До тебя

Она вернулась.

Я на мгновение зажмурился и сглотнул, сердце колотилось чуть ли не в горле. Я был измучен, взволнован и благодарен одновременно.

Господи, она дома.

На ней были маленькие пижамные шортики и белая майка на тонких бретельках. Примерно в той же одежде она ложилась спать год назад, но по какой-то причине от одного ее вида сейчас в моей груди вспыхнуло пламя. Мне хотелось перебраться к ней в комнату по этому проклятому дереву, сорвать с нее одежду и любить ее так, словно минувших трех лет просто не было.

Ее волосы развевались на ветру, я чувствовал, что ее глаза уставились из темноты прямо на меня.

У меня пересохло во рту. Как же здорово было вновь почувствовать, что кровь и воздух свободно циркулируют в моем теле.

А потом она сделала шаг назад и закрыла двери.

Нет. Я сглотнул. Мне не хотелось, чтобы она уходила.

Давай. Иди к ней, найди повод для ссоры, сказал я себе, но покачал головой.

Нет. Просто оставь ее в покое. Она не думала обо мне, и мне нужно с этим смириться.

Мысленно я лез на стены, ведь я знал, что мне пора повзрослеть и оставить ее в покое. Пусть ходит в школу, не опасаясь вечных сплетен и шуточек. Пусть будет счастлива. Мы уже почти взрослые, и все эти мелкие пакости должны закончиться.

Но…

Я чувствовал себя более живым в последние десять секунд, чем за весь прошлый год.

Видеть это лицо, знать, что по утрам я буду просыпаться под оглушительные звуки музыки из ее комнаты, смотреть, как она выходит из дома на пробежку…

Мой телефон зажужжал – пришло сообщение, и я подошел прочитать его.

Оно было от отца Тэйт.

Планы изменились. Тэйт дома. Одна до Рождества. Отдай ей ключи и будь с ней повежливее. Или пеняй на себя.

Прищурившись, я перечитывал текст снова и снова.

Мне кажется, я даже забыл дышать.

Одна? До Рождества?

Я закрыл глаза и засмеялся.

И внезапно понял, что завтра утром наконец-то проснусь с радостью.

Глава 8

– Мне стоит волноваться? – спросила моя мать, когда я вернулся в дом из гаража с маленьким топором в руке.

– Всегда, – пробубнил я, проходя через кухню мимо нее и направляясь к лестнице на чердак.

Я решил взять дело в свои руки, вместо того чтобы кого-то нанимать, и самому отсечь маленькие ветки, втыкающиеся в дом. Топор как раз подходил для этой цели.

– Только не покалечься! – крикнула мать мне вслед. – Тебя было непросто сделать.

Я закатил глаза, карабкаясь по лестнице наверх.

С тех пор, как мама перестала пить, она стала вполне себе сносной. Иногда пыталась шутить. Порой я даже смеялся, правда, не при ней. Между нами все еще существовал определенный дискомфорт. Трещина, которую мне давно стало неинтересно заделывать.

Но мы снова научились существовать вместе. Она пыталась держать себя в руках, и я делал то же самое.

Я вылез из маленького окошка темного чердака на дерево и осторожно начал пробираться к стволу, где ветви были достаточно толстыми, чтобы выдержать мой вес. Решил, что буду отрубать лишние ветки со стороны ствола, а потом, когда покончу с этим, просто слезу на землю. Спускаясь сверху вниз, я в конце концов должен был добраться до веток, скребущих по моему окну, – из-за которых, собственно, все это и затеял.

Но, едва замахнувшись топором, я чуть не выронил его из рук.

– Ты считаешь, что его отношение ко мне – это прелюдия? – Услышал я взбешенный голос Тэйт и застыл.

Что? Прелюдия?

– Да, конечно, – продолжала она, а я стал прислушиваться. – Особенно, когда в девятом классе он рассказал всей школе, что у меня якобы синдром усиленной перистальтики кишечника, после чего меня провожали пукающими звуками в коридорах.

Мои глаза округлились, на шее забилась жилка. Она говорила обо мне?

– И да, – продолжала Тэйт, обращаясь к кому-то, кого я не видел. – Было очень эротично, когда на следующий год он заказал доставку мази от молочницы прямо на урок математики. Но особенно меня покорило другое. Я была практически готова отдаться ему на месте, когда он приклеил на мой шкафчик брошюру о способах лечения остроконечной кондиломы. Поразительно, что венерическое заболевание подхватил человек, который никогда не занимался сексом!

Ох, черт.

Она определенно говорила обо мне.

Ухватившись за ветку над своей головой, я поднялся на ноги и перебрался на другую сторону дерева, очень осторожно, чтобы меня не могли заметить из открытых балконных дверей Тэйт.

Теперь в разговор вступила другая девушка, вероятно, ее подруга Кейси, и я уловил что-то про необходимость дать отпор.

Я скользнул на ветку пониже, начиная ощущать себя каким-то извращенцем из-за того, что подслушивал их разговор. Но вообще-то они говорили обо мне, а значит, это было и мое дело тоже.

– В который раз тебе говорю, мы раньше дружили, – заговорила Тэйт. – Летом перед девятым классом он уехал на несколько недель, а назад вернулся другим человеком и вычеркнул меня из своей жизни.

И тут я сжал кулаки.

Кейси незачем было знать все эти подробности. Тэйт не имела права вот так распространяться о наших делах.

Внутри все забурлило, и я почувствовал знакомое тепло, разливающееся по телу.

– Наш последний учебный год пройдет прекрасно. – Тэйт теперь говорила более низким и уверенным голосом, чем прежде. – Надеюсь, Джаред забыл обо мне. Если так, тогда мы оба сможем делать вид, что нас друг для друга не существует вплоть до самого выпускного. А если не забыл, тогда я поступлю так, как сочту нужным. У меня есть задачи поважнее. Пусть он и этот идиот Мэдок делают все, что им вздумается. Мне до них больше дела нет. Они не испортят мой последний год в школе.

Надеюсь, Джаред забыл обо мне.

А я едва не поставил крест на собственном будущем из-за тоски по ней?

Мне до них больше дела нет.

Тэйт меня ненавидела. Она всегда будет меня ненавидеть, а я был просто дураком, что хотел ее, когда нам было по четырнадцать.

Мы никому не нужны. И ты был мне не нужен. Прозвучал в моей голове голос отца.

Я пробрался по дереву назад к своему окну и запрыгнул внутрь, уже не заботясь о том, что меня могут увидеть. Бросив топор на пол, я подошел к док-станции и включил на айподе песню Coming Down группы Five Finger Death Punch, а затем принялся набирать на телефоне сообщение Мэдоку.

Затусим сегодня вечером? Мама уедет около 16.

Моя мать по пятницам уезжала к своему бойфренду в Чикаго. Я до сих пор его ни разу не видел, но она почти всегда оставалась у него на все выходные.

Еще как!

Ответил он меньше чем через минуту.

Выпивка?

У отца Мэдока в подвале был самый настоящий склад спиртного – или что-то вроде того – с винным погребом в придачу. Он редко бывал дома, поэтому Мэдок брал оттуда что хотел, а я отвечал за еду.

Заметано. Буду в 19.

Я швырнул телефон на кровать, но тот снова завибрировал.

Я взял его в руки и открыл сообщение от Джекса.

Папа опять звонил.

Сукин сын.

Отец постоянно умудрялся раздобыть номер Джекса, хотя знал, что не должен ему звонить. Все-таки его посадили в том числе за жестокое обращение с моим братом.

Я с этим разберусь.

Набрав сообщение, я взглянул на часы и увидел, что сейчас только десять утра.

Поезжай сегодня, сказал я себе. Если покончить с этим поскорее, не придется ехать завтра.

Поездки к отцу вынимали из меня душу, и я ждал их с ужасом. Я никогда не знал, о чем он решит поговорить со мной в этот или в следующий раз. В прошлый мой визит отец поведал мне во всех подробностях, как отвез мою беременную мать в клинику, чтобы та от меня избавилась. А потом дал волю рукам, когда она этого не сделала. Я не знал, верить ли этому, но старался пропускать мимо ушей все его россказни, колкости и оскорбления. В большинстве случаев у меня получалось. Но иногда нет.