Страница 57 из 61
Заметил мою настороженность, накрыл мою руку ладонью и стал говорить шепотом, но с ободряющей интонацией:
— Алкоголь полезен.
— Неужели?
— Да. К нам люди поступают с черепно-мозговыми травмами, если у них в крови спирт, они выживают. Две вещи: алкоголь и секс! Запомни: только алкоголь и секс! Снимают стресс, продлевают жизнь.
— Только две вещи? — Я еще не решила, как реагировать.
— Я тебе как врач говорю.
Тем временем мы подъехали к больнице. Он подал мне руку:
— Умеешь танцевать?
Он схватил меня и начал кружить в вальсе по больничному саду. Меня охватила легкость, ноги сами попадали в такт, как под гипнозом. Я рассмеялась. Он резко впился в мои губы. Захотелось курить.
В больнице попросил меня подождать в коридоре и быстро вернулся с направлением на перевод для Ленки. Приложив палец к губам, он потащил по коридору, шарахнулся от уборщицы, прижал меня к стене, спрятался за висящими халатами. Через открытую напротив дверь я видела спящих на койках больных.
— Подожди, я посмотрю, что там происходит, — заглянул в какую-то дверь. Поманил за собой.
В палате, подключенный к приборам, лежал человек.
— Ты на того деда внимания не обращай, он в коме.
— Слушай, я, пожалуй, пойду.
Обнял меня:
— От меня не воняет? Футболка потом не пахнет?
— Да вроде нет.
— А носки?
Было странно и смешно, но вместе с тем я понимала, что лучше уйти сейчас.
— А изо рта не пахнет? — Он дыхнул на меня.
— Отстань.
Он схватил меня сильнее. Сил сопротивляться уже не было. Да и глупо бежать от него по ночной больнице. Мне уже тридцать, я совершенно одна в этом мире, если не считать родителей, безразличных как рептилии. В моей жизни неудачный период. И мне до слез хочется встретить хоть один рассвет в каком-нибудь необычном романтическом месте и не одной.
Без одежды он показался слишком худым, и все у него было тонкое и длинное, как медицинский инструмент. Присутствие на соседней койке мужчины в коме отошло на второй план, и вскоре мне удалось забыть вообще обо всем.
Через час он уже тряс меня за плечо.
— Эй, ты что? Не спи. Скоро дежурная придет на обход. Надо уходить, а то опоздаешь на метро.
После этих слов он ушел в душ и стал тщательно мыться.
— Почему у тебя такое сладкое имя — Даниэль? — говорю на прощанье.
— Я родился в Израиле, потом жил в Лондоне. Потом учился в Медицинском институте. Приехал сюда по программе «Врачи без границ». И остался. Что ты так смотришь? Ты бы видела сейчас свое лицо, — он засмеялся. — На самом деле я агент Интерпола! Не веришь?
Я села в такси, мечтая только об одном: скорее добраться до дома и лечь в свою чистую и мягкую постель.
Ночью раздался звонок.
— Але, — сонно ответила я.
— Тебе не стыдно? — спросил незнакомый женский голос.
Я выключила телефон.
На следующий день я перевезла Ленку с младенцем в комфортабельную палату, где она теперь лежала одна, а рядом была специальная кровать для ребенка, похожая на барокамеру.
Месяц я игнорировала его смс. Он писал: «Я сломал ногу, прыгнув с парашютом. Очень скучаю по тебе». Я не отвечала. Сам виноват, выбрал профессию врача, а теперь снимает стресс алкоголем, прыжками с парашютом, сексом. Агент 007 от медицины! А я тут при чем?
Ленка благополучно выписалась из больницы, и я помогала ей, носилась по магазинам, закупая тоннами пеленки, коляски, кроватки, ванночки и прочее, когда пришла смс-ка: «У меня сердечный приступ, я в реанимации. Боюсь, что я тебя никогда не увижу».
Я представила себе, как врач, превратившись в пациента, одиноко лежит под капельницей, и мое сердце дрогнуло, я ответила: «Где? Я приеду. Что тебе привезти?»
«Одноразовую бритву, милая».
Зачем ему бритва? Бриться? Или перерезать вены? Это я называю непредсказуемостью. Или я сама себя уговариваю, стараясь отыскать в нем какие-то положительные стороны? Чтобы самой себе объяснить, зачем я отказываюсь от корпоратива с друзьями в модном баре и еду в больницу навещать этого странного анестезиолога, роман с которым абсолютно бесперспективен.
Я даже не уверена, что он анестезиолог. Это он так говорит. Но никаких подтверждений нет. Может ли такой сумасшедший быть анестезиологом? Хотя в популярном медицинском сериале, который так любят коллеги, врач именно такой, с приветом. Но то сериал, а это жизнь…
Я купила набор одноразовых бритв и еще «Плейбой», который мог бы усладить его больничное существование, и сухофрукты, вспомнив, что он с Ближнего Востока.
Больница была далеко не так опрятна и красива, как клиники в сериалах. Я поднялась по обшарпанной прокуренной лестнице в отделение кардиореанимации. В тусклом свете энергосберегающих ламп, на рваных банкетках сидели бабы в цветастых халатах и тапках, перед ними в коридоре кружилась, повторяя движения фигурного катания, какая-то девочка лет семи. В палатах на железных кроватях лежали больные, по много человек. Невольно мой взгляд упал на голый огромный живот тучного мужчины, лежащего на боку в одной из палат.
Даниэль сквозь стеклянную дверь увидел меня раньше, чем я вошла, и поднялся навстречу, белозубо улыбаясь во весь рот. Я тоже заулыбалась, не смогла сдержаться. Предательская улыбка выдала, что я таю как школьница, пришлось опустить глаза и отвернуться, но улыбка не уходила. Оба смущенные, мы прошли по коридору в поисках места, где можно спокойно разговаривать, и, наконец, уселись на краешке дивана, где сидел мужик средних лет с полной женой и дочкой, которые бойко расспрашивали его про какие-то трубки, торчавшие из него.
«Что я здесь делаю?» — постоянно возникал в голове вопрос, пока я разглядывала этого, еще больше похудевшего, осунувшегося мужчину в очках.
Он словно прочел мои мысли:
— У меня есть жена. Извини, что я не сказал тебе сразу…
Я промолчала. Что тут скажешь?
— Моя жена патологически ревнива, постоянно проверяет мои карманы, читает мои смс, контролирует каждый мой шаг, устраивает скандалы по любому поводу. Мы живем с ее родителями, это очень тяжело. Ее родители меня ненавидят. Ее отец на меня орет все время, потому что я еврей. Он ненавидит евреев. Все ему не так.
Тут у него зазвонил телефон, и он долго говорил с кем-то по-английски.
— Брат беспокоится обо мне, хочет забрать меня к себе в Лондон, там наша мать. Но я не могу уехать из России. Здесь моя дочь. Дети — самое главное. Важнее всего. Правда, да? — Он подмигнул мне.
Я вспомнила, как бережно он пеленал Ленкиного сына.
— Я бы давно бросил жену, но она не даст мне видеться с дочерью. Судиться я с ней не могу, у меня нет гражданства. Я хочу получить российское гражданство, — с болью в голосе продолжал он, — но они меня не прописывают. Я живу здесь одиннадцать лет, отдаю им все деньги, покупаю продукты, а они только следят за мной. Опоздаешь на полчаса, сразу: «Где ты был?» «Была сложная операция», говорю, а они «знаем мы твои операции!».
Я не знала что говорить, поэтому молчала. Он рассказывал о дочери. Сообщил, что сердечный приступ случился у него потому, что он после работы, по ночам, делал ремонт по требованию родителей жены. Они за это обещали дать ему часть собственности, чтобы он смог получить российское гражданство, которое, в свою очередь, нужно ему для того, чтобы развестись с женой и не потерять право видеться с дочерью.
Он спросил о моей работе, и я вспомнила серый офис с серым столом и серым компьютером. Подумала, что мы убегаем от трудностей, прячась в укромных местах, тянем друг друга в темные бездны удовлетворения, пока, как два вампира, не выпьем друг друга до дна.
Он предложил прогуляться, мы вышли на улицу, где бушевала весна, и он, хромая, совсем как доктор в сериале, повел меня в отделение нейрохирургии и не без гордости показал свой рабочий стол в ординаторской. Толстая медсестра поздоровалась с ним и спросила: