Без вести пропавшая

Пока он говорил, Морса заинтересовала горечь, явно проступавшая в его отношении к Филлипсону; захочет ли он, случись что, бросить спасательный круг тонущему рулевому? Он вскользь упомянул, что знает о постигшей Бэйнса неудаче с работой; и купил еще пива. Да (признался Бэйнс), ему немного не повезло, и возможно, не один раз. Он считал, что мог бы руководить школой, и более того, Морс чувствовал, что он был прав. Жадный и эгоистичный (как большинство мужчин), но проницательно компетентный. Прежде всего, подумал Морс, он бы воспользовался властью. Но теперь, когда осталось мало шансов на власть, возможно, возник определенный элемент темного удовлетворения от наблюдения за неадекватностью других и тихая радость от их неудач. Этому не было ни одного слова в английском языке. Немцы называют это Schadenfreude[17]. Получит ли Бэйнс эту работу, если Филлипсона уволят, или если по какой-то причине он должен будет сам уйти? Морс думал, что обязательно получит. Но как далеко он зашел бы, активно способствуя такой ​​ситуации? Хотя, может быть, Морс как обычно приписывал слишком много цинизма своим ближним, поэтому решил перенести свое внимание на простодушного человека, который сидел напротив него, открыто и занятно рассказывая о жизни в общеобразовательной школе.

– Вы когда-нибудь учили Вэлери? – спросил Морс.

Бэйнс усмехнулся.

– В самом начале – как раз в течение года. Она тогда путала трапецию с батутом.

Морс тоже улыбнулся.

– Она вам нравилась?

Это был отрезвляющий вопрос, и проницательность снова засветились в глазах Бэйнса.

– Все было при ней.

Но это был странно неудовлетворительный ответ, и Бэйнс это понимал. Он начал тараторить о ее академических успехах или, вернее, отсутствии таковых, а потом съехал на байку о том, как нашел сорок два варианта написания слова «равнобедренный», проверяя работы первогодок.

– Вы знакомы с миссис Тэйлор?

– О, да.

Он встал и предложил, пока было время, еще по одной пинте. Морс понял, что поворот в разговоре был сделан сознательно, и почувствовал сильный соблазн отказаться. Но он этого не сделал. Во всяком случае, он собирался попросить Бэйнса о довольно деликатной услуге.

Морс спал беспокойно в ту ночь. Ломанные изображения крутились в голове, как битое стекло, усыпавшее свалку. Он ворочался в постели; но веселая карусель вышла из-под его контроля, и в 3.00 утра он встал, чтобы сделать себе чашку чая. Вернувшись в постель перед рассветом, он попытался, закрыв глаза, сосредоточиться на точке в трех дюймах перед носом, и постепенно механизм круговерти начал замедляться, все медленнее и медленнее, а затем совсем остановился. Ему приснилась красивая девушка, медленно расстегивающая верхнюю часть кофточки, ее бедра чувственно покачивались над ним, в то время как молния на ее юбке скользила вниз. А потом она положила длинные тонкие пальцы на свое лицо, отбросила маску в сторону, и он увидел лицо Вэлери Тэйлор.

Глава четырнадцатая

С Морсом было совсем неплохо работать. Странный это был начальник временами, и пора бы ему давно жениться; о чем все говорили. Но не такой уж плохой. Он работал с ним и раньше, и наслаждался этой работой большую часть времени. Иногда он казался самым обычным товарищем. Реальная проблема заключалась в том, что ему всегда нужно было найти комплексное решение, а у Льюиса был достаточный опыт работы полиции, и он понимал, что в основном преступная деятельность была обязана своим происхождением простым, дешевым и низменным побуждениям. Лишь немногие преступники были достаточно умны или изворотливы, чтобы разработать хитрые стратагемы, которые Морс имел обыкновение приписывать им. На взгляд Морса простые факты в любом случае, казалось, по ходу дела обрастали крючками и петлями, создавшими возможность бесконечных ассоциаций и комбинаций. То, чего великий человек не мог сделать, несмотря на все свои сюрпризы, – это поставить в один ряд несколько простых фактов и придумать им объяснение само собой разумеющееся.

Письма от Вэлери были примером. Первое из них, как сказал Петерс, конечно, написала сама Вэлери. Почему же тогда не предположить, что это так и было, и двигаться от этого? Но нет. Moрс верил, что письмо было подделано только потому, что это лучше соответствовало каким-то его фантастическим предположениям, что само по себе неудачно порождало какую-то столь же невероятную гипотезу. А потом было второе послание. Морс много о нем не распростронялся; вероятно, усвоил урок. Но даже если бы он признал, что Вэлери Тэйлор написала письма, он никогда не поверит настолько простому факту, что ей надоели и дом, и школа, и она просто сбежала, как сотни других девушек, которые делают это каждый год. Тогда почему бы не Вэлери? Правда заключалась в том, что Морс находил это слишком легким; не было подходящих вызовов для его породистого ума. Да, так и было.

Льюис хотел бы иметь несколько дней для своего собственного расследования в Лондоне; он бы проявил свою собственную инициативу. Он мог бы найти что-то. В конце концов, нашел же Айнли – ну, по словам Морса нашел. Но об этом можно было только гадать. Не было обнаружено никаких доказательств. Не было ли гораздо вероятнее, что Айнли ничего не нашел? Если он погиб в тот же день, когда на самом деле нашел некую жизненно важную подсказку – после двух лет бесплодных поисков – это было огромным совпадением. Слишком большим. Но нет. Сам Морс беспечно верил в такие совпадения.

Он пошел в столовую за чашкой чая и подсел к констеблю Диксону.

– Еще не раскрыли убийство, сержант?

– Что за убийство?

Диксон усмехнулся.

– Только не говори мне, что они поставили старину Морса на случай с без вести пропавшей, потому что я в это не верю. Давай, сержант, колись.

– Не в чем колоться, – сказал Льюис.

– Брось! Я тоже работал по делу Тэйлор, чтоб ты знал. Мы все обыскали – даже протралили водоем за их домом.

– Ну, вы не нашли тело. А если у вас нет тела, мой мальчик, у вас нет убийства, верно?

– Впрочем, Айнли думал, что она свалила куда-то, разве нет?

– Ну, такая возможность всегда есть, но... Послушай, Диксон, – он повернул спинку стула кругом и облокотился на нее перед констеблем. – Ты кого-нибудь убил, предположим? И у тебя на руках имеется тело, не так ли? Как бы ты избавился от него? Давай, расскажи мне.

– Ну, есть сто и один способ.

– Так какие?

– Ну, для начала, есть водоем.

– Но его вы проверили, ты же говорил.

Диксон посмотрел слегка презрительно.

– Да, но я имею в виду, что это чертовски огромный водоем. Вам потребуется чуть-чуть удачи, вот так, сержант.

– Что еще?

– Была там еще печь в школьной котельной. Господи, да не останется никаких следов, если ее туда засунуть.

– Помещение котельной было заперто.

– Брось! Предположим, было, раз ты говоришь. Во всяком случае, кто-нибудь взял ключи.

– От тебя никакой помощи, да, Диксон?

– Похоронить ее можно было достаточно легко. Так, как обычно и происходит с мертвыми телами, а, сержант?

Он был немало удивлен своей собственной шуткой, и Льюис оставил его в покое во славе его.

Он вернулся в кабинет и сел напротив пустого стула. Что бы он ни думал о Морсе, ему было не очень весело без него...

Он подумал об Aйнли. Он не знал о письмах. Если бы он знал... Льюис был озадачен. Почему Морса больше не волновали письма? Конечно, два из них должны быть написаны в Лондоне, а не сидя на заднице, здесь в Кидлингтоне. Морс всегда говорил, что они были командой, вдвоем. Но они не работали как команда вообще. Иногда его снисходительно похлопывали по спине, но в основном он просто делал то, что скажет начальник. Совершенно точно и почти безупречно. Но он дорого бы дал, чтобы поработать самому в Лондоне. Он, конечно, всегда мог предложить такую идею. Почему нет? И действительно, почему бы и нет? И если бы он нашел Вэлери и что-то доказал Морсу? Не то, что б он хотел доказать, что он неправ на самом деле, но Морс был такой упрямый козел. В саду Льюиса честолюбие не было сорняком, который разрастался вольготно.

17

Видимо речь идет о немецкой пословице Schadenfreude ist die beste Freude. Дословный перевод: Злорадство – лучший вид радости. Русский аналог: Чужое горе – двойная радость.