Шагал

Картина относится к циклу портретов стариков и евреев, к которому принадлежат также полотна "Продавец газет", "Раввин" (см. стр. 13), "Еврей в красном" и "Еврей в розовом". Для этих картин Шагалу позировали странствующие хасиды, которых Шагал, по его собственному свидетельству, встречал в Витебске с самого раннего детства. Человек на портрете одет в ритуальные одежды: так предписывалось одеваться каждому правоверному еврею на утреннюю молитву или отправляясь в синагогу: В отличие от часто встречающихся у Шагала изображений крестьян и простого люда города Витебска, образ раввина подчеркнуто монументален. Композиция картины позволяет достичь особого эффекта при минимуме художественных средств, так что реалистической манере изображения лица противопоставляется схематизм облачения. Черные полосы на талесе и тефелине превращаются в геометрические и структурные элементы, придающие фигуре пластическую выразительность.

Священное облачение

Еврей надевает на себя во время молитвы талес (белое покрывало с бахромой) и тефелины (коробочки, прикрепляющиеся к голове и к рукам), содержащие тексты Торы. Внизу слева - "Продавец газет" (1914, Париж, Национальный музей современного искусства); справа - "Еврей в розовом" (1914-1915), Санкт- Петербург, Государственный русский музей).

Еврей за молитвой, или Витебский раввин

холст, масло 104 х 84 см; 1914 Венеция, Музей современного искусства Ка Пезаро

Вернувшись во Францию после бурных лет, проведенных в России, Шагал переживает краткий период творческой растерянности. И как было свойственно ему в такие минуты, художник стремится найти источник силы и веры в себе самом, укрывшись в собственном семейном микромире. Открытое окно дает возможность чувству внутреннего умиротворения излиться во внешнюю жизнь. Вся картина подернута легким налетом лучезарного, чистого воздуха, приводящим к гармоничному созвучию микро- и макромиры. На всей поверхности полотна Шагал использует секрет изящного жидкого мазка, что свидетельствует о преклонении художника перед Моне и еще в большей степени перед Боннаром - мастером задушевного лиризма. Сцены из жизни, смягченные поэзией и преломленные во сне, уступают место радости созерцания. Неосязаемая атмосфера обволакивает всю композицию. Небо и облако пейзажа имеют ту же излучающую свет фактуру, что и окно и подоконник на первом плане.

Обретение гармонии

Справа - "Вид из окна" (1915); внизу - "Окно с видом в сад" (1917, Санкт-Петербург, Музей Бродского). Сравнение двух картин показывает, как далеко ушел Шагал от беспокойного прошлого. Будущая жизнь сулит ему безмятежность и гармонию, выраженные в пейзаже.

Окно

холст, масло 99 х 73; 1924 Цюрих, Кунстхауз

В этом полотне большого формата революция представлена в самых болезненных, трагических, иррациональных своих аспектах. Ленин изображен вверх ногами и вовсе не возглавляет шумную народную толпу с оружием и знаменами, словно вызванную к жизни его фантазией. Священное Писание погружает молящегося в недоуменное размышление, а Вечный Жид не прерывает своего бесконечного пути. Не подвластный влиянию окружающего мира и истории, Вечный Жид сохраняет дистанцию между собой и событиями. Пара влюбленных, если присмотреться получше, также не считает нужным забыть о своих чувствах: только мужчина слегка приподнимает голову, чтобы оглядеться вокруг. Безучастное спокойствие животных, возможно, являет собой образец поведения. Бурные приливы и отливы революции выглядят как гигантский, оглушительный и абсурдный массовый театр. В последующие годы Шагал счел, что над картиной слишком довлеет политическое содержание в ущерб общему поэтическому эффекту, и решил разрезать полотно на три части.

Перевернутый мир

Внизу - картина "Революция" целиком;справа - деталь с фигурой Ленина. "Россия, - писал Шагал по поводу революции, - затягивалась льдами. Ленин все перевернул вверх дном, как я переворачиваю свои картины".

Революция

холст, масло 50 х 100 см; 1957

Распятие, кульминационный момент в драме христианского мировосприятия, было для Шагала мотивом, позволяющим с наибольшей остротой выразить боль за судьбы человечества. Еще не началась Вторая мировая война, но художник чувствовал неминуемое приближение трагедии. Война поразит всех и вся: она коснется и ребенка, которого пытается защитить мать; и дома, символизирующего труд и семейный уют; и свитков Закона в руках у старика; и мешка на плечах все того же Вечного Жида. Огромный, окруженный божественным сиянием Христос соединил саму смерть с идеей блаженства. Вместо набедренной повязки у него ритуальное покрывало для молитв. У основания креста - иудейский семисвечник. Как и написанная годом раньше "Революция", это большое, программное живописное произведение торжественно и недвусмысленно выражает мысль художника. Шагал, не стыдясь, раскрывает себя в своем творении: для него важнее всего возвращение к гуманистической и христианской идее в искусстве - единственному пути спасения от варварства.

Символы согласия

Смерть Христа как залог спасения вызывает к жизни ряд образов, вводящих в картину тему религиозного единства, являющего собой основу согласия и свободы. Так, вновь возникает мотив лестницы у распятия (мотив присутствует также в картине "Голгофа" 1912 года), в древней византийской иконографии символизировавший Страсти Господни. В ужасе бежит прочь старик (деталь внизу), стремясь спасти священные свитки Закона. На фасаде синагоги (деталь сверху) в языках пламени можно различить двух львов.

Белое Распятие

холст, масло 191 х 50 см; 1938 Чикаго, Старый институт

"Освежеванный бык" завершает начатую "Революцией" (см. стр. 54) и "Белым Распятием" (см. стр. 56) триаду произведений, содержащих политическую концепцию человека и истории. Шагал считал, что задача художника заключается в том, чтобы вносить в жизнь поэзию. Безучастно относясь к требованию политической тенденциозности и пропагандистской направленности искусства, он со всей тщательностью отражал и обличал в своем творчестве политические события и режимы, оскорбляющие достоинство человека. Будучи очевидцем преследований евреев, он познал и ощутил истинный смысл страдания. "Освежеванный бык" - это яркая метафора, располагающая к размышлению. Убитое животное по своей сакральности приближается к образу религиозного культа. Горестные эмоции, вызванные его закланием, ничем не уступают скорбному настроению религиозной сцены. Как всегда у Шагала, боль и скорбь не беспросветны. Не исключено, что жестокость по отношению к животному приведет к расцвету такого уклада, где человек вновь обретет радость жизни в упорядоченной и тихой гармонии, подобной снежному пейзажу.