День разгорается

Трофимов оглядел фактора, седенького, опрятного старика, и сплюнул.

— Эх, ты!.. Чиновничья твоя душа, продажная, не рабочая!.. Ребята! Неужели вы согласны с ним? Не может быть! Никогда этому не поверю!.. Я вам от имени профессионального нашего союза говорю: бросайте набор! Отказывайтесь помогать погромщикам!.. Правильно я говорю? Кто возражает?

Фактор быстренько оглянул рабочих своей типографии, хмуро сверкнул через очки в пришедших неприязненным взглядом и еще громче закричал:

— Нас профессиональный ваш союз кормить станет, когда расчет получим? Ребята, не слушайте! Какое нам дело на счет того, что набирать?.. Отказываемся слушать чужих!.. Хватит!..

Кучка наборщиков распалась. Из кучки вытолкнулись двое-трое, они отпихнули фактора в сторону. Один презрительно сказал:

— Не верещи! Спрячься!..

Другой прямо взглянул Трофимову в глаза и признался:

— Виноваты, товарищи! Ей-богу, виноваты!.. Вот сколько раз разговор у нас об этом шел, чтобы не набирать черносотенную газетку, да все как-то до конца договориться не могли!.. Слизь вот эта мешала!.. — он указал рукой на фактора. Фактор отошел в сторону, затем совсем скрылся из цеха.

Наборщики заговорили вдруг все сразу. Трофимова и его спутников обступили со все сторон. Со всех сторон посыпались оправдания, объяснения, жалобы. У Трофимова прояснилось лицо. Выждав пока рабочие немного успокоились, он уже другим тоном, не так, как начал, просто и даже с легкой насмешкой, в которой сквозило добродушие старшего, понимающего и прощающего, коротко повторил предложение прекратить набирать и печатать газету «За родину и царя».

— Согласны? — спросил он, чувствуя по настроению рабочих, что они вполне согласны. — Ну, так давайте рассыпайте гранки! И чтоб впредь ни-ни!..

Гранки были весело и озорно рассыпаны. Новый заголовок, еще не бывший в работе и приятно поблескивавший гарто, был разбит на куски. Блестящая идея ее превосходительства так и не была осуществлена.

Прохожие ходили сначала мимо каменной решетчатой ограды, за которой устрашающе выставились жерла пушек, торопливо и с опаской. Улица, где помещался штаб генерала Синицына, сначала пустовала и была тихой и заброшенной. Но как только солдатская забастовка окрепла, мимо штаба люди стали проходить смелее и независимей, а потом появились любопытные, которые подолгу стояли и разглядывали вооруженный двор, юнкеров, несших караул, две пушки и снарядный ящик возле них. Затем любопытные совсем осмелели и начали подшучивать громко и развязно над устрашающим видом штаба, над юнкерами, над генералом.

Хозяином в городе был военный стачечный комитет.

Обыватели скоро почувствовали это. Вместо дружин самообороны, патрулировавших по городу, появились воинские караулы, которые быстро навели страх на кошевочников. В дружинах даже посетовали по этому поводу:

— Разве мы бы не справились?.. В два счета!..

Солдаты, почувствовав свою силу, вспомнили о начальстве, которое угнетало их, и стали разыскивать наиболее ненавистных офицеров, чтоб расправиться с ними. По казармам гремели угрозы, офицеры, чувствовавшие за собою грешки, попрятались.

— Все равно! — бушевали солдаты. — Найдем, не уйдут от нас!..

— Поймаем и покажем, как над нами изгаляться!.. Свернем им шеи!..

Военный стачечный комитет решил спасать некоторых офицеров от самосуда и постановил на время арестовать их. А так как опасно было доверять арест солдатам, то комитет обратился к дружинам самообороны. Штаб дружины получил список офицеров, которых надо было задержать, и нарядил несколько групп дружинников для этой цели.

В дружине, где была Галя, произошел спор. Когда стали назначать людей, которые должны были разыскать офицеров, задержать их и отправить в соответствующее место, начальники десятков решительно заявили, что для этой цели совершенно непригодны женщины.

Товарищи женщины освобождаются от этой операции!

— Почему? — вспыхнула одна из дружинниц, девушка с которой Галя сидела в тюрьме в одной камере. — За что нам такое послабление?!. Мы не желаем!

— Мы вместе с мужчинами заодно!.. — подхватили еще две девушки, — это неправильно!

— Конечно, это несправедливо! — вмешалась Галя, загораясь и решимостью и стыдом одновременно. — Напрасно вы считаете нас неженками и белоручками!.. Мы желаем нести всякие опасности наравне с вами, мужчинами!..

— Наравне с мужчинами! — подхватили девушки. — Не нуждаемся в снисхождении!.. Направляйте нас куда угодно!..

Начальник десятка смутился, заколебался, потом с отчаяньем махнул рукою:

— Ладно! Никакого различия!.. Только не пеняйте потом!

Девушки весело засмеялись и успокоились.

Попозже Галя вместе с четырьмя дружинниками направилась задерживать одного из намеченных офицеров. Шли возбужденные, скрывая друг от друга легкое смущение. Шли на непривычное дело: арестовывать человека. Самсонов, державшийся поближе к Гале, откашлялся и тихо сказал:

— Замечательно! Вот никогда бы и в голову мне не пришло бы, что буду арестами заниматься!.. Удивительно!

Галя в темноте не разглядела его лица, но почувствовала, что семинарист волнуется и что у него, наверное, щеки пылают и румянец залил веснушки.

— Самое интересное, — не сразу ответила она, — то, что мы даже не знаем его, этого офицера...

— Сволочь! — убежденно воскликнул Самсонов. — Извините, Воробьева... Самая подлая сволочь! Я слыхал о нем от солдат... Этого Айвазова весь полк ненавидит.

Когда пришли на место и стали стучать и звонить в парадную дверь, Галя нервно засунула руки в карманы пальто. Как же это все вот сейчас произойдет? Человек ничего не подозревает, его подымут, может быть, с постели, он будет смущен, растерян... Сердце у девушки забилось быстрее и ей стало тоскливо.

Дверь после долгих переговоров открыли.

— Никакого поручика Айвазова у нас нет, не проживает! — сердито, с затаенным испугом ответил человек, открывший дверь. — Вы ошиблись...

— Нет, мы не ошиблись, — отстраняя человека и проходя в переднюю, решительно заявил начальник десятка. — Поручик Айвазов скрывается у вас. Скажите ему, чтобы он вышел к нам. Ему ничего не сделают. Мы дружина...

В передней на вешалке висела офицерская шинель. Хозяин квартиры перехватил взгляды дружинников, понял, что запираться нечего и растерянно молчал. Из плотно прикрытой двери, ведшей из передней в квартиру, неожиданно вышел офицер. Галя вспыхнула. Она узнала того щеголя, который недели полторы назад приставал к ней. Офицер остановился в дверях, вызывающе оглядел дружинников и прищурил нагло глаз.

— Ну-с, в чем дело? Я — поручик Айвазов. Что вам угодно?

Начальник десятка кашлянул.

— Одевайтесь... У нас имеется распоряжение доставить вас в военный стачечный комитет.

Офицер вздернул голову кверху.

— Бросьте говорить глупости и убирайтесь прочь! — насмешливо и злобно крикнул он. — Поняли? Убирайтесь прочь!

Галя, стиснув зубы, следила за офицером. У нее копилось негодование против него. Она тяжело дышала. Офицер только теперь заметил ее. Его глаза изумленно расширились, потом в них засверкала насмешка. Вкладывая как можно больше глумления и издевательства в свои слова, он протянул:

— Это что такое? Барышня, почему вы являетесь ко мне в такой компании? Ай-яй, не хорошо!..

Дружинники молчали. Начальник десятка, высокий, рабочий с электрической станции пристально вглядывался в офицера, слегка посапывая широким носом.

— Хватит! — вдруг резко и властно произнес начальник десятка. — Хватит дурака валять, ваше благородие! Насдевывайте на себя шинелку и пошли!.. Ну!

И видя, что офицер собирается спорить, он брезгливо, но успокаивающе объяснил:

— Если не пойдете с нами, вызовем воинский караул, солдат вызовем. Только сообразите, что нас на это дело послали как раз потому, что если бы солдатикам поручить увести вас в комитет, то от вас и клочка бы не осталось! Любят вас очень солдаты-то!.. Вот читайте бумажку военного комитета да не задерживайте нас!