Мэри Роуз

Среди сыновей корабелов Ральф считался одаренным мальчиком, который поведет ремесло к блестящему будущему. По крайней мере однажды Мортимер Флетчер лопнет от гордости за своего первенца. Голову Ральфа никогда не зажимали коленями, его не лупили ремнем, если он ошивался в доках, а хвалили и обхаживали, как дорогого гостя. Эта мысль приводила Фенеллу в ярость. Она была никем, никому не нужной девочкой, но чувство справедливости у нее было бурным, как море, когда в пору зимних штормов оно с силой обрушивается на берег.

Трое мальчиков — Энтони, Ральф и Сильвестр — стояли не в волокуше с отцами, а между планками, на краю опустевшей камеры дока. Энтони опирался руками на сваю, вытягивал шею, чтобы увидеть свою красавицу, «Мэри Роуз», которую закладывали в этом доке. Свая помогала ему. Много лет назад, когда он только учился ходить, во время несчастного случая у него были сломаны кости и что-то в левом колене срослось неправильно. «Он не слушается, — говорили люди, — с ним никто не может справиться. И то, что у него сломана нога, неудивительно — это просто Божья кара».

Энтони никогда не говорил об этом. Сражался, как загнанный в ловушку волк, стараясь скрыть свой недостаток, однако сейчас, пытаясь устоять на цыпочках, он не мог обойтись без опоры.

Все Флетчеры были темноволосыми, но у Энтони шевелюра была совсем черной. Предположительно она досталась ему от матери, о которой болтали много всякого, хотя женщина почти не выходила из дома. «Во всей этой семье есть что-то мрачное», говаривала мать Фенеллы. Но в ремесле Мортимер достиг почти таких же успехов, как всеми превозносимый Джеймс Саттон. Фенелла слышала, как он хвалился: «Подождите, вот станет мой сын мужчиной — и заткнет за пояс этого ужасного Джеймса. И тогда нам не нужны будут зазнайки из Генуи или Португалии, чтобы объяснять нам, как строить каракку. Мой Ральф сделает это. Мой Ральф построит флот для короля Англии». Впрочем, сейчас Ральф занимался не тем, что пытался найти свое место в кораблестроении, а тем, как бы поизобретательнее помучить брата. Как это часто бывало, когда отец не смотрел в их сторону, он заходил тому за спину и бил его по больной ноге. Обычно после этого Энтони терял равновесие и растягивался во весь рост, а стоявшие рядом заходились от хохота. Младший из сыновей Флетчера считался неприступным и подлым, и не было напасти, которой люди не ожидали бы от него.

Если Ральф начинал его мучить, Энтони заведомо оказывался в проигрыше. Брат был на голову выше и настолько же массивный, насколько младший был худеньким и жилистым. Пинки Ральфа заставляли его терять равновесие. Энтони опрокинулся на бок, словно корабль с неправильным центром тяжести, но в этот раз он не упал, его поддержала свая. Может быть, его поддержала сама «Мэри Роуз». Мальчик не стал оборачиваться к своему мучителю, он смотрел только на то, как слегка покачивался корабль, — словно Ральфа вообще не существовало. Вторая каракка, «Питер Помигрэнит», находилась прямо за величественной «Мэри Роуз», и та почти полностью затмевала ее. Да и сановник, выступавший с праздничной речью, встал на форштевень «Мэри Роуз», под ротонду с розой Тюдоров, вырезанной в корпусе корабля. На бедного «Питера» он не обращал никакого внимания, как Энтони не обращал внимания на Ральфа. Над его головой возвышался массивный форкастль, уходили в бледное небо мачты. Внешняя стена корабля была гладкой и словно бы монолитной.

Энтони объяснял Фенелле, что в будущем все каракки будут строить так же, как каравеллы, то есть встык, в то время как раньше их обшивали внакрой, как крыши домов.

— На Средиземном море так строят уже не первый век.

— А почему, Энтони?

Он взял девочку за руку и осторожно провел ее ладонью по гладкой поверхности — и она не загнала себе занозу. Они пробрались в док в начале лета. Побоям, которые им предстояло получить, не под силу было удержать детей.

— Чувствуешь? Благодаря этому они становятся обтекаемыми, и получается, что их можно нагружать гораздо больше, поскольку сила переходит от одного края к другому. — Фенелла кивала и вместе с ним гладила борт пока что лишь наполовину обшитой каракки.

— Кроме того, можно врезать орудийные порты, вообще все отверстия, которые нужны, — если ты, конечно, в этом понимаешь.

— А ты в этом понимаешь, верно?

— Нет, — ответил мальчик. — Пока нет. Но думаю, что я один из тех людей, кто может этому научиться.

Она подняла руку и слегка коснулась его лица. В глазах Энтони складывалась мозаика из золотисто-коричневых искр, вспыхивавших всякий раз, когда он заговаривал о кораблях.

Она повернула голову и посмотрела на такелаж готовой каракки. Сейчас бушприты были пусты, но уже совсем скоро на них будут развеваться паруса, безжалостно натягивая канаты. Фенелла пожалела, что в этот момент не стоит рядом с Энтони и не может видеть его глаза. Задумалась на миг, не привлечь ли к себе внимание, но мальчик был настолько погружен в созерцание своей «Мэри Роуз», что не удостоил бы ее ни единым взглядом. Сильвестр вел себя так же, он стоял в стороне, давая Энтони возможность насладиться своим счастьем. Время от времени он пытался отвлечь на себя внимание Ральфа, но вел себя слишком робко, и поэтому у него ничего не получалось. Зрители зааплодировали, и оратор ушел с импровизированной трибуны. Волынщики, одновременно бившие в свои племенные барабаны, играли мелодию, манившую вдаль, к подвигам.

— Поймай этого ребенка, девушка, — услышала Фенелла голос отца. — Иначе за что я тебе плачу?

И прежде чем Фенелла успела увернуться, Дина схватила ее и оттащила от мальчиков.

— А теперь ты будешь стоять рядом со мной, юная леди. Ты же не какая-нибудь портовая сикуха! — И она безжалостно потащила Фенеллу на край толпы. Оттуда девочка уже не видела корабль, зато отлично видела Энтони и двух других мальчишек.

Ральф воспользовался суматохой, чтобы толкнуть Энтони всем своим весом. Энтони вцепился в сваю, но молниеносно выпрямился и обернулся. Ральф вскрикнул и закрыл руками лицо, словно брат ударил его, хотя тот и пальцем к нему не прикоснулся.

— Клянусь святым Николаем! — раздался чей-то голос. — Неужели никто не может усмирить этого грубияна? — Мортимер Флетчер пулей вылетел из толпы и отвесил Энтони две звонкие оплеухи. Обиженно вскинулся Сильвестр.

— Нет! — сдавленно пискнул он, но его протеста никто не услышал. — Энтони ведь ничего не сделал.

— Оставь его, Мортимер. — Рядом с ними возник Джеймс Саттон, отец Сильвестра, ослепительно красивый, с белыми волосами и почти золотистой кожей, самый добрый человек во всем мире. Он вышел вперед и поднял руку, словно пытаясь защитить лицо Энтони от дальнейших ударов. — Не стоит обижать мальчика у всех на глазах из-за маленькой ссоры.

Мортимер Флетчер, судя по его виду, с удовольствием удавил бы Джеймса Саттона, но все же проглотил ругань и побрел обратно, на свое место. Энтони неподвижно стоял у сваи, бросая сердитые взгляды на Сильвестра. Как только отец и Джеймс Саттон отошли, он снова обернулся к «Мэри Роуз».

Фенелле очень хотелось крикнуть ему, что он герой, а Ральф — пустой свиной пузырь, но за это ей достался бы такой же сердитый взгляд, как Сильвестру. Энтони не нуждался ни в сочувствии, ни в восхищении. Ему нужен был корабль — и ничего больше.

Прошло совсем немного времени, и Ральфу захотелось чего-то еще. Он снова подошел к брату и что-то прошептал ему на ухо. Фенелла стояла слишком далеко, чтобы услышать его слова, но она прекрасно знала, какой яд может источать этот мальчишка.

— Ты что, на ногах стоять не можешь, калека? Не можешь без сваи, чтобы не плюхнуться в эту жижу?

Эти слова ранили Энтони в самое больное, самое чувствительное место, и Фенелла прекрасно знала, почему Ральф так поступает: потому что на самом деле не он, а Энтони был настолько одарен, что удивлял мастеров из Португалии и Генуи. Ральф мучился от зависти и наказывал брата, потому что у Энтони было то, чего у него не будет никогда: таланта.

Энтони стоял спокойно, устремив взгляд на «Мэри Роуз».