Страница 9 из 9
— Ой, какой день сегодня хороший, просто прелесть, морозец такой, самый новогодний! Слушай, Гошка, я знаю, что традиция и все такое: мы все вместе ходим за игрушками. Но просто не удержалась, такой шар в витрине увидела… Ты только посмотри!
Мама достала из сумки елочный шар. И правда, необыкновенный! Это был даже не совсем шар, а очень пузатый попугай, ало-золотой, с умными черными глазами.
— Прелесть, правда? — прошептала мама Гошке в ухо. — Я таких никогда не встречала… Будто живой, будто взмахнет сейчас крыльями и полетит…
Мама любила птиц. Но от них дома было мусорно.
— Так! — сказала мама весело. — Последний день старого года! Гошка, ты просто обязан убраться в своей комнате! И особенно под кроватью, там у тебя такая свалка!
Знала бы мама!
Пришел папа вместе с Соней и Никитой, они, оказывается, тоже уже купили игрушки.
— Гошка, ну сбегай один за своей игрушкой, раз такое дело…
«Странный какой-то день», — подумал Гошка и решил признаться.
— Ага, я сейчас… — пробормотал он и пошел к себе.
Он откинул одеяло на кровати, сказал:
— Вылезай.
Но под кроватью было тихо. Гошка наклонился — пса не было.
— Ой, какая! — воскликнула Соня. — Мама, мама, а Гошка уже купил игрушку, смотри!
В руках Соня сжимала стеклянную елочную собаку, рыжую и кудрявую.
— Ой, какая прелесть! В этом году какие-то необыкновенные игрушки! Вы моего попугая видели? Как живой!
— И моя черепаха живая! — сказал Никита.
— И рыбка моя!
Гошка забрал у Сони свою игрушку, грустно повесил ее на елку. Что он, сумасшедший, что ли? Вон тряпка мокрая, и за колбасу ему еще попадет…
Вечером все сидели за столом.
— Что-то Гошка у нас расстроенный, — прошептала мама папе.
Папа рассеянно плечами пожал. Он в этом году не купил гирлянду. Почему-то ему показалось, что они на змей похожи, а змей папа боялся.
Начали бить куранты. Пора было дарить подарки и поздравлять друг друга. Но с последним ударом часов с елки вдруг сорвалась Гошкина сегодняшняя елочная собака. Он видел, как она летела на пол, еще секунда — и одни осколки останутся. Рыжие и кудрявые. Гошка зажмурился.
— Бр-р-р! — услышал Гошка папин голос. Будто папа головой мотал, пытаясь стряхнуть наваждение.
А потом в Гошкины колени ткнулся мокрый нос. Гошка осторожно открыл один глаз и увидел рыжее и кудрявое, а потом еще умные карие глаза, а потом пес положил лапы ему на колени и тихонько тявкнул.
Родители долго удивлялись, охали, ахали, не могли понять, но никто, конечно, не мог сказать про чудесную новогоднюю игрушку, что это «чудище» и «образина».
— Ладно, — вздохнула мама, — пусть остается, все-таки Новый год. Но имей в виду, Георгий, что гулять с ним будешь сам!
— Буду! — не веря своему счастью, сказал Гошка.
И в этот же миг с ветвей елки сорвался ало-золотой живой попугай.
Лодка в больших камышах
Летние истории
Рядом с детским оздоровительным лагерем «Дружба» есть маленькое озеро. Только об этом почти никто не знает. Оно прячется за лесом, укутанное большими, в мой рост, камышами. Я сюда приходила рано утром, до подъема, садилась на нос старой лодки, наполненной коричневой озерной водой наполовину, и писала дневник. Потому что отчет по практике — дело, конечно, хорошее, только не все для этого отчета подходит. В него про Ваську не напишешь, и про Маринку с Семёном никто читать не будет, а про бойкот скажут: «Как ты допустила? Ты же будущий педагог!» Дневник ничего такого не скажет. Молча стерпит, только страницами прошуршит, если от внезапной волны качнется старая лодка, которая, будто маленький остров, прятала меня от всего света. Под шорох камыша и шепот страниц хорошо пишется о том, что для отчета не годится. Вот я и записываю в тетрадку свои неотчетные истории.
Васька
История первая
Ночные разговоры
Я читала. В открытое окно лился свет огромной луны и фонарей. Фонари стояли у каждого корпуса, высокие, старинные, в чугунном наколпачнике, они делали лагерь похожим на старый город. Больше ничего особенного в этом лагере и не было. От фонарей и луны было светло, и я не зажигала в холле свет. Три часа ночи. Лень читать и спать охота. Пора уже ложиться. Все равно они давно уже спят.
Будто в ответ на мою смелую мысль, на мальчишеской половине скрипнула дверь, и зашлепали босые ноги. Силуэт с растрепанной шевелюрой не узнать было невозможно.
— Далеко собрался, Василий? — поинтересовалась я. Васькина тень на стене дернулась, но он, видимо, тут же понял, что сбегать — себе дороже, а прятаться — бесполезно. Да и зачем? Началась наша привычная игра. Васька вздохнул и соврал:
— А я… это… в туалет.
— Потише, — попросила я. — А что, ваш туалет не работает?
Я знала, что там все в порядке, и Василий это тоже знал.
— Ну Ма-а-аша… Я время хотел посмотреть, а там темно.
«Ну-ну, — мысленно покачала я головой, — не умеешь врать, Васенька!»
— Иди сюда.
— А чего? — ощетинился тут же Васька.
— Да ничего. Я тоже время посмотрю. Мои остановились.
Васька засопел, пряча руку за спину, и пробормотал, почти сдаваясь:
— А мои тоже… ну… тоже сломались.
— Вася, тебя в школе учили, что врать нехорошо?
— Не-а, — дурашливо ответил он и подошел.
— Садись, — сказала я, закрывая окно. Простудится еще, вон какой разгоряченный ото сна. — Не спится?
— Бессонница… — по-взрослому вздохнул Васька.
Попытался пригладить вихры, но безуспешно. Волосы у Васьки черные, кудрявые. За первую смену оброс. Я ему говорила, чтобы подстригся, но он и на вторую смену приехал лохматым. Заявил сразу:
— А я теперь в твой отряд пойду!
Нельзя сказать, чтобы я обрадовалась и от счастья сделала сальто-мортале. Всю первую смену, когда я работала на самом младшем отряде, Васька ходил за мной по пятам, все норовил помочь и пытался быть пай-мальчиком (особенно если я посмотрю построже), но характер у него все-таки не сахар, а темперамент такой, что хватило бы на десять мальчишек. Поэтому к Васькиному заявлению я отнеслась настороженно: одно дело, когда он приходит в гости и за него ни отвечать не надо, ни спать укладывать, и совсем другое, когда он у тебя в отряде. Но все-таки Васька — это Васька, и с первых дней у нас с ним сложились особенные отношения. Он, правда, грустил поначалу, а однажды спросил меня:
— Маша, а почему та девочка не приехала? Ну у тебя в отряде была, Ленка. Помнишь?
Ленка как Ленка. Обычная семилетняя девчонка.
— У нее глаза грустные, — сказал Васька серьезно. — Может, ее обижает кто?
— Да нет, — пожала я плечами. Сдалась ему эта Ленка!
— Я бы ее нарисовал, если б умел. Знаешь как? В красном сарафане и косыночке.
Васька — человек интересный. Он не боялся насмешек, обидчиков бил, а если считал их недостойными противниками (девчонок, например), то просто игнорировал. Щурил синие глаза и презрительно хмыкал. Он вообще-то бывает разным: то насмешливо-независимым, то бешеным — не угонишься, то капризным, то угрюмым, то задумчивым, то таким, как сейчас, — взъерошенным и доверчивым. Сел по-турецки на высокий пуфик, зябко передернул плечами. Я молча бросила ему свою куртку, он также молча накинул ее на плечи, чуточку улыбнулся и посмотрел из-под густой челки. Я знала, что если отправить сейчас Ваську спать, то он весь отряд перебудит. Уж лучше пусть сидит здесь, у меня на глазах.
Мы с Васькой часто разговаривали по ночам. Обо всем на свете. Я любила его слушать. Васька рассказывал про свою собаку, которая бабушку слушается больше, чем его; про то, как он сломал чужой велосипед и от бабушки ему влетело; про то, как он с дворовыми мальчишками строил мостик через широкий ручей в овраге; и про то, кем он хочет стать, когда вырастет. А быть Васька хотел непременно вот кем:
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.