Страница 13 из 13
Базовой осью противостояния различных сил в Европе и Азии Каплан считает оппозицию западного «Римленда» (чье развитие исторически обусловлено морским фактором — от Средиземноморья до Атлантики) и так называемого евразийского «Хартленда», крупнейшей материковой территории, для которой моря являются скорее географической периферией (6 глава книги называется «Идея „Римленда“», а 10-я — «Россия и независимый „Хартленд“»). Впрочем, на этой оси есть и дополнительные ответвления (13 глава называется «Иранская „Ось“»); а вот «Судьба Америки» выделена в отдельную (хотя и небольшую по объему) III часть.
Безусловно, общую концепцию Каплана нельзя назвать оригинальной — достаточно назвать «Великую шахматную доску» Бжезинского или исторические изыскания Льва Гумилева. Однако «Месть географии» по уровню обобщения представляет собой все-таки некоторый шаг вперед, а главное — она в целом свободна от каких-то предвзятых идеологических и политических мотивов. Чего нельзя сказать о другой выпущенной теми же российскими издателями книге Каплана Муссон (пер. с англ. С. Александровского, 2015. — 416 с.) — ее подзаголовок («Индийский океан и будущее американской политики») вполне соответствует содержанию: здесь в сферу интереса автора попадает в конкретное пространство от Персидского залива до Индонезии, а главным мотивом является поиск оптимальных вариантов расширения влияния США в этом регионе, сегодня становящемся для мира одним из ключевых. Впрочем, это вполне естественно: «Муссон» (2010) вышел на два года раньше «Мести географии» (2012), и книга получилась более прагматичной, нежели академичной. Да и по технологии она скорее близка к журналистской работе: автор лично посетил практически все описываемые страны, от Омана до Индонезии, везде встречаясь с влиятельными для региона персонами — и описания этих встреч составляют значительную часть повествования.
Впрочем, география способна определять не только политику — порой она становится источником вдохновения и для литераторов, ориентированных на нетрадиционные жанры и ищущих вдохновения и опоры в каких-то константных явлениях внешнего мира. Вот, например, Дунай — великая река, пересекающая значительную часть Европы с востока на запад. Слова «Восток» и «Запад» здесь можно трактовать и как некие общекультурные символы — в случае Дуная это, по сути, частное и конкретное воплощение той межцивилизационной оппозиции, которая рассматривается в «Мести географии». Не слишком популярный у нас и хорошо известный на Западе (его имя порой мелькает в списках претендентов на Нобелевскую премию) итальянский писатель Клаудио Магрис задумал и реализовал концептуальный проект: он совершил путешествие (правда, не вполне понятно, то ли реальное, то ли вымышленное) по всему Дунаю, от истоков до дельты, результатом чего стала вышедшая в 1986 году книга Дунай. А в этом году появилось и ее русское издание (пер. с итал. А. Ямпольской. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2016. — 632 с.).
У Магриса получилось развернутое эссе, в котором река выступает как формообразующий скелет повествования, а текст насыщен массой историко-культурной информации; при этом отдельные географические точки (конечно, прежде всего города) служат исходными пунктами для ассоциативных авторских рефлексий. Итогом стал текст, в котором пространство линейно и последовательно, а время представляет собой лоскутное одеяло, сшитое из разных эпох, событий и персоналий (от Овидия и Марка Аврелия до Хайдеггера, Витгенштейна, Фрейда и Кафки). И хотя текст сопровожден предуведомлением: «Эта книга — плод воображения. Всю связь с реальными фактами и событиями, местами и людьми следует рассматривать как случайность», — однако понятно, что здесь автор слегка лукавит и перед нами продукт не столько воображения, сколько глубокого интеллектуального мышления.
Спустя пару десятилетий своего рода ремейк книги Магриса задумал и воплотил известный знаток Восточной Европы, журналист радио «Свобода» Андрей Шарый. И название его книги практически такое же: Дунай: река империй (М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2015. — 480 с. — ил.), и по ходу своего (в данном случае вполне реального, безо всякого лукавства) путешествия он постоянно обращается к книге Магриса, как бы сверяясь с предшественником. Однако если «скелет» у этих книг один, то «мясо» все-таки сильно различается. Книга Шарого по жанру более близка к традиционному травелогу, с достаточно подробными описаниями деталей и подробностей своей поездки; с другой же стороны, в ней присутствует множество историко-культурных отступлений, которые, в отличие от Магриса, автор не вплетает в текст, а размещает как отдельные фрагменты (особо следует отметить удачную верстку и множество интересных иллюстраций). Ну и географические акценты у авторов расставлены по-разному: если у Магриса Болгария и Румыния представляют собой практически край света (за которым уже нет ни Молдавии, ни Украины), то у Шарого дельта Дуная — это равновеликий по отношению к его устью полюс, и описанию Востока уделяется здесь внимания не меньше, чем Запада. А стало быть, обе книги взаимно дополняют друг друга как по форме, так и содержательно.