День разгорается

— Известно, в карцер, — охотно пояснил сторож, оглядываясь на подошедших семинаристов. — Высшее начальство приказало, и разговаривать нечего!

Семинаристы расхохотались. Самсонов положил руку на плечо Анисима и дружелюбно посоветовал:

— Ступал бы ты, Анисим, на кухню, там повар рыбную селяночку отменную для себя готовит. Не угостил бы он тебя!

— Ступай, ступай, Анисим! — подхватили семинаристы.

Сторож усмехнулся и равнодушно согласился:

— Не мое, конечно, дело. А только приказано. И кабы тут вас не экае войско, сгреб бы я господина семинариста и сидел бы он в темной!

Проводив сторожа шутками и смехом, семинаристы опомнились и стали обсуждать эту историю.

— Товарищи! — вырвался веселый возглас. — А ведь этого дела так оставлять не следует!

— А ты думаешь, отец ректор оставит его?

— Дело не в отце ректоре, ребята! Это что же такое? Грозить карцером? Заводить старые порядки?! Не-ет, шалишь!..

— Надо протестовать? Где наша резолюция? Предъявить!

— Протестовать!..

— Самсонов, где твой проект, гони его сюда!

— Товарищи! — воодушевился Самсонов. — Мы сейчас засядем за окончательную отделку требований, а вечером устроим собрание!

Семинаристы согласились. Но привести план в исполнение им не удалось. Вернулся Анисим в сопровождении уборщика и дворника. Сзади них выглядывал смущенно и виновато помощник инспектора. Мужики направились прямо к Самсонову, а помощник инспектора, набравшись храбрости, тонким голосом закричал:

— Самсонов! Ступайте в карцер!.. Берите его! Нечего!

Самсонов попятился от наступавших на него мужиков. Семинаристы с веселым любопытством следили за происходившим.

— Ступайте, ступайте! — приказывал помощник инспектора Самсонову и одновременно подбадривал мужиков. — Хватайте его, если добром не хочет!

— Порфирий Васильич! — угрюмо крикнул Самсонов, заметив, что дело принимает скверный оборот. — Перестаньте! Я в карцер не пойду!

— Силой возьмем! — взвизгнул Порфирий Васильич. — Свяжем да уведем!..

В толпе семинаристов, которая все увеличивалась и заполняла весь коридор, прокатился гул. Внезапно толпа эта стала буйной. Раздались крики, кто-то ухарски свистнул, и тонкий свист резко взвился под круглые своды полутемного коридора.

— Долой!.. Убирайтесь прочь!.. Самсонов, наплюй им в хари!..

— Улю-лю, крючки! Вон, вон отсюда!..

— Долой начальство!..

Порфирий Васильич, Анисим и остальные были смяты и побежали по коридору. За ними несся вой, свист, гам.

В этот день на половине ректора созван был совет, и там долго возмущались и негодовали по поводу бунта семинаристов.

— Надо полицию вызывать, — робко посоветовал Порфирий Васильич. Ректор сурово поглядел на него и укоризненно покачал головой:

— Неразумно толкуете. Такие ли времена, чтобы к власти светской за помощью обращаться? Своими мерами, своими следует предотвратить дальнейшее растленье умов. Надо вырвать плевелы! Гавриила Самсонова исключить! И других зачинщиков. И немедленно очистить от них семинарию!..

Но в это же время в большом актовом зале собралась шумная сходка, на которой выбран был комитет, утверждены требования, предъявляемые начальству, и с которого с позором были изгнаны сунувшиеся было туда преподаватели.

Когда запыхавшиеся и испуганные вестники сообщили ректору о сходке и принятых на ней решениях, тот гневно стукнул кулаком по столу, но тотчас же смиренно опустил глаза и расслабленно вымолвил:

— На все воля господня... Ежели в силах еще светская власть, сообщите господину жандармскому полковнику...

В городе создавались профессиональные союзы. Первые сколотили свой союз рабочие типографии. Рябой печатник, работавший в типографии газеты Пал Палыча, был избран в правление союза. Когда происходили выборы и кто-то предложил закрытое голосование, он сплюнул и недовольно покрутил головой:

— К чему? Вовсе это не рабочее, не пролетарское дело — шарики катать, вроде как в городской думе! Давайте попросту и по-честному: открыто!

Рябого поддержали, и выборы произведены были открытым голосованием.

Пал Палыч, узнав о порядке выборов и о словах рябого, стал сокрушаться:

— Дичь какая! Основой истинного народоправства является четыреххвостка: всеобщие, прямые, равные и тайные выборы. И как же можно восставать против одной из этих основ? Это же бескультурье, несознательность!.. И такие люди, как Трофимов, не стесняющиеся выражать отсталые взгляды, избираются в руководящий орган рабочего профессионального союза!.. Обидно!

Но профессиональный союз стал огорчать Пал Палыча и по другим поводам.

Издатель, владелец типографии, получил от рабочих ряд требований. Издатель читал их и волновался:

— Восьмичасовый рабочий день... Повышение заработной платы... Охрана труда... Установка вентиляции... Врачебная помощь... Вредность для здоровья производства... свинцовая пыль... заболевания...

Он пошел жаловаться Пал Палычу:

— Это же разорение, Пал Палыч! Откуда я возьму средства? Газета и так не приносит дохода, а наборщики требуют ни бог весть что!..

Пал Палыч задумался. С требованиями рабочих он был уже знаком, и требования эти не казались ему непомерными. Он неоднократно, правда, довольно робко поднимал в своей газете вопрос о положении рабочего класса и ратовал за ряд экономических улучшений. Но газета, действительно, совсем не приносила дохода, и издатель вправе был сетовать на убытки. А кроме того Пал Палыч был заинтересован в существовании газеты не только, так сказать, духовно: он был до некоторой степени и совладельцем ее.

Положение создавалось запутанное. Надо было выворачиваться.

— Сергей Григорьевич, — вкрадчиво заметил он, — конечно, надо итти на уступки... И время такое, да и рабочие, пожалуй, правы... Придется согласиться на ряд требований...

— Вам хорошо так говорить! — вспыхнул издатель. — Не из вашего кармана!

Пал Палыч поморщился.

— Не то вы говорите, Сергей Григорьевич... Вы не учитываете момента. При свободе слова, при всем том, что мы теперь имеем, газета непременно станет приносить доходы. Ведь тираж растет каждый день! А вот когда начнется предвыборная кампания в государственную думу, мы вырастем сильно! Всё окупится, Сергей Григорьевич! Всё! И сокращенный рабочий день, и увеличенные расценки, и вентиляция!.. Все решительно!..

— Тираж... — засветилось лицо издателя. — Конечно, хорошо бы, если бы отмахнуть нам тысяч двадцать! Да объявлений на целую полосу!.. Хорошо бы.

— Вот увидите, к этому идем! У нас большой авторитет, недаром мы, Сергей Григорьевич, все время с реакцией боролись! Видите, что вышло! А, сознайтесь, вы частенько бывали недовольны направлением газеты. Сколько раз вы упрекали меня, что газета слишком левая...

— Очень уж вы, Пал Палыч, иной раз сильно загибали... — немного смущенно возразил издатель. — Да и штрафы, тоже не шибко приятная штука. Три раза ведь мы платили!

— А теперь это все окупится! — торжествующе пообещал Пал Палыч. — Теперь у нас прочная репутация и мы — сила! Сила, Сергей Григорьевич!.. А рабочим на уступки пойти надо...

— Что ж, — вздыхая согласился издатель, — видно, придется...

Успокоив издателя, Пал Палыч сам успокоился не окончательно. Требования рабочих, — рассуждал он, — сейчас выполнимы, но стоит пойти раз на уступки как появятся новые претензии. Это пугало. С этим надо было как-нибудь бороться. Пал Палыч решил сам переговорить с рабочими. Он розыскал правление союза и натолкнулся на рябого. С ним разговаривать Пал Палычу не хотелось, но делать было нечего.

— Товарищ Трофимов, вы знаете, конечно, уже, что все требования по нашей типографии удовлетворены?

— Слыхал, — коротко подтвердил рябой и настороженно поглядел на редактора.

— Я очень рад, что у нас все обошлось без трений. Впрочем, иначе и не могло быть! Вы хорошо знаете, на какую газету вы работаете! Но, знаете ли, издательству пришлось пойти на большие жертвы...