Страница 1 из 17
Дмитрий Старицкий
Горец. Оружейный барон
1
Когда к горцам приезжает на побывку родня из других мест на месяц, то ее две недели встречают и две недели провожают, не вставая из-за стола. Пока всех не обойдут, не успокоятся. Но только не весной и не осенью. Сев и сбор урожая – вещи более святые, нежели ублажение сродников. В это время любого приблудного родственника моментально припашут, как бы его ни уважали.
Посему за накрытым в саду столом мы гуляли только один вечер. Но гуляли все, вместе с извозчиком, который привез меня сюда с вокзала. Выпивка с нас, закусь с хозяев.
После первой рюмки на меня нахлынули воспоминания. Места навеяли забытые мысли о том, как я ненароком попал сюда. Сюда – это на гору Бадон, что в Реции, марке большой серединной империи. Гору, на которой я появился в этом мире столь обыденно и просто. Пошел в подмосковном лесу грибы собирать. Наклонился за подберезовиком, разогнулся, и здрасьте-пожалста… вы находитесь в совсем другом месте. И даже не на Земле. Спасибо, приютила меня семья кузнеца Оле, а то даже не знаю, что бы со мной тут случилось без знания местных языков вообще.
И первой, кого я тут встретил, была Элика. С козой…
С тех пор на хуторе двоих уже похоронили.
И один народился.
Кузнец Оле, у которого я трудился подмастерьем-молотобойцем, меня и наладил отсюда в армию, когда заметил женский интерес ко мне своей подросшей племянницы. «Опоздал тогда кузнец…» – ухмыльнулся я чему-то своему, поднимая очередной стакан под здравицу в мою честь. Но настроение у меня от этой мысли поднялось.
В отличие от Оленых сыновей Элика сидела со всеми за столом – мать уже! Считай, взрослая. Рядом со мной угнездилась, но к вину не притрагивалась. А то как же? Она мать кормящая. Ей, пока сына от груди не отнимет, ничего, кроме воды и молока, не положено даже в рот брать. С этим в горах строго.
А ребенок в сторонке на лавочке сидит на руках у няньки – наемной девицы шестнадцати лет, блондинки невзрачной внешности. Нянька и заодно юной матери подружка, чтобы не скучала. Эту за стол не сажают по малолетству, хотя Элике она ровесница, но девица еще.
Элика, уверившись и утвердившись в своем новом статусе матери законного ребенка – как же, отец его на руки взял, признал! – несколько осмелела и все пыталась у меня что-то тишком выспрашивать.
– Потом, все потом, – дал я ей укорот, любуясь ее красивым лицом. – Имей, женщина, терпение.
И она от меня отстала. Но, думаю, только до ночи… Как только все спать наладятся… Женское любопытство, оно такое… Сильнее кошачьего.
Извозчик, как и обещал, деньги с нас брать отказался. И я, прощаясь, подарил ему новенький длинный штык-нож старого образца – с пилой на обухе, и наказал пригнать на хутор упряжку волов с плугом за отдельную плату. Очень мне не хотелось с тяпкой на поле весь отпуск надрываться, но никуда не денешься: весенний день год кормит. А на хуторе всего две пары мужских рук. Это если меня не считать с денщиком.
Возница уехал пьяненький и довольный. Угостили. Клинок подарили. Уважили.
Денщика определили на ночь в бывший мой чуланчик, а меня с почетом – в комнату покойного деда.
Когда все в доме угомонились, тихо скрипнув дверью, пришла Элика. Не забыв предупредительно накинуть крюк на дверь, в полной темноте уверенно подошла и села на край кровати. Нащупав мою ладонь, сжала ее и сказала:
– Спасибо, что не отказался от своего сына.
– Это же мой сын. Как я могу от него отказаться? Кстати, как назвали?
– Пока никак. Сын и сын.
– Непорядок.
– Непорядок. Но сына должен называть отец. А тебя не было.
– Я воевал.
– Тебя никто и не винит.
– У тебя руки холодные.
– А ты согрей.
– Уговорила. Ложись рядом.
– Если ты захочешь, то мы уйдем вместе с тобой.
– Кто – вы?
– Я и твой сын.
– Куда уйдете?
– Туда, куда уйдешь ты. В мир ушедших богов. Там у вас лучше, чем здесь? Войн нет, наверное, совсем.
– Все у нас там есть. И хорошее и плохое. Только у меня там семья: родители, братья, сестры…
– Моя семья теперь ты.
– Мне надо будет вернуться в Будвиц после отпуска. У меня обязательства перед королем Бисером. Но там война. Так что спокойнее будет растить сына здесь.
– Какой длинный шрам у тебя на спине появился. Это саблей?
– Нет… пулей.
– Как долго я тебя ждала… Чего только не выслушала от Оле и его жены, когда у меня живот на нос полез. Дед выручил. Цыкнул на них и приговорил: чей бы бычок ни прыгал, а телятко наше. Он умер, когда сыну было уже три недели. И был так счастлив, что у него именно правнук. А мне наказал тебя дождаться и уходить вместе с тобой. Он говорил, что вы всегда стремитесь вернуться домой, в свой мир ушедших богов.
– Так я тут такой не первый?
– На моем веку первый. А дед ваших видел не раз.
– И куда они подевались?
– Кто?
– Попаданцы?
– Какие попаданцы?
– Люди из мира ушедших богов, которые сюда попали.
– А я знаю? Дед про то не рассказывал. Сказал только, что ты будешь время от времени пытаться уйти домой. Что вы все такие.
– Что это потекло?
– Молоко…
– Надо же… сладкое какое. Часто доишься?
– Я тебе что, коза?
– Козочка… Иди ко мне.
– А-а-а-ах… милый… как долго я тебя ждала.
Утром всех отправили в лес за диким чесноком, а то сезон уходит. Солить его зеленые побеги и мариновать будем. Младенца Элика забрала с собой, неся на хитром плечевом подвесе. Я с народом отправил денщика, вооруженного пистолетом. Якобы для охраны. Но на самом деле мне надо было остаться один на один с хозяином. Решить без лишних ушей некоторые щекотливые вопросы.
– Дядя Оле, а что это твои сыновья в каких-то непонятных опорках ходят, когда я вам обуви выслал целый короб? – спросил я, глядя вслед уходящим со двора добытчикам.
– Какая обувь? – ответил он вопросом на вопрос, невинно лупая глазками.
– Посылки от меня осенью разве не дошли до вас?
– Ты это про тюки в рогоже пытаешь?
– Именно.
– Так тут они все, в сарайке. Пойдем покажу.
В чистой пристройке к конюшне, закрытой на хитрый Оленой работы замок, все мои посылки лежали штабелем. С нетронутыми почтовыми печатями. Я даже не представлял, сколько всего я смог добыть на полигоне всего лишь за самовар и самогонный аппарат. Отправлял-то частями. И как все это мимо контрразведки прошло? Или еще какой военной юстиции.
– Тут все, – сказал кузнец, отпирая дверь. – Ничего не пропало, не беспокойся. Тебя дожидается.
– Так это все вам… – озадаченно произнес я.
– А я знал? Рассудили так: приедешь, сам разберешься со своим барахлом. Вот и разбирайся. Нам никто никаких наказов от тебя не передавал.
«Да… Реликты, – подумал я. – В моем мире ушедших богов за такую честность давно в психушку кладут». И понял, что этот мир мне как-то больше нравится, чем мой.
– Ну давай разбираться, что тут где… – вынул я из сапога наваху.
Закончили разбор моих посылок ближе к вечеру, когда уже наши добытчики домой потянулись, обрывая руки под тяжестью корзин. Так что упахались мы с кузнецом преизрядно. Пришлось на ходу импровизировать – вёшало в сарае городить, плечики из веток и проволоки, чтобы все развесить – проветрить.
– Ну и куда нам столько всего? – озадачил меня Оле, после того как штуки разнообразной мануфактуры, иголки да нитки с другой мелочью унес в дом.
Шинели, парки, бушлаты, безрукавки, мундиры старых образцов висели плотно. Обувь стояла на полу в три ряда. Рухлядь овчинная в углу друг на друге кучей. Еще целый штабель патронных цинков и длинный оружейный ящик.
– А что, у тебя семья маленькая? – ответил я вопросом на вопрос. – Одни твои четверо мальчишек – та еще сороконожка.
– И не говори, – согласился Оле со мной и как-то сразу сник. – Мне с тобой, Савва, не расплатиться… Нет у меня таких денег.