Страница 5 из 25
Все пошло снова, как в сказке про белого бычка.
Как-то после обеда ко мне примчался Ленька Курин и сказал:
— Колька, кричи «ура»!
Ленька поднес к своей голове средний и указательный пальцы и пощелкал в воздухе, будто ножницами.
— Чики-чики-чик. Теперь дошло?
В голове у меня мелькнула страшная мысль, но я сразу же отбросил ее.
— Ничего не понимаю!
— Эх, ты! — сказал Ленька. — Мы будем парикмахерами. Уже все решено.
В моей душе что-то оборвалось и покатилось вниз.
— И ты радуешься!
— А что! — беспечно сказал Ленька. — Я буду дамским парикмахером. Так завью твою Ирку-маленькую, что закачаешься!
Я едва сдержал себя.
— Во-первых, Ира-маленькая не моя, — сказал я. — А во-вторых, я с парикмахерами дела не имею! Понятно?
Что было дальше, мне трудно и больно рассказывать. Мы с Ленькой наперебой называли друг друга ослами, свиньями, бегемотами, верблюдами и в конце концов разошлись заклятыми врагами.
Я думаю, теперь уже навсегда.
И снова мне стало горько и тошно без Леньки. Ленька жил где-то внутри меня. Я не мог без него ни есть, ни пить, ни дышать. Но жизнь есть жизнь. Человек должен быть готовым к любым, даже самым страшным ударам.
В школе нам не давали ни ходу, ни проходу. Только выйдешь из класса, уже кричат:
— Бобрик!
— Полубокс!
— Падеспань!
Мы гордо несли свои головы и не обращали на невежд никакого внимания. Они даже не знали, что падеспань не стрижка, а танец.
После ссоры со мной Ленька подружился с Маничем.
Это было очень странно. Манич не имел никаких моральных принципов. Когда его спрашивали — хочет он быть парикмахером или не хочет, — Манич отвечал: «Кем мне скажут, тем я и буду».
И все же я немного сомневался — зачем нашему поселку столько парикмахеров? За один день тридцать парикмахеров могут побрить и подстричь весь ПГТ. Если же мы постараемся и будем перевыполнять нормы, будет еще хуже. Каждый день придется брить и стричь по три раза всех наших мужчин, женщин и детей. С этим, я думаю, в ПГТ никто не согласится.
Мы решили поговорить по душам с нашей классной ИО. После уроков мы подошли в коридоре к Зинаиде Борисовне и спросили:
— Правда, что мы будем парикмахерами, или неправда?
Зинаида Борисовна очень смутилась и снова назвала нас, как первоклассников.
— Дети, — сказала она, — еще ничего не решено. Мы вам объявим…
После неудачного разговора с ИО я решил взять инициативу в свои руки и лично сходить в нашу дамскую и мужскую парикмахерскую.
Парикмахерскую я посещал редко. Дома у нас была своя машинка. Когда мама приезжала из тайги и воспитывала меня за свой счет, она сама стригла меня. Мама у меня мастер на все руки.
Я не пожалел десяти копеек и, не откладывая дела в долгий ящик, пошел на разведку. Парикмахерская была в самом конце Малой Садовой, возле промкомбината.
В одной и той же крохотной комнате помещался мужской и дамский салоны. Тут было загадочное царство ножниц, щипцов для завивки, пудры, замусоленных баночек с кремами и ядовитых, как серная кислота, одеколонов.
Когда я пришел, хозяин этой лаборатории Арон Маркович брил приезжего охотника-якута и мне пришлось подождать. Арон Маркович не торопился. Клиенты от него не убегали. Вокруг на тысячи километров другой парикмахерской не было.
Я вошел в салон и, немного робея, сел в кресло. Я боялся всего острого и блестящего, особенно шприцев и щипцов, которыми дергают зубы.
Арон Маркович взял в руки ножницы, пощелкал, как Ленька Курин, над головой и начал стричь. Арон Маркович никогда не спрашивал школьников, как их постричь. Если приходил первоклассник, Арон Маркович стриг «под нуль», то есть наголо, если мальчишка был из третьего класса, — оставлял ему маленький чубчик. Семиклассников и всех остальных Арон Маркович стриг под «полечку».
Арон Маркович стриг меня и без конца рассказывал про всякие разности. В парикмахерскую приходило много людей. Арон Маркович наматывал все, что слышал от людей, на ус, был поэтому всесторонне подкован и имел собственные суждения по всем областям науки и знаний.
Арон Маркович остриг половину головы, потом отошел в сторону, придирчиво осмотрел свою работу и сказал:
— Так-с, кем же ты хочешь быть, молодой человек?
У меня остро и томительно заныло в душе. Я знал, что вопрос был задан не случайно. Но я сдержал себя и как можно спокойнее ответил:
— Еще ничего не решено, нам объявят…
Арон Маркович, по-видимому, ждал более четкого и определенного ответа. Он снова пощелкал ножницами над моей головой и сказал:
— Арон Маркович стриг и брил много людей. Я знаю, сколько я стриг? Три миллиона, пять миллионов! И я тебе, мальчик, скажу: парикмахер — это вещь. Ты понимаешь, что я говорю?
Выслушав мой утвердительный и не совсем честный ответ, Арон Маркович продолжал с еще большим жаром:
— У каждого человека своя конфигурация головы. У одного — круглая как шар, у другого — редькой, у третьего, извиняюсь за выражение, — как дыня. Человеку неприятно с такой дыней появляться на службе и в театре. Он приходит в парикмахерскую, садится в кресло и говорит: «Арон, сделай мне красоту». И я таки да, делаю ему красоту!
Арон Маркович повертел мою голову, как глобус, осмотрел со всех сторон и сказал:
— Арон Маркович пятьдесят лет делает людям красоту. Но у него старые руки, и он скоро пойдет на пенсию. Ты меня понимаешь?
Я сидел и не дышал. Теперь для меня было ясно все — от парикмахерства нам не отвертеться!
Арон Маркович по-своему понял мое молчание. Он ласково посмотрел на меня сверху вниз и сказал:
— Если тебе скажут: «Выбирай хорошую профессию», — иди ко мне. Я сделаю из тебя парикмахера. Лучше, чем в Москве. Чтоб я так жил!
Мой будущий шеф и учитель смел щеточкой с шеи и ушей волосы, взял небольшое зеркало и поднес к моему затылку. Я смотрел в зеркало и ничего не видел. Перед глазами стоял непроглядный туман…
Чистота — залог здоровья
Хотели наш класс обучать на парикмахеров или нам только так показалось, точно сказать не могу. Но сейчас это не имеет никакого значения. Всем уже объявили, куда кого пошлют, и с болтовней было покончено раз и навсегда.
Больше всего повезло девятому и десятому классам. В школу навезли откуда-то целую кучу столярных инструментов — длинных и стремительных, как крейсеры, фуганков, веселых и беззаботных рубанков, въедливых работяг шершебков, солидных уравновешенных топоров.
Директор школы не зря звонил по телефону и выходил из себя. Были теперь в школе и стамески, и сверла, и пилы, и даже небольшой токарный станок по дереву. Токарный станок с ходу отвезли в большой деревянный сарай, в котором раньше хранили шкуры оленей. Теперь, как заявил сам директор, в сарае будет ДОК или, иными словами — деревообрабатывающий комбинат.
Наши девятиклассники и десятиклассники сразу подняли носы. Это все-таки не шутка — делать настоящую мебель! Неплохо пристроился и восьмой класс. Его в полном составе приняли в промкомбинат. Одаренные ученики будут там делать вешалки из оленьих рогов и вырезать человечков на собачьих упряжках, а бездарные варить клей в чугунных котлах.
Нам и седьмому-б тоже придумали работу. Зинаида Борисовна пришла к нам на самый последний урок и сказала:
— Ребята, радуйтесь, мы будем благоустраивать наш родной ПГТ!
Мы не хотели обидеть Зинаиду Борисовну и поэтому начали радоваться, кто как мог.
Зинаида Борисовна приказала явиться завтра в школу в девять часов и принести с собой краски, рисовальную бумагу и цветные карандаши. Точно такое же задание получил седьмой-б.
Между прочим, у нас в школе только два одинаковых класса. Почему в ПГТ набралось сразу столько семиклассников, никто точно ответить не мог — ни родители, ни учителя, ни сам директор школы Григорий Антонович. Это была необъяснимая загадка ПГТ.