Страница 7 из 24
Но несмотря ни на что, жизнь продолжалась. А темным вечером удалось у охраны выцыганить лишних два котелка теплой воды для гигиены мест совместного пользования. А там и ночь подошла.
Ох и оторвались мы «половыми экспериментами» с бешеным восторгом чувств…
Как в последний раз.
Утром, до самого завтрака, нас никто не будил.
Потом охранники принесли нам один на двоих котелок сарацинского пшена, сваренного на парном молоке. И голого кипятку вместо чая.
Не успели эту кашу съесть, как явился старый знакомец Михалыч. В его внешнем облике произошли перемены. На его ногах, сверкая втертым маслом, красовались шнурованные сапоги товарища Фактора.
Вот так вот.
Мы невольно подобрались, ожидая худшего. Но Михалыч пришел один и без лопаты.
– Так, фершал, на выход, к товарищу Мехлису, – лениво произнес красный воин, прислонившись к косяку входной двери.
За его спиной солнце ярко заливало осенним теплом двор волостного правления. Даже сумрак сеновала стал разреженным.
Поцеловав Наталию Васильевну в губы, я поднялся и пошел наружу.
По двору, кружась, летали первые желтые листочки этой осени.
– Товарищ Волынский, вы справитесь с передовым перевязочным пунктом полка?
Мехлис собран и деловит. И смотрит на меня не как солдат на вошь, а как человек на человека. В корне отличное от товарища Фактора отношение к людям. Однако и общее между ними есть. Эта фраза его прозвучала вместо извинений. Новая власть не извиняется. Или извиняется, предлагая должность. Коллежского асессора[16], между прочим, должность.
– Это должность врача, – возразил я комиссару, – а я только фельдшер без классного чина.
– Нет у нас стольких врачей, – устало сказал Мехлис, усаживаясь за стол. – Фактор в расход вывел, сволочь.
– А с какой формулировкой вы самого Фактора в расход вывели? – задал я наглый вопрос.
Но Мехлис на него охотно ответил:
– За саботаж и вредительство делу Революции. У меня в бригадном госпитале нештат врачей, а он четверых в распыл. Докторов! С военным опытом! Вы понимаете, что это значит? Впрочем, именно вы и понимаете. И вел он себя совсем не по-большевистски. Нашел виновного – расстреляй, но унижать человеческое достоинство не смей! Не для того революцию делали, чтоб новые баре появились – с партбилетом.
Комиссар замолчал. Посопел еще, как породистый конь, и резко спросил:
– Беретесь?
– А товарищ Зайцева? – спросил я о главном.
– С вами, с вами будет ваша разлюбезная товарищ Зайцева, – заверил меня комиссар бригады, широко улыбаясь и задорно подмигивая.
– Тогда берусь, – сказал твердо.
– Вот и хорошо, товарищ Волынский, – констатировал Мехлис. – Вот и хорошо. Как в нашем гимне поется: «Кто был ничем, тот станет всем». Это и про вас тоже, товарищ Волынский. Это про всех нас. – Он открыл ящик стола и вынул оттуда мою рыжую кобуру с «манлихером» и стукнул ею по столешнице. – Это ваше. Забирайте. – Потом пододвинул лист бумаги: – Вот записка к интенданту полка, чтобы вас нормально обмундировали. Все же вы теперь командир полкового уровня. Ну и прочее, что перевязочному пункту потребно, получите. – Потом пододвинул к себе еще один и лист с машинописным текстом и размашисто его подписал. – А это приказ о назначении вас начальником передового перевязочного пункта полка.
Надо же. Все просчитал комиссар и даже мандаты заранее заготовил. Организатор!
– Какие еще пожелания будут? – спросил Мехлис.
– Документы о мобилизации, – выдохнул я.
– У полкового писаря, – махнул комиссар большим пальцем за плечо в стенку.
А я продолжал выбивать из комиссара возможные ништяки, пока такая пруха:
– Домой бы съездить на несколько дней. Все же, когда меня принудительно забирали, даже избу не дали запереть. Да и законный брак оформить надо. Здесь-то церковь закрыли.
– Зачем вам церковь? – удивился Мехлис. – Распишут вас в отделе гражданских состояний волости и справку на руки дадут. Вот вам и законный революционный брак.
– Мне-то все равно, товарищ комиссар, но вот женщине… Сами понимаете. Отсталый элемент. Им аналой подавай и венчание. Чтоб красиво было.
– Да. – Комиссар слегка постучал кулаком по зеленому сукну стола. – Воспитывать и воспитывать нам еще население в коммунистическом духе. И за год-два эту глыбу нам с места не сдвинуть. Хорошо. Трех дней хватит? Пока я здесь, в Лятошиновке, задержусь. Потом отвезу вас в Пензу на автомобиле, там получите лошадей, ездовых, двуколку, телеги, несколько обученных санитаров и сестер милосердия от госпиталя. Из фармакопеи еще там по мелочи.
Мехлис смотрел мне прямо в глаза.
– Хватит трех дней, товарищ комиссар. – Я еле-еле сдержался, чтобы не зареветь от охватившей меня радости.
– Когда мы вне строя, зови меня по имени-отчеству: Лев Захарович. – И Мехлис протянул мне ладонь для пожатия.
Без проблем оформил у полкового писаря мобилизационные листки и на себя, и на Наталию Васильевну Зайцеву, мещанку города Гродно, девицу рождения 1893 года, православного вероисповедания. С Гродно это очень удачно вышло. Там сейчас после Брестского сепаратного мира немцы стоят. Даже если очень захотеть, ничего из наших палестин по архивам не проверить. Руки коротки. И врать нам не придется лишнего. Монах Оккам предупреждал, что не стоит множить сущности сверх меры. Вот и мы не будем. Тот же не к ночи помянутый Геббельс говаривал, что лучшая ложь делается из полуправды. А он в этом признанный мастер был.
Потом я потребовал у писаря мандат на новую должность согласно приказу. Типа приказ себе оставь, а мне удостоверение с полковой печатью выправь, что я начальник передового перевязочного пункта полка. Как оно вообще и полагается.
Но тут писарь повел себя странно. Поначалу категорически не хотел ничего мне выдавать, не объясняя причин. Потом выдвигал какие-то невнятные препоны. Но под моим напором сдался быстро. Все же они, пращуры наши, на предмет взять на горло слабоваты перед потомками будут. Квалификация не та. Не жили они при социализме. В итоге даже несколько униженно писарь попросил товарища начальника пепепупо – меня то бишь, так товарищи мою новую должность бюрократически сократили – «сей момент» обождать, пока он у комиссара справится насчет выдачи мандата.
– А то тут такие вещи творятся, что не знаешь, за что и хвататься, чтобы к стенке не встать. – И добавил тихо, доверительно так: – Ревтрибунал второй день лютует. Самого товарища Фактора расстреляли.
– Вот и метнулся мухой! Пока тебя самого за саботаж не привлекли, – прикрикнул я на него напоследок.
Писарь оторвал свой толстый зад от табуретки и довольно борзо для своей комплекции выскочил в коридор. Даже печать на столе забыл.
А вот это он зря сделал. Я тут же проштемпелевал пару стандартных машинописных листов и положил печать на место. А листочки попросил Наталию Васильевну быстро спрятать у себя. Думал, она просто их на грудь под передник засунет, а у нее там целый карман внутренний оказался. Весьма удачно для нас получилось.
– Георгий Дмитриевич, – тихо прошептала милосердная сестра, торопливо пряча в карман сложенные листки, – зачем они вам?
– Ну, мало ли? Лишними точно не будут. Для нас, – заверил ее в правильности своих действий.
А тут и писарь заглянул. Попросил «обождать еще минутку», пока машинист[17] мандат напечатает и новый командир полка его подпишет.
После получения мандата – мощной бумаги с угловым штампом и круглой печатью – я почувствовал себя намного уверенней и легкой трусцой потащил Наталию Васильевну на другой конец села к интенданту – прибарахляться. А то холода уже на носу, а «у тебя нет теплого платочка, у меня нет зимнего пальта».
Под хозяйство полкового интенданта приспособили на окраине села ригу и какие-то капитальные амбары, забитые разнообразным барахлом под стрехи. Что же у них красноармейцы-то ходят как нищеброды при таком богатстве?
16
Коллежский асессор – чин восьмого класса по Табели о рангах Российской империи, равный армейскому майору, после 1884 г. – капитану.
17
В десятые – двадцатые годы ХХ века профессия машиниста пишущей машинки была мужской. Только в конце двадцатых женщины в СССР отжали мужчин от «ундервудов».