Самозванец (сборник)

– Право, не знаю, – весело ответил студент, – ведь нас, Лахнеров, как собак нерезаных. У меня и в Вене целая куча однофамильцев.

– Вы студент?

– Юрист второго курса.

– Как вы сюда попали?

Лахнер чистосердечно рассказал историю, уже знакомую читателям по предыдущей главе.

– Вы почему-то внушаете мне доверие, – тихо сказал незнакомец, – и я хочу обратиться к вам с большой просьбой, но сначала вы должны дать мне слово, что будете держать все это в строжайшем секрете.

– Сначала я должен знать, в чем дело.

– Дело идет о благополучии и чести юной добродетельной дамы.

– В таком случае я полностью к вашим услугам.

– Так как вас арестовали за невинную шутку, то, очевидно, завтра же вы будете на свободе. Сейчас же разыщите в квартале Фенрихсгоф в Вене инструментальных дел мастера Фремда. Скажите ему, что у вас имеется поручение от Гектора и Евфросинии. Фремд отведет вас к лицу, у которого вы должны спросить: «Щит или голова?» Если это лицо не ответит вам: «И щит, и голова», а ответит как-нибудь иначе, то обругайте Фремда: он отвел вас не к тому лицу. Тогда, не говоря больше ничего, заставьте Фремда отвести вас к тому человеку, которого я имею в виду. Получив требуемый ответ: «И щит, и голова», скажите: «Под тремя кинжалами в комнате Гектора». Тогда можете сообщить этому лицу, где именно вы встретили меня. Вот и все, что мне нужно. Согласны вы исполнить мою просьбу?

– С удовольствием.

– Тогда прошу вас исполнить ее в самом непродолжительном времени. А теперь повторите мне то, что я вам сказал, чтобы мне знать, запомнили ли вы.

Лахнер повторил все, что ему предстояло сделать. Незнакомец схватил его руку, с чувством пожал ее и надел ему на палец кольцо, которое в лучах месяца сверкнуло крупными драгоценными камнями. Лахнер хотел вернуть подарок, но незнакомец сказал:

– Для меня это кольцо не имеет ни малейшей ценности. Если бы вы знали, что ждет меня на заре, то не стали бы отказываться.

– От ваших слов на меня повеяло могильным холодом.

Незнакомец вздохнул и крепко стиснул студенту руку.

– Скоро мы расстанемся с вами, мой нежданный друг, расстанемся, чтобы никогда не свидеться более. Вероятно, вы скоро узнаете о постигшей меня судьбе… На прощанье я позволю себе дать вам хороший совет: нет ничего опаснее на свете, как любить женщину всей душой и всем сердцем. Не рассчитывайте на ее благодарность, даже если вы принесли ей величайшую жертву. Самое большее, чего вы добьетесь, – это сделаетесь игрушкой ее каприза. Когда же ее верный раб надоест ей, она, улыбаясь, пошлет его на расстрел. Бойтесь женщин, бойтесь в особенности евреек, милый студент. У них пламенные глаза и холодная душа, обещающая красота и обманывающее сердце, призывающие губы и предательские слова… Бойтесь женщин, милый студент. А если вы не сможете избежать их влияния на свою судьбу, то только, бога ради, не допускайте, чтобы еврейка пленила ваше сердце… Ну, да что об этом говорить. Спасибо вам, милый друг, за вашу готовность оказать мне услугу. А теперь пожмите еще раз на прощанье мою руку и оставьте меня одного; мне много о чем нужно подумать.

Лахнер сердечным рукопожатием простился со своим собеседником и вернулся к товарищам. Незнакомец остался стоять у окна.

Месяц скрылся за горизонтом, и ночную тьму стали разгонять робкие предрассветные лучи. Мало-помалу светлело. Вот зачирикали под окном птички, во дворе барабан забил зорю, и в прилегавших казармах закипела жизнь. По лестницам забегали солдаты, насвистывавшие веселые песенки… Вскоре снова забил барабан, и во дворе послышались слова команды.

Открылась дверь и показался профос с корзинкой, из которой торчала бутылка.

– Братцы, – сказал он, хитро подмигивая левым глазом, – а вот и завтрак. У кого найдется монетка, тот может опрокинуть стаканчик доброй водки, лучше которой не пивали в Лондоне, и закусить кусочком свежевыпеченного, поджаристого хлебца, который даже и придворным домам показался бы деликатесом.

Лахнер, Гаусвальд и Вестмайер с радостью приняли предложение профоса и выпили по стаканчику водки. Вестмайер даже запросил вторую порцию. Что касается Биндера, то он с гримасой отвращения отказался от предложенного ему стаканчика, сказав:

– Какая мерзость. Дайте мне стакан молока на завтрак.

– Молока? – с хитрой улыбкой переспросил профос. – А что такое «молоко»?

– Это то, – сердито ответил Биндер, – чего вы, вероятно, никогда не пили.

Студенты весело расхохотались.

– Ишь ты, – засмеялся Вестмайер, – оказывается, и Биндер может шутить, когда захочет.

Профос подошел со своей корзиночкой к незнакомцу. Но тот только махнул рукой и продолжал пребывать в своей грустной задумчивости.

Лахнер с участием и сочувствием смотрел на него. У незнакомца была голова римлянина. Ничего мещанского, неблагородного не чувствовалось в этом строгом профиле. Чистотой и даже наивностью светились его пламенные глаза. Лахнер готов был поручиться, что незнакомец не виноват в приписываемом ему преступлении, что он страдает за чужую вину… Он перевел взгляд на полученное им кольцо. Крупный рубин окружало несколько бриллиантов чистейшей воды. Не желая, чтобы кольцо обратило на себя чье-нибудь внимание, он повернул его камнем внутрь.

Снова скрипнул замок, и в камеру вошел профос со стальными наручниками. Он наложил их на незнакомца, который, не сопротивляясь, молчаливо протянул руки. Затем профос крикнул студентам:

– Вставайте! Вы идете с нами.

– Наконец-то! – радостно воскликнул Биндер. – Может, я еще успею попасть в университет к началу занятий.

Лахнер нарочно отстал немного от товарищей, чтобы проститься с закованным в ручные кандалы незнакомцем. Но тот отвернулся от него, он явно не хотел выдать в присутствии профоса и подошедших стражников ту интимность, которая установилась между ним и Лахнером после ночного разговора.

Когда студент дошел до двери, он еще раз обернулся назад; бледный незнакомец сидел все в прежней позе, не поднимая взора.

Выйдя в коридор, Лахнер услыхал перебранку опередившего всех Биндера с профосом, который грозил ворчливому студенту палкой.

– Да не все ли вам равно, куда я пойду, направо или налево? – ворчал Биндер.

– Не все ли мне равно? Ах ты, образина. Ну погоди, тебе пропишут по первое число.

Но столь неопределенная угроза, конечно же, не могла заставить Биндера замолчать, и он воскликнул:

– Но ведь если мы пойдем вправо, то вскоре окажемся у казарменных ворот!

– Зато дальше от помещения воинской канцелярии.

– А что нам делать в этой канцелярии?

– В свое время узнаете.

– Но…

– Без рассуждений! Вперед!

Все студенты, не исключая и вечно спокойного Вестмайера, взволновались, когда их ввели в какую-то комнату. Там находились старый полковник, ходивший взад и вперед по комнате, и молодой фельдфебель, что-то старательно записывающий в большую книгу.

Гаусвальд, Лахнер и Биндер поспешили доказать полковнику свою невиновность; каждый старался сказать первым, и потому получалась только какая-то бессмыслица.

Старик полковник некоторое время спокойно выслушивал их. Наконец это ему надоело, и он рявкнул:

– Смирно! Молчать! Руки по швам! Нечего хвостом крутить. Все известно, не беспокойтесь. Да и не поможет, тысяча бомб, ничто не поможет. Мне приказано сдать вас в солдаты – и делу конец.

Биндер широко раскрыл рот и едва не рухнул на пол от неожиданности.

– Боже мой, – простонал он. – Но какой же я солдат? Господин полковник, разве вам мало тех трех? Умоляю вас, дайте мне возможность продолжать изучать богословие.

– Полно, брат, – сказал ему Вестмайер, – вместе мы влопались, вместе как-нибудь и расхлебаем кашу. Как знать, чего не знаешь? Может быть, это для нас самая настоящая дорога? Что касается меня, то я даже доволен: предпочитаю сам проделывать походы, чем копаться в комментариях к походам Цезаря…

– Молодец, – сказал полковник, хлопнув Вестмайера по плечу. – Вот именно так должен рассуждать каждый верноподданный ее величества. От солдатского пайка еще не умер с голоду ни один человек.