Страница 59 из 70
— Ценю. Его надо домой отвезти. Там климат для выздоравливающего лучше.
— Очистим столицу от мятежников тогда сам и увезешь. Устраивает тебя так? — Лучше всего.
— Тогда оставайся на месте. Менять командование сейчас глупое дело. Выспись ночью, как следует, завтра тяжелый день будет. Повесил трубку на рычаг и усмехнулся. Дело ясное, что дело темное… Темнит что-то Молас. Посмотрел на любопытствующие глаза лейтенанта Форша и сказал.
— Батареи в телефонах поменяйте, садятся. Будут меня искать я в своей городской резиденции. Координатором на хозяйстве остаетесь вы, лейтенант. Вздохнул. Подумал немного и спросил.
— Что интересного записали ваши 'слухачи' из телефонных разговоров? * * * Небо обложило тяжелыми облаками и снова сверху полетели 'белые мухи', и мне показалось, что это довольно странно, что раненая лопатка всегда у меня всегда болит перед дождем и никогда перед снегопадом, хотя если вдуматься, то это явления одного порядка. Осадки. Расслабиться не давала фраза Моласа 'о странном'. Так что прежде чем попасть на место ночлега я объехал на БРЭМ посты по периметру и задал там всем караульным тот же вопрос. Никто ничего особо странного не узрел. Полюбовался на речные мосты и гранитные набережные, покрытые свежим снегом. Прикинул, что именно ночью их вполне можно было взять с помощью бронетехники 'на рывок', так как пушек там у мятежников не стояло. Но у командования свои тараканы по извилинам бегают и расчеты у них не только боевые, но и политические, о которых я совсем не осведомлен. В графском особняке меня ждал остывший ужин и хозяйка с претензиями. Хозяйка… здравствуй хозяйка… Вот уж не ждал не гадал.
— Раз вас видеть, баронесса, — кивнул я.
— Не разделите ли со мной вечернюю трапезу? Баронесса Тортфорт в темно-вишневом панбархатном платье, блеснув при свете трех масляных рожков хрустальной люстры рубинами длинных серег, кивнул в согласии, и присела за стол напротив меня. Эта холеная женщина мало напоминала уставшую сестру милосердия из санитарного поезда с ее огрубевшими руками. Но была так же красива. И если красота моей жены была ясная, чарующая и веселая, то красота баронессы несла заряд будоражащий мужское половое чувство с некоторым трагизмом, заставляя оборачиваться на ходу и стоять соляным столбом.
— Вы разочаровали меня, барон, — сказала она, когда слуга налил ей в бокал рубинового вина, и она сделала первый микроскопический глоток.
— Чем же? — удивился я.
— Вам нужен был герой. Разве имперский рыцарь не подходит под это определение? Ответила она сразу.
— Я думала, что мешаю свою старую загнившую графскую кровь со свежим народным источником, а оказалось что с таким же бароном-вырожденцем, как и мой муж. Никакого обновления крови в моем сыне не произошло. Этим я и разочарована. Зачем вы прикидывались человеком из народа? Там, в санитарном поезде? — Я никогда никем не прикидывался, баронесса. Не имею такой привычки. Бароном я стал уже после нашего нежданного свидания на гинекологическом кресле, — усмехнулся я.
— А так, по жизни, до армии я был всего лишь деревенский кузнец. Крестьянин, если хотите. Кстати не знал, что у меня есть еще один сын. Действительно. Подозревал, но точно не знал. Плодись, Кобчик, и размножайся. Если только тебе эта баба не одевает один орган на уши.
— Сколько у вас сыновей? — спросила баронесса.
— Один родной и один на воспитании.
— Одно меня утешает, что вы сделали за то время что мы не виделись, великолепную карьеру, какой мой муж не мог добиться, несмотря на всю протекцию своей многочисленной родни. Были фельдфебель, а теперь полковник. Вы, наверное, не играете в карты? — Нет. Не люблю азартных игр. А карьерой я обязан батальонному инженеру Вахрумке.
— Вы не смотрите на меня, полковник. Ешьте. Я вижу что вы голодный. А мы уже все поужинали.
— Спасибо, — я взялся за вилку.
— Только я не полковник, а капитан-командор воздушного флота. Приготовлено было действительно вкусно. Баронесса смотрела, как я ем с выражением простой русской бабы, любующейся на то, как ее мужик вечеряет после работы.
— Мой дурак конфликтовал с Вахрумкой, а с ним надо было дружить.
— Я спас Вахрумку от плена. А он просто перевел меня в ольмюцкую армию. Кстати от преследований вашего мужа. Кто тогда знал, что простой инженер есть молочный брат ольмюцкого кронпринца. Ныне нашего императора.
— Вы имеете выходы в эти сферы? — Вам чем-то надо помочь? — Помогите своему сыну, не мне. С тех пор как мой муж пропал без вести на фронте, нам перестали перечислять часть его денежного содержания по аттестату. А пенсия положена по потере кормильца, только если доказано что офицер погиб. Тортфорты отказались мне в этом помогать. Мы вообще не любим друг друга.
— Ваш муж, баронесса, жив. Он в плену, — сообщил я ей.
— Какая жалость. Я так надеялась, что он наконец-то сломал себе шею.
— О какой сумме идет речь? — Три — четыре, может пять золотых в месяц. Я понимаю, что деньги невеликие, но в нашем стесненном положении и они не лишние. Муж все промотал. И свое состояние и мое. Через несколько лет я смогу отдать сына в Пажеский корпус. Тогда можно будет продать этот дом, мой родовой дом как урожденной графини Зинзельфорт, и купить себе что-либо поскромнее в пригороде, а то и вообще в другом городе. Гоблинце к примеру. Или вообще уехать к теплым морям в отвоеванный у Винетии Риест. Я не люблю зиму. Мне постоянно хочется тепла.
— Вы покажете мне своего сына? — Он сейчас спит. Но если вы не будете шуметь… Идемте. Его спаленка на третьем этаже, — она встала из-за стола. Все такая же стройная, прямая, тонкая… В маленькой комнате черноволосый ребенок спал, обняв большую мягкую игрушку. Лицом он был схож с матерью. Красавчик будет. Спал он на правом боку, мне не составило труда откинуть черную шелковистую прядь волос от левого уха и увидеть в тусклом свете ночника нашу родовую родинку. Мой сын.
— Убедился? — шепнула баронесса.
— Пошли. А то разбудим. Когда мы вышли из детской, то в коридоре женщина неожиданно, но вполне ожидаемо впилась в мои губы пиявочкой, одновременно подталкивая меня в свою временную спальню. Ее спальню на втором этаже, как оказалось, отвели для моих покоев.
— О, мой герой, — простонала она, захлопнув за нами дверь. Накрылся отдых. Если женщина хочет — мужчина обязан. * * * Генерал-адъютант Молас ходил по кабинету из угла в угол рассерженным тигром. Наконец остановился передо мной, резко выдохнул и заявил.
— Я отстраняю тебя, Савва, от дальнейшего участия в операции.
— Операция по принуждению к миру уже закончилась, экселенц, — напомнил я.
— Мои части соединились с войсками фельдмаршала на вокзале. Мятеж подавлен. Гвардия приведена в повиновение и сидит в казармах под охраной.
— Мятеж подавлен, — согласился со мной Молас, — а вот его корни ты сам обрубил. Какая была надобность расстреливать всех Тортфортов разом? Да еще у стены вокзала? Напоказ. Из пулемета! — Чтобы больше бунтовать было некому, — огрызнулся я.
— Я не только Тортфортов там пострелял, но всех мятежных офицеров, что не сложили оружие по моему приказу. Я их об этом предупреждал. А я слов на ветер не бросаю.
— Услужливый дурак опаснее врага, Савва, — глаза императорского генерал-адъютанта метали громы и молнии, но голос его был ровен и четок.
— И как прикажешь теперь нам выходить из этого положения, как искать их затаившихся сообщников в имперском правительстве? В столичном обществе? При дворе? В генштабе? — Это ваша епархия, экселенц. А я был в своем праве. Согласно императорскому рескрипту я наделен правом внесудебной расправы над мятежниками. А на ваш последний вопрос отвечу, что по опыту знаю, что слуги и денщики часто видят больше хозяев.
— Не учи отца! И баста! — повысил на меня голос главный разведчик империи, ударив кулаком по столешнице. Да так что подскочил тяжелый чернильный прибор.
— Если я вам с императором больше не нужен, экселенц, то прошу отпустить меня в Рецию. Все равно рано или поздно вы меня в нее опять загоните. Не в первый раз. Я поработал для вас 'Кровавым Кобчиком', теперь вы можете поработать добрым дядюшкой.