Шагал

Избежавшая уничтожения

На этом развороте "Введение в еврейский театр" (1920, Москва, Третьяковская галерея). Для Сталина эта работа была примером "декадентского формализма", а следовательно, не имела права на существование. К счастью, картина была спасена от уничтожения и выставлена в 1991 году.

Этот эпизод обретения художником своего прошлого на родной земле приобретает особое значение. Долгий промежуток времени с конца Второй мировой войны до 1985 года - года смерти Шагала - можно определить как период признания и примирения. Последние сорок лет жизни принесли ему мировую славу. Художнику удалось осуществить мечту юности и снискать любовь публики на Востоке и на Западе (в том числе и в Соединенных Штатах).

Мировая известность способствовала формированию состояния души, располагающего к примирению с миром. Шагал ощутил настойчивую потребность преодолеть и смягчить разногласия, разделявшие два полушария Земли. Его угнетала ограниченность традиционной живописи. Он попробовал свои силы в керамике и живописи на стекле и достиг великолепных результатов. Для зала заседаний израильского парламента он создал три больших ковра, а для университета города Ниццы прибег к технике мозаики. Шагал стремился к монументальности: его летящие и пляшущие фигуры требовали все большего пространства. Последним большим творческим усилием Шагала было открытие Музея библейской мудрости в Ницце. По его замыслу музей должен был обладать чудотворной силой.

Музей с его монументальными мозаиками, с работами, где природа купается в лучах солнечного света. — это для Шагала зеркало божественного порядка, место, где снимается напряжение и человек вновь обретает гармонию с миром. Человек, к которому обращено слово и образ, внеконфессионален.

Работа, работа...

Для больших декоративных циклов художника характерно радостное повторение мотивов, встречавшихся и ранее в его творчестве. Следовать в работе законам природы означало для Шагала работать свободно. Труд для него был исполнен глубокого смысла. "Я мистик, - писал он, - я не хожу ни в церковь, ни в синагогу. Для меня работать - значит молиться".

В последние годы жизни художник ощущает свое детство и юность как приятное и легкое бремя. Память о родителях служит примером нравственной прямоты и дает силу работать убежденно и от чистого сердца.

Радостная гармония последних произведений как зеркало отражает неизбывную любовь художника к жизни.