Страница 3 из 25
Что же касается царя-падишаха, то в азербайджанских сказках он рисуется большей частью человеком недалекого ума, не могущим шагу ступить без везиря, и заботящимся главным образом о пополнении своего гарема красивыми женщинами.
В одной из сказок («Кечаль-Мамед») кечаль прямо говорит царю: «Падишах, с такой головой, с таким умом, как можешь ты царствовать?» И даже ставшему полулегендарным правителю Ирана шах-Аббасу (1585–1628), изображаемому обычно справедливым и добрым, азербайджанские сказки придают черты человека несправедливого («Сказка про Салаха и Валаха») и кровожадного.
Правители-везири изображаются в сказках недальновидными, глупыми, взяточниками и падкими до женщин («Зарнияр»).
В сказках о Бахтияре и о Кечаль-Мамеде ход сказки ведет к тому, что уничтожается не только один падишах, но все его окружающие с их семьями, в том числе и шпион падишаха – цирульник.
Классовая борьба эксплоатируемого трудового народа особенно выявляется в новой, недавно уже созданной сказке о борьбе Наримана с царем Николаем («Легенда о Наримане»).
Не забыто в сказках и купечество, которое, по сказкам, для достижения своего благосостояния не останавливается ни перед чем, даже перед кровавыми преступлениями.
Образ скряги Меймун-джаду дан в сказке о Нардан-ханум.
Борьба с классовым врагом не ограничивается в сказках борьбой со светскими угнетателями, а переходит в область религии и верований, изобличая религиозное правосудие, в лице алчного и несправедливого оказия («Суд казия»), притворщика, ведущего развратную жизнь («Ширванский казий»). Сказка «Мулла Чекулчек» является сатирой на гадальщиков, которые и до сих пор еще представляют собою бытовое явление в странах зарубежного Востока.
Не менее остро поставлен в тюркских сказках семейный и женский вопрос.
Наряду со сказками, в которых дается образ угнетенной городской тюрчанки, имеется ряд сказок из кочевого быта, где женщина представляется совсем уже не таким забитым существом, как принято было обычно думать о женщине Востока: она нравственная – опора, советчица и помощница мужчины в его борьбе с препятствиями, она свободно выбирает себе мужа путем бросания яблока или стрелы; имеются даже образы женщин-богатырей (тюркские сказки «Лала- Наргис» и «Гасан-Кара»).
Эти образы встречаются и в сказках, отражающих кочевой быт Азербайджана.
Сказки о болтливых и глупых женщинах («Злоключения двух женщин», «Злоключения шести разведенных») отражают взгляды на женщину, тщательно прививавшиеся на Востоке правящими классами и в старое время имевшие место и в Азербайджане.
Находит себе отражение в тюркских сказках и многоженство, довольно распространенное в дореволюционном Азербайджане.
В трех сказках: «Назик-беден», «Об Азизе» и «Зарнияр», разных по сюжету, проводится одна и та же мысль о праве женщины на независимость.
Одна из частых тем азербайджанских волшебных сказок – это тема о добывании красавиц: герой, выпивший любовный напиток или увидевший портрет красавицы, ставит на карту всю свою жизнь, в борьбе преодолевает все препятствия, обнаруживает и выдержку, и настойчивость, и храбрость и большей частью достигает своей цели, в меньшинстве случаев гибнет.
Мотив добывания возлюбленной особенно развивается в тюркском фольклоре в так называемых дестанах, прозаических рассказах со стихотворными вставками. Герой дестанов – влюбленный ашут даже называется «хак-ашуг», т. е. действительный, настоящий ашуг. Он влюблен и поэтому обладает магической силой стиха, остроумия, таланта.
Чудесные превращения, колдовство, помощь чудесных предметов и явлений, животных и растений – постоянные мотивы сказок о добывании' героем красавицы.
Мотив колдовства и чародейства и борьбы с этими явлениями на Востоке и, в частности, в старом Азербайджане имел особое значение и важность ввиду чрезвычайно распространенного среди всех слоев населения уважения к дервишам, странствующим мусульманским монахам-нищим, которые, якобы, обладали знанием тайн и могли, например, своим чародейством вызвать зачатие у бесплодных женщин.
Из часто встречающихся в тюркских сказках мотивов следует отметить также мотивы, связанные с заботой о потомстве, с муками бездетных супругов, желанием иметь непременно сына – наследника имущества – и нежеланием иметь дочь (и связанным с ним стремлением – избавиться от родившейся дочери), далее мотивы гостеприимства, свойственные большинству восточных сказок, и мотивы названного братства, встречающиеся сравнительно реже (см. «Сказку о знающем птичий язык Искендере»).
Такова, в общих чертах, тематика азербайджанских сказок, большей частью отражающих старую, дореволюционную жизнь Азербайджана; сейчас на нивах коллективного хозяйства и в индустриальных центрах Советского Азербайджана уже начали создаваться новые мотивы и сюжеты, из которых со временем вырастут образы новых героев – строителей бесклассового социалистического общества…
X. Зейналлы
Фатьма и Киявы
В деревне Оймадерен жил рыбак Дадаш с женой Гуру-Гумаш. Было у них двое детей: взрослая дочь по имени Фатьмажых и маленький сын Киявыжых. Дадаш рыболовством добывал пропитание себе и семье. Но вот жена Дадаша умерла. Через несколько месяцев после смерти жены, Дадаш, видя, что ему тяжело справляться с хозяйством и с детьми, взял себе новую жену, клыкастую Баш-ханум. Но не принесла счастья Дадашу клыкастая Баш-ханум. Жизнь становилась с каждым днем все тяжелее и труднее. А тут вдобавок появились новые дети, родила Баш-ханум сначала дочь, а потом сына. Так как у детей ее не было совершенно волос, то дочь назвали Дазгыз, что означает «лысая девушка», а мальчика – Кечаль Ашыр, т. е. «плешивый Ашыр». С утра до вечера пилила Баш-ханум несчастного рыбака, жалуясь на тяжелую жизнь, на тяжелую свою долю. Молча брал рыбак свою сеть и отправлялся на берег моря; как ни закинет, бывало, сеть, каждый раз попадалось в нее не больше шести рыб, по одной на каждого в семье. Этим они и питались. Жили впроголодь. Между тем время шло, дети росли… дочери стали невестами, сыновьям настало время жениться. Как- то раз говорит мужу клыкастая Баш-ханум:
– Фатьмажых и Киявыжых уже выросли, они могут теперь сами себя прокормить. Возьми их с собой, заведи куда-нибудь подальше так, чтобы они заблудились и не могли найти дороги домой. Без них нам станет легче, – их рыба достанется нам, а то уж очень нам голодно.
Как ни старался рыбак убедить – жену, что нельзя так поступать с родными детьми, злая мачеха стояла на своем:
– Или от них избавься, – говорила она, – или со мной разведись.
Что было делать несчастному Дадашу? Он согласился. Взял он с собой Фатьмажых и Киявыжых, пошел с ними в лес будто бы за дровами. В лесу им сказал:
– Дети мои, вы рвите здесь съедобные травы, а я пойду вглубь леса рубить дрова; пока вы будете слышать стук топора, занимайтесь своим делом, как только стук прекратится, знайте, что я уже наготовил вязанок, тотчас же идите ко мне.
Сказав это, он расстался с детьми и направился к дому. По дороге он привязал к дереву доску так, что при каждом порыве ветра доска ударялась о дерево и при этом стучала. Детям казалось, что это отец рубит дрова. Обманув таким образом детей, Дадаш скоро вернулся домой и рассказал жене, как он исполнил ее приказание. Жена на него напустилась:
– Лес этот близко от нашего жилья, дети могут каждую минуту вернуться! Чтобы они нас не нашли, нам сейчас же надо бежать из Оймадерена.
Покорный воле жены Дадаш и на этот раз подчинился ее требованию. Забрали они свои пожитки, взвалили их на плечи и пустились в путь-дорогу, в страну подвластную шаху. Долго шли они, шли они днем и ночью и наконец добрались до шахской земли. Здесь на окраине города они построили себе избушку и стали в ней жить. На новом месте Дадаш принялся за свое обычное ремесло: ловил рыбу и этим содержал себя и семью. Ловил он рыбу поблизости от шахского дворца, в котором жил шах Мамед. Но не оправдались надежды клыкастой Баш-ханум, – как ни старался рыбак, но больше четырех рыбок не попадало к нему в сеть – по одной на каждого в семье. Все его попытки увеличить улов не приводили ни к чему; как-то раз, вернувшись домой, он сказал жене: