул полы куртки. Меленький дождик заворковал на верхушках сосен. Падающие капли застывали выпуклыми глазками на приподнятых бедрах женщины. Морри нырнул на дно памяти. Отыскал нужные воспоминания. Низ живота, лоно, бедра, колени - все выглядело очень привлекательно. То, что верхняя часть осталась под корнями, лишь усиливает ощущение. Тот, кому приготовлена ловушка, окажется рядом раньше, чем сообразит, что приманка мертва. Даже, если сообразит... И если придет. "Придет," -- уверенно подумал Морри. Та часть его, которая некогда принадлежала человеку, нисколько в этом не сомневалась. Морри скользнул сознанием к псу. Пес уже издох. "Хорошо," - подумал Морри и втолкнул плечо в дрогнувший ствол сосны.

Заляпанная грязью "девятка" остановилась у ворот двухэтажного бревенчатого дома с рыжей черепичной крышей. Клаксон требовательно загудел. Входная дверь приоткрылась. На крыльцо солидно вышел черный котенок с голубыми наивными глазами... и шарахнулся ужасе, когда из дома выскочил бородатый мужчина с топором в руке. Бухнула, захлопнувшись, дверь котенок сиганул вверх по стене, а мужчина вихрем пронесся по двору, махнул через ворота, едва коснувшись рукой стальной перекладины, и упал в открытую дверь машины. Жигули подпрыгнули. Водитель повернул голову. Белесые брови шевельнулись. -- Полегче, -- сказал он. И указав на кровоподтек, расплывшийся на виске бородатого: -- Форму теряешь, Стежень. Кто это тебя приложил? -- Потом, Димон, потом! -- бородатый бросил под ноги топор, ткнул водителю исцарапанную руку. - Поехали, дорогой! Дмитрий Грошний пожал протянутую ладонь, поднял топор, аккуратно переложил на заднее сидение. - - Ремень, -- сказал он, уронив руки на руль. - Куда едем, Глеб? - - На трассу и налево! Грошний аккуратно огибая ямы, повел машину между черными заборами. Котенок вспрыгнул на почтовый ящик, задумчиво облизнулся и поскреб лапкой приваренную к воротам бронзовую табличку с гравировкой:

Центр: "ПРАКТИЧЕСКАЯ НАРОДНАЯ МЕДИЦИНА". Филиал.

ГЛЕБ ИГОРЕВИЧ СТЕЖЕНЬ. Вице-директор.

Сграбастав в кулак бороду, вице-директор зыркнул на рубленный профиль водителя. - - Слушаю тебя очень внимательно, -- сказал Грошний, не поворачивая головы. Стежень хмыкнул, ухмыльнулся. - - Нынче с утречка заправился я пошукать кой-никакой травки... Водитель дернул щекой: - - Попроще нельзя? Глеб Игоревич прищурился... и вдруг ткнул Грошнего кулаком в плечо. Машина вильнула, едва не угодив в канаву. - - Чтоб ты не подумал: я спятил, -- пояснил Стежень. - - Я не думаю, я знаю, -- провочал Дмитрий. "Девятка" выбралась на асфальт. Стрелка спидометра поползла вправо и остановилась на девяноста. - - Димон, -- сказал Стежень. - Резина с меня. - - Зимняя, -- уточнил Грошний. - - Зимняя. Стралка двинулась дальше. - - Южное лесничество знаешь? - - Где полигон? - - Именно. -- Знаю, -- Грошний скосил на попутчика серые ленивые глаза. -- Мы едем в другую сторону. - - Мы едем, куда надо, -- Стежень откинулся на спинку, вытянул ноги. Жигули обошли рейсовый автобус, затем пожилой опель. Потом их самих обогнал молодой опелев земляк. -- Ты говори, -- произнес Грошний, не отрывая глаз от дороги. Машина шла на пределе управляемости. -- Да, -- сказал Стежень. - Южное лесничество. Приехал я часов в шесть. Машину поставил и в лес. Дорога известная: сам тропу топтал, -- в голосе вице-директора проявились ласковые нотки. - Ельничек. До декабря грибами пахнет. Тишина, вояки в такую рань по нынешним временам еще харю давят. Иду, напеваю. Вдруг... - Стежень сделал драматическую паузу. - Как мороз под сердце! Так с поднятой ногой и застыл. Господи, думаю, что за херня? Водитель фыркнул. Глеб Игоревич тоже улыбнулся, потом нахмурился и потер ушибленный висок. -- Да уж, -- сказал он. - Ладно. Я ногу осторожненько поставил, глазами повел: елочка. Знакомая. Та, да не та! Ветки не по природе задраны, да и поле у нее какое-то... кудлатое. - - Это как? -- спросил водитель. -- Ну с нервностью такой... недревесной. Словами трудно описать. Ты здесь притормози, Димитрий, метров через пятьдесят - налево по бетонке. - - Там тупик, -- заметил Грошний. -- Ты езжай, езжай, -- ласково проговорил Стежень. - И слушай. Значит, елочка. Отстегнул я про всякое лихо топорик: если дрянь какая меня выглядывает - поостережется... Вот этот самый поворот... И к елочке. Иду, а идти не хочется. Совсем не хочется, Димон, ноги сами задом наперед изворачиваются. Но - любопытно! В лесу я, ты знаешь, считай, все изведал. В кедрачах жировал, по Закавказью чуть не год... шатался. А тут, дома, -этакое диво! Десять шагов прошел - что десять верст. Взмок, веришь, трясусь, как малярийный. Елочка - вот она, рядом. Корни голые из земли торчат. Наклонился - разглядеть... Ё-о! -- Стежень хлопнул себя по колену. - С хрустом в висок! Полный иппон! В глазах - тьма, в башке - набат. Лежу мешком и, как сквозь туман, вижу: у ноги моей - корень. С руку толщиной. Извернулся, как червяк-переросток и раз - петлей на лодыжку! Тут рассказчик сделал паузу. Не драматизма ради, а чтоб пот утереть. Какой уж тут, к хренам собачьим, драматизм! -- В общем, прихватил меня и к земле прижал - как капканом. Боль адская! Взвыл я, Димон, топором маханул - и промахнулся. Целил в корень. А попал в ствол. Хорошо хоть ногу себе не оттяпал. Но крепко вогнал, на ладонь, не меньше. И тут, словно завизжал кто-то. Мерзкий такой звучок - как хлыстом по ушам. Ветки надо мной замельтешили, а из елочки, прямо из ствола выскочил! Черный такой, быстрый. Мелькнул, что твои нунчаку. Мелькнул и сгинул. Черт? Леший? Подумал сначала: может померещилось? Перед глазами и так от боли -- полная радуга. Ладно. Запихал боль подальше, выдернул топор, еле-еле, двумя руками. Корень, слава Богу, больше не шевелится. Я его рублю, скулю, как шакал на привязи. Хорошо, топор добрый, дедов. Управился, освободился. Сел, голову ощупал: висок - сам видишь, но кость цела. Ветка, что меня ударила, прямо над макушкой покачивается. - - Куда теперь, налево? -- перебил Грошний. -- Прямо. Короче, отполз я на карачках подальше. Чувствую, сейчас крыша потечет. Чтоб меня, травника, дерево ударило? Они ж меня любят! Ладно. Встал - ноги держат. Потрогал ствол - нормальный, живой, холода нет. Только дрожь изнутри. Но тоже нормальная - больное деревце. Ладно. Замазал надрубы землей, побрел к машине. А машины нет! Только след от разворота. А у меня ведь хоть машина и неказистая, но противоугонка - не просто железка с замком. Только дверь тронь - орать начнет, как олень в гону. Ты же слыхал? - - Слыхал, -- согласился Грошний. По днищу "Жигулей" застучал гравий. -- Приехали, -- сказал водитель. - Тупик. И "Нива" твоя вон стоит, если тебе интересно. Стежень распахнул дверцу, ухватил топор... Грошний поймал его за руку. Открыв бардачок, достал газовый пистолет, вложил в ладонь Глеба взамен топора. - - Покалечить ты и руками можешь, -- сказал он. - А это поаккуратней. Стежень сцапал пистолет, выкатился наружу и через секунду уже сидел внутри "Нивы". Грошний посмотрел на топор, который держал в руке, потрогал лезвие, щелкнул ногтем. Металл отозвался чистым звоном. На лице Дмитрия появилось выражение искреннего интереса. Его пальцы быстро огладили стальную поверхность, нащупали бугорки полустершихся букв. Лицо Грошнего оживилось еще более. Взяв отвертку, он поскреб ею топор, затем поднес к лезвию огонек зажигалки. Пламя приобрело слабый фиолетовый оттенок. Тут вернулся Стежень. - - Он, стервец! Был внутри, точно! - - Кто, леший? -- рассеянно спросил Дмитрий. - - Почти. -- Чудеса, -- пробормотал Грошний, не сводя глаз с топора. - Лешие уже машины угоняют. - - Я найду его, Димон! -- решительно заявил Стежень. - Должен найти! -- А на кой? -- Грошний ласково, словно живое существо, оглаживал лезвие. - Нечисть нынче в Красной Книге. Негуманно, Глебушка. - - Дурак ты, -- резко сказал Стежень. - А я его сделаю! Грошний посмотрел на друга удивленно: давненько он не видел Стежня в таком возбуждении. - - Ладно, -- согласился. - Ты его сделаешь. Или он - тебя. -- Хрен! -- Стежень сгреб друга за отвороты куртки. - Я! Я сделаю! Я, дорогой мой, чемпион! Понял, мануал херов? Грошний даже не пытался высвободиться, только хмыкнул и похлопал Дмитрия по широкой спине: -- Да, -- сказал он. - Я мануал. А ты был чемпион. Теперь ты просто оборзевший знахарь. Стежень засмеялся и отпустил куртку, вытащил из кармана пистолет: - - На, забирай свою красивую игрушку. - - Нравится? -- спросил Грошний. - Триста баков. Махну на твой топорик. -- Не могу, -- покачал головой Стежень. - Память дедова. Что, приглянулся? Заточку годами держит. - Поглядел на друга. - Ты что, всерьез? Про триста баков? -- Абсолютно, -- подтвердил Грошний. И добавил слегка разочарованно: -Твоя-то игрушка подороже тянет. Ею дрова рубить - все равно что в кимоно нужник чистить. - - Топор, он и есть топор, разве нет? -- Голова! -- сказал Грошний. - Суфий. Глянь-ка сюда. Видишь, углы сточены? Раньше полумесяц был. Смекаешь? - - Оружие, что ли? -- Махатма, -- усмехнулся Дмитрий. - Мудрец ты наш сионский. Конечно, оружие. Боевой топор. Вот здесь - следы клейма. И еще какие-то буквы. Стерлось все, но, думаю, в лаборатории восстановить можно. Стежень с уважением поглядел на топор. - - И сколько же ему лет? -- спросил он. -- Не меньше пятисот, -- авторитетно заявил Грошний. - А скорее всего значительно больше. - - Крепко, -- произнес Стежень. - Топорище дед сам точил, -- добавил он. -- Хорошее топорище, -- вежливо согласился Грошний. И, ухмыльнуывшись: -Лешего твоего будем искать или как? Осина-то здесь растет? -- Поостри, -- буркнул Стежень, мгновенно помрачнев. Нет здесь осины. Сосняк. Дмитрий обхватил его длинной ручищей, стиснул: - - Хвост трубой, чемпион! Бойцы мы или нет? Стежень смущенно хмыкнул. - - Ладно, -- сказал. - Пошли.