Страница 4 из 19
Долго-долго скакал Ураим. Вот уж дальняя звезда почти над головой встала. Но страшные ветры ходу не давали Ураиму. И темень кругом, будто глаз у батыра не стало. Слез тогда с коня Ураим — оглядеться, отдышаться, и тотчас с ног его сбило. Хотел он подняться, вспомнив про веретенце под седлом у коня, но тело словно камнями придавило. И в это время выскочила маленькая змейка из земли и укусила его в самое сердце.
Сразу дума одолела Ураима: «И конь мой сгинул. И ветер режет ровно ножами, а Уралги как не было, так и нет. Может, Земля меня обманула? Все кругом мертво, и я чуть живой».
Подумал так богатырь, и раскаяние его взяло.
А Змейка из норки все выглядывала: головка маленькая, а глаза здоровущие и огнем пышут — злые, ну точь-в-точь, как у того гостя незваного.
Да! Там, где не под силу великану, порой не только змейке, но и червяку по плечу.
Замертво пал конь Ураима, а сам он в бессилии заснул. А когда очнулся Ураим, то увидал, что лежит он на том же месте, где ему Земля веретенко подарила. Только была уже весна, и все кругом зеленело. Ни коня, ни лука, ни стрел не было возле него.
Напившись студеной воды из родника, голодный, сжимая золотое веретенце в руках, он побрел по лесу. И вновь Земля сжалилась над ним. Нежданно богатырь почувствовал приток сил, бодрость в сердце воротилась, и он смелей зашагал, но… сам не зная куда.
Немало сменилось дней и ночей, когда вдруг увидел Ураим на горе дворец из прозрачного розового камня.
Вошел в открытые двери дворца Ураим и остановился. Перед ним девушки в прекрасных одеяниях, как лебеди, медленно по кругу плыли. И отделилась от них одна. И была она в танце так нежна, что загляделся на красавицу богатырь, забыв про голод и несчастья свои. А когда девушка приблизилась к Ураиму, коснулась волосами его лица, у богатыря закружилась голова, и он протянул руки к танцовщице…
Тотчас прозвенело веретенце золотое и с жалобным писком исчезло неизвестно куда.
А Уралга по пещерам все шла и шла. Не раз шайтан пытался обмануть беглянку и злым коварством сердце ее купить. Но сердце Уралги было неподкупно.
Как-то, переходя из одной пещеры в другую, Уралга почуяла ароматный запах кипящего в казанке барана. На этот запах Уралга поспешила и, пройдя совсем немного, в большой белоснежной пещере очутилась. Посредине пещеры лежал длинный, как стол, белый камень, а на нем разные яства красовались.
Навстречу Уралге шел высокий красивый джигит. В белой одежде с широким поясом джигит был прекрасен.
Уралга взглянула на юношу, протягивающего к ней руки в знак приветствия, и взгляд свой отвела, на его редкостном клинке остановила, подумав про себя: «Вот бы такой клинок моему Ураиму!»
Враз исказилось злобой лицо джигита. Холодом глаз он обдал Уралгу и знакомым ей голосом воскликнул:
— Она еще не забыла Ураима!..
И не стало ни белой пещеры, ни яств. Мгла поглотила все кругом…
Может, и сгинула бы она в подземных кладовых шайтана, если бы вдруг в ее руках золотое веретенце не оказалось. Как во сне увидела она доброе лицо старца и услышала его горькие слова: «Ураим в беде, поспеши к нему. Веретенце тебе дорогу укажет».
Откуда только силы взялись у Уралги. Словно на крыльях летела она к милому.
И когда Уралга на гору взошла, где дворец, точно весенний цветок, сиял, и увидела перед дворцом на поляне суженого, радостно вскрикнула и побежала к нему. Ноги ее были в кровавых ссадинах, но она не замечала этого. Так раненая горлица летит к своему гнезду, вычерчивая в воздухе кровавые круги, все медленней и медленней махая крылами, но довольная, что добралась до цели.
— Ураим, родной мой, — прошептала она, падая к ногам его. Но Ураим смотрел на Уралгу холодно и будто недоумевая.
— Здравствуй, Уралга. Зачем ты пришла? Я здесь живу с новой женой.
Вздрогнула Уралга, встала, заглянула в лицо Ураиму. Неужто опять проделки шайтана? Но нет! Она узнала глаза Ураима и отшатнулась в отчаянии.
В эту минуту Уралга почувствовала под сердцем нежные и слабые толчки, и боль украденной любви пронзила ее всю.
Молча постояли они друг возле друга и разошлись в разные стороны.
С ликованием мчался шайтан по пещерам: ничто не угрожало теперь его богатствам.
И вознегодовала Земля. Точно судорогой передернуло горы и долы, страшный гул прокатился в земных недрах, из открытых пещер вырвались клубы огня и дыма, скрывая богатства, накопленные шайтаном. Сам он едва спасся, поднявшись из-под обвалов сизым и смрадным облаком.
Чудом в живых остались и Ураим с Уралгой, без вины своей вызвавшие гнев матушки Земли. Ураим, спасая дворец с обитавшей в нем красавицей-женой, бросался навстречу двигавшимся на него скалам, круша их. И отступил лишь тогда, когда дворец за его спиной с грохотом осел, оставив после себя груду камней.
И пошел тогда прочь Ураим, сам не зная куда, и на размягченных камнях гранита оставались четкие следы его огромных ног. Никто из людей его больше не встречал…
А Уралгу подхватил и понес ветер, легко минуя огненные вихри и обвалы земные. Видно, не оставил ее в этот трудный час Горный Батюшка. Потом уж, когда Уралга в себя пришла, заметила она на правой руке своей подвешенный кожаный мешочек. Раскрыла его, а там камни один лучше другого сияли.
Прошел год. Однажды, летней порой, пастухи вдруг увидали, как в горах из пещеры вышла молодая женщина красоты несказанной. В руках она младенца несла.
От гор начиналась степь, где стоял забытый всеми кош, покинутый когда-то Уралгой. Женщина направилась к нему, и кто-то крикнул:
— Да ведь это Уралга! Уралга!
Обрадовались люди. Кинулись к ней. И первые их слова были: «Где Ураим?»
А когда увидали в большущих глазах Уралги горе неутешное, то поняли все и замолчали. Радость легко разделить словами, а горю — разве поможешь?
Люди как могли успокоили ее, разожгли огонь в каганце, сыном любовались. По обычаям предков мальчика назвали именем родителей: Ураим-Алга. А короче — просто Урал.
Каждый думал: «Как ни тяжко горе, не век горевать. Нет печали, у которой бы конца не видали». И никто не догадывался, что горе Уралги без дна.
И хоть были это родные места Уралги и люди ее любили, потекли для нее дни холодные, как осенние дожди. Даже сына своего по-матерински она не ласкала. Люльку качает, песни грустные поет, а сама все смотрит вдаль и думу думает. Пало ей на ум, что не поняла она Ураима. И случилось это, когда она еще только-только вернулась к людям.
Было у нее обыкновение ночами возле коша гулять. И вот однажды, то ли ей почудилось, то ли наяву случилось, но будто бы увидела она на склоне дальней и самой высокой горы печальную стариковскую улыбку. И сразу же вспомнила: «Ураим в беде, поспеши к нему». Напало тогда на нее сомнение. «Ураим — в беде…» А я-то поверила, что он так, по своей воле разлюбил меня. Не шайтановы ли это проделки? Выходит, при встрече с ним я только о себе думала…»
От этих мыслей места себе не могла найти Уралга.
Духи всесильные, сама Земля-матушка и добрый Горный Батюшка не разгадали, что случилось с Ураимом, а Уралга сердцем своим любящим ухватилась за истину.
Давно бы устремилась снова Уралга на поиски мужа, да взглянет на сына — и застынет на месте.
Совсем не стало сладу с собой после того, как Уралга порылась и нашла в вещах забытое золотое веретенце. Когда-то оно вывело ее к любимому. Может, сослужит службу оно и во второй раз?
Откуда было знать бедной женщине, что чудесный подарок Горного Батюшки теперь ей ничем не поможет. В горе и ярости разорвала Земля его золотые нити; легли они под завалами разорванной цепью, когда-то невидимо соединявшей два любящих сердца. Теперь, чтобы встретиться Ураиму и Уралге, нужно было бы идти перемешанными пещерными ходами и выходами, горами и ущельями, собирая по крупицам и малым обрывкам золотую нить. Загадала Земля: если когда-либо люди трудом великим восстановят ее, вернет она им свое расположение. И тогда наверняка любящие сердца — пусть не Ураим и Уралга, а другие — встретятся и будут любить и доверять друг другу вечно. Ничего этого не знала Уралга, но собралась в дорогу.