Страница 13 из 16
Хотя в исторической мифологии Венгрии турецкое нашествие выполняет примерно ту же функцию, что татаро-монгольское в русской, о тяготах ига здесь следует говорить с осторожностью. Крестьянство, замученное собственными феодалами, зачастую рассматривало турок как освободителей. Героическая история обороны города Эгер в 1552 году – страница славная, но единственная. Раздираемая внутренними противоречиями, страна упала в руки турок, как падает с дерева перезревший плод.
Все это надо знать в общих чертах, чтобы представлять себе логику венгерской истории, но материальных следов ее в живом городе почти нет. Те же, что есть, или спрятаны от посторонних глаз, как готическая капелла в глубине Замкового холма, куда путь ведет через помещения Музея истории Будапешта, или представляют собой романтическую реконструкцию на тему истории, как кажущаяся с первого взгляда средневековой церковь Матьяша.
Наследие давней эпохи, между тем, существует, и сталкивается с ним не только житель города, но и приезжий на каждом шагу. Существует – в преломленном, преобразованном жизнью виде. Вольно или невольно, но турки сделали для Венгрии три хороших дела. Во-первых, научили пить кофе. Венгрия – кофейная, не чайная страна, и Будапешт – вполне кофейный город, что станет особенно очевидно во времена расцвета города во второй половине XIX века, когда на каждую тысячу человек Будапешта, включая малых детей, станет приходиться по крайней мере одна кофейня. Кроме того, именно с турецкого времени формируется здесь культура купания. Мадьяры, пришедшие на берега Дуная в IX веке, как все кочевники-скотоводы, к купанию были глубоко равнодушны: умыться – смыть удачу. А мусульманам-туркам омовение предписано религиозным ритуалом. Они оценили по достоинству горячие источники Буды, и постепенно этот обычай вошел в употребление и у самих местных жителей. Наконец, турки прикрыли собой Венгрию от потрясений Реформации. Сравнительно низкий градус венгерской религиозности, видимо, имеет и это объяснение: пока вся Европа билась не на жизнь, а на смерть за «истинную веру», истину понимая различно, у венгров были иные заботы. А потом – потом страсти постепенно улеглись, и разделение на католиков и протестантов в Венгрии очевидно выглядит как проекция разделения чисто политического – на тех, кто за Габсбургов, и на тех, кто против.
Турецкое господство продолжалось с начала XVI до конца XVII века. Между тем в городе нет монументов, репрезентирующих эту страницу венгерской истории как трагическую. Не считать же таковыми главные памятники той эпохи – построенные турками в XVI столетии и с удовольствием используемые и сейчас купальни. Зато имеется трудно представимый в другой культуре объект – символический надгробный памятник последнему Будайскому паше, Абдурахман Абди Арнауту, павшему 2 сентября 1686 года, с саблей в руках, в семидесятилетнем возрасте. «Героический был противник, мир его праху», – написано на плите, установленной в 1932 году.
Турок выбили в конце XVII века австрийцы, точнее союзнические войска Священной лиги во главе с Карлом Лотарингским (памятник перед Королевским дворцом изображает, однако, не его, а Евгения Савойского, одержавшего окончательную победу над турками при Зенте в 1697 году). Парадоксальным образом город пострадал при освобождении австрийцами (1686) больше, чем при взятии турками за 145 лет до того. Сменилось вооружение – и уже обладающие артиллерией освободители не оставили в Буде и Пеште камня на камне, разрушив, среди прочего, и Королевский дворец. «Нет ни единой крыши, ни единой комнаты, ни даже деревянной балки: все до основания, до подвала сгорело»[28], – как писал современник.
Итак, в конце XVII века венгры освободились от господства турецкого, но только для того, чтобы попасть под господство австрийское. Так эта ситуация выглядит издалека, из той исторической перспективы, где оттенки теряются, и приходится оперировать общими категориями: «венгры», «турки», «австрийцы», «завоевание», «освобождение». В реальности все было намного сложнее, запутаннее и противоречивей. Случалось венграм воевать и в союзе с австрийцами против турок (Миклош Зрини, полководец императора Фердинанда I, героически пал в бою с турками, защищая крепость Сигетвар; памятник ему – на площади Кодая), и в союзе с турками против австрийцев (Бетлен Габор, Иштван Бочкаи, Имре Тёкёли; их статуи – в монументе Тысячелетия между королем Матьяшем и князем Ракоци). Соответственно, и оценка этого этапа истории менялась в зависимости от политического положения момента: в разные эпохи Габсбургов можно было рассматривать как освободителей, как завоевателей, как колонизаторов, как боевых товарищей или как соседей по Европе.
С турецких времен и далее Венгрия оказывается в сфере влияния больших империй и государственных союзов, с мощью которых ей приходится считаться. Это турки, австрийцы, в ХХ веке – Советский Союз, в ХХI – Европейский. И для всех эта маленькая страна – кость в горле. Туркам венгры устраивали бесконечные акты сопротивления, австрийцам – войны и революции, Советскому Союзу – кровавое восстание 1956 года. Конфронтация Венгрии с ЕС обходится, к счастью, без больших эксцессов, но, возможно, именно потому, что в Брюсселе учитывают печальный опыт Вены и Москвы. Во всяком случае, страна отстояла национальную валюту, несмотря на то, что окончательный отказ от форинта и переход на евро были запланированы венгерским правительством сначала на 2010-й, затем на 2012 год[29]. Да и в истории 2014 года – с получением от России кредита на 10 миллиардов евро[30] на постройку пятого и шестого блоков АЭС «Пакш» с реакторами по российской технологии – Венгрия продемонстрировала заметную самостоятельность, как и в ситуации с принятой в 2012 году и вызвавшей критику Евросоюза новой Конституцией.
Про язык
Венгерский писатель Петер Надаш предлагает свою версию событий, приведших к утрате Венгрией независимости в XVI веке, напоминая о том, что в архаичном средневековом обществе понятие страна наполнялось куда меньшей конкретикой, чем в более поздние времена, и имело значительно меньше смысла, чем деревня:
«Кстати, следует пояснить, что когда местные говорят «деревня», то понимают под этим не населенный пункт с конкретным географическим наименованием. Для них это синоним мира, как для французов, когда они говорят: tout le monde – все, весь свет. Деревня – это и есть «все», а если кто-то в этот круг не входит, то, естественно, не имеет отношения и ко «всем». В определенном смысле они ведут себя подобно жителям Спарты, Лесбоса, Афин и других греческих полисов, которые всех, исключая себя, считали варварами. Или некими животноподобными существами, которые не знают и не почитают их богов, не знают толком их языка, словом, нелюдями. Примерно так вела себя рекрутированная из немецких, польских, венгерских, чешских и итальянских наемников средневековая армия, которой предстояло помериться силами – кстати, совсем недалеко от деревни – с грозными турками. В ночь перед битвой разноплеменные воины так перессорились, что повернули оружие друг против друга. Они не могли стерпеть, что другой, вместо нормальных слов, говорит что-то непонятное и не понимает их нормального человеческого языка. Перебив и разогнав друг друга, они открыли путь свирепому врагу, который за несколько веков почти дотла разорил эти края»[31].
Успех давней экспедиции по поиску прародины не изменил положения и не отменил венгерского сиротства. И до, и после турецкого нашествия венгры оставались народом, живущим в самом центре Европы, в окружении народов романских, германских, славянских, не будучи родственниками никому из них.
«Отдельность» явлена была каждому, независимо от пола, возраста, социального положения и уровня образования: на этом, неиндоевропейском, языке вокруг не говорил никто. Вскоре венграм пришлось услышать и просвещенное мнение соседей. Иоганн Готфрид Гердер в сочинении «Идеи к философии истории человечества» и вовсе не оставлял венграм надежды на будущее: «…Между славян, немцев, валахов и других народностей венгры составляют меньшую часть населения, так что через несколько веков, наверное, нельзя будет найти даже и самый их язык». Австрийский поэт и драматург Франц Грильпарцер писал в 1840 году: «У венгерского языка нет будущего. Его идиомы не соответствуют европейским понятиям, распространение этого языка ограничено несколькими миллионами преимущественно необразованных людей. Если бы Кант написал «Критику чистого разума» по-венгерски, у него не нашлось бы и трех читателей. Венгр, говорящий только по-венгерски, остается мужланом, даже если обладает выдающимися способностями»[32]. Вполне фантастические представления об этом языке встречаются в науке и сейчас: «Венгерский язык не дисциплинирует его носителей в смысле необходимости тщательного исследования реальности. Более того, подобная лингвистическая гибкость просто подталкивает к импровизациям, и действительно венгры преуспели в создании длинных сказок и игнорировании реальных обстоятельств»[33].
28
«Nincs egyetlen tető, egyetlen szoba, még egy fagerenda sem: minden alapjáig, a pincéig égett le…» Werlein János István inspector, 1686. (пер. мой) https://hu.wikipedia.org / wiki / Budapest_története#T. C3. B6r. C3. B6k_kor. 2C_pusztul. C3. A1s_. C3. A9s_. C3. BAjratelep. C3. BCl. C3. A9s
29
Вишеградская Европа: откуда и куда? Два десятилетия по пути реформ в Венгрии, Польше, Словакии и Чехии / Под ред. д. и. н. Л. Н. Шишелиной. М.: Весь мир., 2010.
30
АЭС «Пакш» – единственная атомная станция Венгрии с четырьмя реакторами ВВЭР-440, ее первый энергоблок был пущен в 1982 году. В настоящее время доля электроэнергии, вырабатываемой на АЭС, составляет в структуре энергобаланса Венгрии порядка 50 %. – РИА Новости. http://ria.ru / world / 20150325 / 1054309328. html#ixzz3h5ukKoPj
31
Надаш П. Прогулки вокруг дикой груши / Пер. с венг. В. Середы // Звезда. 2011. № 3. С. 197.
32
Цит. по: Шарый А., Шимов Я. Корни и корона. Очерки об Австро-Венгрии: судьба империи. М.: КоЛибри, 2011.
33
Джонстон У. М. Австрийский Ренессанс / Пер. с англ. M.: Московская школа политических исследований, 2004. С. 519.